Эпизоды православного самиздата: обман экспертиз и уход от погонь
«Высокопреосвященный Питирим, в то время митрополит Крутицкий и Коломенский, сыграл в нашей судьбе большую роль. Это был человек особенный. Во время войны, когда немцы вывозили молодёжь в Германию, он пришёл на железнодорожный вокзал, вышел на пути вместе с духовенством, совершил крестный ход, затем встал на колени и стоял до тех пор, пока не пришел поезд, к которому присоединили вагоны с молодёжью.
Владыка стал умолять выбежавших на пути немцев отпустить молодёжь. Немцы пошли навстречу горячим мольбам владыки и отпустили молодёжь. Такие дела не очень радованаристов. Узнав об этом, владыка в срочном порядке обвенчал всех студентов, имевших невест, и с такой же срочностью рукоположил. От полного вывода за штат владыку спас Святейший Патриарх Алексий I, благосклонно относившийся к нему.
Он сумел назначить его Митрополитом Крутицким и Коломенским. Вот к этому знаменитому Питириму мы и попали. Принял он нас хорошо и, заинтересовавшись нашими делами, сказал: - Икон уже достаточно, повсеместно к этому делу подключились кустари, а вот в молитвословах в стране большая нужда. Да что там - настоящий голод. Так не займетесь?
Мы с готовностью согласились. И нас вскоре обучила методу шелкографии супруга Серафима Демидова, Тамара Петровна. Старые церковники, наверное, хорошо помнят знаменитых братьев Демидовых, Царствие им Небесное. С Божией помощью довольно быстро устроили подпольную типографию и начали издавать молитвословы, с тремя Акафистами и семью канонами методом шелкографии и ручного штампования. Процесс был крайне трудоёмкий, книги получались крупные, как альбомы.
Запускали сразу партию по 2500 книг, в 100 страниц каждая. Переплетали, просверливая дрелью, и связывая тесёмками. Реального дохода от издания практически не было, несмотря на огромный спрос, поскольку внешний вид книг был крайне доморощенный, поэтому для содержания людей мы печатали параллельно пояса «Живый в помощи», и от продажи их кормили всех работников типографии, а работало у нас и временно и постоянно около ста человек.
Вскоре умер владыка Питирим. Но помощь нашей типографии не прекращалась. Нашей Киновии помогали и владыка Никодим, и владыка Ювеналий, и многие другие архиереи. В связи с этим хочется сказать несколько слов о теперешнем Святейшем Патриархе Алексие II, который тогда был совсем молодым Таллинским епископом.
Мы тоже не раз обращались к нему за первоначальной материальной помощью для издательства, и он ни разу не отказал. А однажды спас нас, во время подсказав, чтобы мы не вздумали обратиться к одному очень внешне приветливому епископу и не вздумали рассказать ему о Киновии, а тем более об издательстве молитвословов, ибо тот немедленно бы предал нас.
Позже мы точно удостоверились, что архиерей то был именно таков. Он умер несколько лет назад. О мёртвых не принято говорить плохо. И здесь я только хотела сказать о том человеке, который сейчас является нашим Патриархом. В те времена, его предупреждение свидетельствовало о нём, как о человеке честном, искренне любившем Церковь и желающим сберечь издательство слова Божия.
В те времена поступок этот требовал немалого мужества. Предупреждал нас будущий Патриарх и о грозящем за «незаконное» издание тюремном сроке. Мы ответили, что ко всему готовы, и что срок-то небольшой - не более 3-х, 4-х лет. Небольшой!… Смешно вспоминать даже. Но такими мы были ревностными…
И еще хочу добавить слышанное мной от бывших пюхтицких монахинь, ныне уехавших к родным или в другие монастыри ради эстонского засилья. Матушки рассказывали, что в период хрущёвских гонений Святейший Патриарх, тогда Таллинский епископ, с большим трудом сумел защитить от закрытия женский Пюхтицкий монастырь: Пюхтицы были его любимым «детищем». Всё это говорю не в аспекте официального восхваления, а чисто по человечески, правдиво описывая подлинные качества души нынешнего Патриарха».
***
«Итак мы стали подпольно издавать церковную литературу. И хотя, как я уже говорила, внешний вид у книг был примитивный (переплёт из простого картона с виньеткой), спрос на молитвословы был огромный. Люди со слезами благодарили нас, терпеливо ожидая очереди. Одновременно несколько групп богомольцев печатали пояса «Живый в помощи».
Типография наша была на большой отапливаемой даче моих родителей, а потом на даче одной верующей соседки. Соседи с окрестных дач тоже помогали. Они хранили наше имущество и разрешали нам ходить через их участки. Это были пожилые верующие люди. Матушка Магдалина и другие сестры часто приезжали к нам из Житомира и подолгу трудились в нашей мастерской.
Отдельные группы потом стали работать и в Вострякове, и в Одинцове, и в ряде других пригородов. Работали с нами и десятки мирских людей, не наёмные, а глубоко верующие пенсионерки, съезжавшиеся из всех русских епархий: Из Пермской, Екатеринбургской и других.
По окончании издания партии книг, некоторые уезжали совсем, а некоторые - на время. Появлялись у нас и мужчины, в основном немолодые и серьёзные. Были у нас установлены и правила конспирации, но соблюдать их было тем труднее, чем больше людей становилось в мастерской. На двери дачи всегда висел поддельный замок, открывавшийся, когда надо.
В погребе был потайной люк, который совершенно незаметно открывался вбок, и можно было пролезть в довольно обширное пространство, под полом большой дачи. Фундамент был высоким, а внизу песок и земля. Там мы хранили пачки отпечатанных страниц. Об этом люке знали только проверенные люди. Были у нас, конечно, и случайные, и боязливые и недалёкие, как и во всякой многолюдной организации.
В 1968 году одна малограмотная монахиня (ныне покойная), продавая пояса «Живый в помощи», попала в милицию. У нее в сумке был обнаружен наш подробный адрес - и у нас произошёл первый провал. Но еще до обыска нам удалось спрятать в тайник и на соседских дачах абсолютно все. Но все же были найдены следы краски и ниток от поясов на моей даче.
На меня было заведено дело по 162 статье «запрещённые промыслы», по которой по закону несла ответственность только я, как хозяйка дома и промысла, а все остальные по закону шли как свидетели. Кстати, очень удобная статья.
- Вот кто их настоящий шеф и босс! - шипели на меня, обозленные отсутствием людей и товара, милиционеры.
В этот раз меня не арестовали. Я числилась психучетной, и по закону нужно было установить только факт моей невменяемости. Экспертиза состоялась амбулаторно и Игуменья Магдалина очень переживала за меня: подпол был забит пачками отпечатанных листов, издательство на время остановилось, все волновались за меня, молились. И я горячо просила Бога и Божью Матерь спасти меня от беды.
Психиатрию я знала плохо, но знала, что рассуждения мои должны быть нелогичны и нелепы, знала и то, что зрачок должен быть расширен и почти не реагировать на свет. Я проглотила таблетки салола с белладонной, но приняла так много, что зрачок долго не расширялся, а время экспертизы приближалось.
Зачесав волосы за уши, напустив на лоб небольшую чёлку, я повесила на грудь, удостоверение об окончании пансиона благородных девиц моей покойной бабушки. Повесила не сверху, а так, чтобы виднелся лишь уголок, я постоянно теребила его пальцами, так что меня поневоле спросили: Что это у вас там? Молитва или что?
Услыхав, что это удостоверение пансиона, все невольно заулыбались, а я пребывала в напускной грустной задумчивости, хотя мне безумно хотелось смеяться. Тогда меня спросили: - Скажите пожалуйста, не является ли это удостоверение для вас каким-нибудь талисманом?
Медленно и торжественно я разъяснила комиссии, что с помощью этой бумаги, где написано имя моей бабушки и имя Императрицы-матери, Марии Фёдоровны, от их имён, мне передаётся с того света мудрость, мужество и сила моих предков князей Вяземских, передаётся методом геометрической прогрессии, непрестанно нарастая и увеличиваясь…
В зрачок мне все же заглянули. Во рту у меня всё пересохло от белладонны, зато зрачок был во весь глаз. Меня отпустили. Добравшись до метро, я потеряла сознание. Меня отвезли к Склифосовскому: промыли желудок, а к вечеру отпустили домой еле живую. Я уверила токсиколога что приняла по ошибке таблетки слабительного ревеня.
Никто из них и не подозревал о недавней психиатрической экспертизе. На даче ждали меня до глубокого вечера. Как сказали, и молились и плакали. Как только ушла милиция, на дачу собрались все, кто был близко, даже соседи… Я долго еще болела от острого отравления белладонной. Но Бог помиловал, и я поправилась.
Заключение экспертизы пошло к следователю, затем в суд, и мне присудили принудительное лечение. Но тогда нам удалось в одной из инстанций положить эту бумагу «под сукно», то есть временно задержать её, не передавая на исполнение и, таким образом четыре года меня никто не беспокоил. На дверях опять повис подложный замок, молитвословы бесперебойно издавались и рассылались народу.
Через много лет пусть прозвучит моя благодарность за помощь нашему делу не только мирянам, но и целому ряду священников, периодически у нас работавших: отцу Василию Пицур, а также батюшке, имя которого я не помню, но детей его звали Адам и Ева. Адам давно священствует, а Ева замужем за священником.
Эта дивная семья долго и старательно трудилась, издавая молитвословы. Был и ещё ряд священников, временно трудившихся, не говоря уже о монахинях и мирянках. Всех связывало сознание важности духовного издательства».
***
«До 1972 года все шло по милости Божьей бесперебойно. Помогало делу еще и то обстоятельство, что нам случайно удалось убедить двух сотрудников КГБ охранять нашу мастерскую. Особую злобу и ненависть питало к нам почему-то ОБХСС, эти люди преследовали нас в течение всех лет издательства, цинично матерились, вызывая нас к себе, им везде мерещилось стяжание денег, они не верили, что мы работаем по убеждениям, по своей вере, им это было просто нравственно недоступно.
Возглавлял их в Москве некто Остроумов. По их части шло расследование поясов «Живый в помощи», а вот молитвословы принадлежали ведению КГБ. Между этими службами почему-то шла постоянная глубокая вражда. Сложилось так, что ОБХСС преследовало нас ещё с начала 60-х годов за иконоделие, затем за пояса.
Были такие периоды, когда обэхээсники страшно активизировались, их легковые машины порой целыми днями стояли у выезда из нашего переулка. Их замечали в основном соседи по дачам и тогда мы или совсем не выходили, или уходили окольными путями и перелазами.
А в начале, в 1967 году, когда мы ещё были неопытны, нам пришлось выдержать две автогонки. Первый раз, когда я вышла купить лент и пару банок масляной краски (мы только ещё начинали печатать пояса), случайно заметила, что за мной, на некотором расстоянии, медленно ползёт серый москвич.
Идти домой было нельзя, в доме была работа, тайника тогда ещё не было. К тому же на двери висел подложный замок. Пойти домой - значило провалиться. Надо было уводить слежку подальше от дома. Пройдя немного вперед, я увидела на шоссе, у обочины, самосвал.
Он уже собирался тронуться, когда я, подбежав, стала умолять водителя меня спасти, уверяя, что за мной гонится пьяный муж, грозя убить. Я обещала заплатить 25 рублей, по тем временам деньги немалые. Водитель согласно кивнул - и мы помчались по Медведковскому шоссе. За нами - серый москвич.
Заметив погоню, водитель дал газу, и вскоре мы были за углом дома. Там я проворно выскочила из машины, с намерением нырнуть в какой-нибудь двор, но оказалось - совершенно некуда. На мое счастье навстречу шло пустое такси. Я проголосовала, вскочила в салон и, спешно повторив легенду о пьяном муже, легла на заднее сидение.
Прошу вас, пожалуйста, не включайте минуты три счетчик! И буквально тут же мимо нас промчался серый москвич. Я сказала водителю, что это и есть мой спятивший от водки муж, и что он гонится за самосвалом, думая, что я там. Лежа на заднем сидении, я попросила таксиста довезти меня до дачи и подождать несколько минут.
С двумя молодыми монашками мы быстро сложили в сумку штампы для поясов, кое-что из рабочего материала (соседи разбежались по дачам) и, сев в такси велели везти нас в Востряково, на запасную рабочую точку. Обэхээсники, очевидно, догнав самосвал, кинулись назад к даче, но, заметив нас в такси (мы как раз выезжали на шоссе), погнались за нами.
Мы миновали ВДНХ и в общем потоке машин подъезжали уже к Рижскому вокзалу. Поток транспорта не позволял устроить автогонку. От погони мы были отделены всего одной машиной, а затем уговорили таксиста за 50 рублей рискнуть, проехать на красный свет и повернуть вправо. Он рискнул, прорвался, повернул - и нам удалось скрыться. Долгое время потом мы работали в другом месте.
Монахиня Валерия (Макеева). Записки инокини
Еще о религиозном самиздате в СССР