«Атомный министр». Почему Ефима Славского называли суперсекретным человеком
Писатель, журналист, лауреат Госпремии СССР Владимир Губарев
Нынешнее правительство называют одним из самых молодых в новейшей истории России. Многим из его членов ещё предстоит набраться опыта, досконально изучить ту сферу, которой ныне руководят. Нелишним тут окажется пример их предшественников, в том числе и из советских времён, когда до министерских должностей дорастали не обладатели модных дипломов МВА, а практики, обладавшие обширнейшими знаниями.
Один из таких примеров «делать жизнь с кого» — Ефим Павлович Славский. Он входил в число руководителей проекта по созданию советского ядерного оружия, с 1957 по 1986 г. возглавлял легендарное «атомное министерство» — Министерство среднего машиностроения СССР.
«Может, сказать правду?!»
Он был суперсекретным человеком. Мало кто знал, что у него было три звезды Героя, Ленинская и три Государственные премии, десять орденов Ленина и два выговора по партийной линии. Награды — за обеспечение обороноспособности страны как в годы Великой Отечественной, так и после неё, когда речь шла о существовании нашего государства... Выговоры: один — за то, что купил отрез в подведомственном магазине («использование служебного положения»), а второй — за знакомство с врагом народа («утеря бдительности»). Лишь однажды Славский надел все свои награды — надо было сделать официальный снимок. И сам удивился, сколь их много...
— Неужели вам секретность не мешала? — спросил я его однажды.
— Нет! — ответил Славский. — Был такой случай, по-моему, в 1963 г. Американская газета напечатала большой материал обо мне под названием «Атомный министр». В нём всё было правильно написано. Я пошёл к Хрущёву, показал ему статью и сказал, мол, зачем секретить наше министерство, называть его каким-то «средним машиностроением». Может, раз уж они пишут, сказать правду?! Хрущёв рассмеялся: нет, говорит, не будем подтверждать, что у них разведка хорошо работает... На том моя борьба с секретностью и закончилась!
Эпоха поднимала Ефима Славского на вершину атомной пирамиды, но каждую ступень её он строил своими руками. Это было восхождение, равного которому история не знает. Игорь Беляев, заслуженный строитель РСФСР, ликвидатор аварии на ЧАЭС, которому Славский поручил возводить саркофаг над разрушенным реактором, вспоминал: «Когда последний раз мы были на площадке саркофага, Ефим Павлович произнёс исторические слова: «Я первый построил атомный блок и первый захоронил реактор». В этих словах преувеличения не было: рассказ о начале «Атомного проекта» нельзя вести без Ефима Славского.
Первый промышленный реактор... Он строился в глухомани, среди болот и лесов. Ефим Павлович был там директором и главным инженером, а потом постоянно приезжал на свою «Десятку» — так именовали нынешний «Маяк».
Это была жестокая битва за будущее. Иногда представляется, что основная тяжесть её легла на заключённых. Это не так. Да, комбинат под Челябинском строили в основном военные и заключённые. Однако к работам на самом реакторе и на радиохимических заводах их не допускали, а там были самые высокие уровни радиоактивности. Именно на первом реакторе Курчатов, Славский и многие другие руководители «Атомного проекта» получили огромные дозы, которые в конце концов и привели к лучевым заболеваниям. Это была плата атомщиков за незнание. А знание добывалось ценой здоровья...
Хотя самого Славского природа наградила богатырским здоровьем. Аварии случались часто, особенно в первое время. И всегда Ефим Павлович первым шёл в опасную зону. Много позже врачи попытались определить, сколько именно «набрал он рентген». Мне называли цифру порядка полутора тысяч, то есть у Славского набралось три смертельных дозы! Но он выдюжил!
Настоящий пролетарий
Он пришёл в новую отрасль уже сложившимся человеком и специалистом, за плечами которого были две войны, созданные и воссозданные из руин заводы, танки и самолёты, буйная юность и опыт зрелости. Казалось, что будущее столь же понятно и ясно, как и прожитое. Да и чего ждать особого, если тебе скоро 50 лет? И кто мог предположить, что предстоит начинать с чистого листа? Но в судьбе Славского именно так и произошло.
Не любил он встречаться с журналистами и рассказывать о своей жизни. Но однажды всё-таки уступил директору Дома-музея И. В. Курчатова Раисе Кузнецовой. Тогда он разговорился. Но, видно, сказалась привычка «ничего секретного с посторонними не обсуждать», а потому в разговоре том, к сожалению, очень мало деталей создания оружия, о которых знали только Ефим Павлович и несколько ближайших его коллег. Крошечные фрагменты беседы с согласия Раи Кузнецовой я и попытаюсь воспроизвести.
«Родился я в 1898 г. в семье крестьян-украинцев Павла и Евдокии Славских, на Украине, в области Войска Донского. Семья у нас была немалая. Едва мне исполнилось пять лет, умер от воспаления лёгких отец. На руках у матери нас осталось трое: я, брат Фёдор и сестра Марфа — оба младше меня. Десяти лет от роду определился я в подпаски. Тринадцати лет пошёл на Макеевский завод. Я же настоящий пролетарий!
В начале Гражданской войны ушёл добровольцем в Красную армию. Влился в Будённовскую армию и около пяти лет воевал в Донбассе, на Северном Кавказе. Закончил воевать только осенью 1923-го комиссаром полка отдельной особой кавалерийской дивизии 1-й Конной армии. Всего прослужил я в армии 10 лет.
В 1928 г. ЦК партии принял решение: отобрать квалифицированных рабочих на предприятиях и направить их на учёбу, подготовить из них новых специалистов. На армию выделили 20 мест. В число этих двадцати попал и я. Однако сначала нас дообразовывали за среднюю школу.
В академии учился пять лет. Одновременно практиковался на заводах. В 1930 г. защитил диплом по «технологии производства свинца» и отправился на Северный Кавказ в г. Орджоникидзе на завод «Электроцинк». Было мне тогда 32 года. Прошёл все инженерные ступени — от инженера до главного инженера и директора. В 1939 г. назначили меня директором Днепровского алюминиевого завода в Запорожье. А буквально за неделю до войны я был утверждён замом наркома цветной металлургии.
Летом 1941-го я вернулся из Москвы на Украину, чтобы сдавать завод новому директору. Сдавать не пришлось — полтора месяца под артиллерийским огнём я эвакуировал свой завод на Урал. Мы — на одной стороне Днепра, немцы — на другой. Причём завод они не бомбили, он им был нужен как самый большой в Европе. За ту эвакуацию я получил первый орден Ленина. И всю войну проработал директором этого Уральского алюминиевого завода.
Начинал с нуля
В 1945-м наркоматы вернулись на свои места. Вернулся и я — замом по алюминиево-магниевой промышленности к министру цветной металлургии СССР Петру Ломако. Через несколько лет Игорь Васильевич Курчатов поставил вопрос, чтобы меня из цветной металлургии отправили работать в ПГУ — Первое главное управление. Представить себе трудно, как я себя чувствовал! Смертельно перепугался. Что я там буду делать, я ж там абсолютно ничего не понимаю. А мне уже за 40. А начинать пришлось с нуля...»
С 1957 г., когда он возглавил Министерство среднего машиностроения СССР, «Средмаш», не было ни единого случая — будь то пуск нового реактора, комбината или открытие исследовательской лаборатории, — чтобы на этом событии не присутствовал он сам. Кстати, на министерский пост его рекомендовал всё тот же Курчатов — он сразу увидел в Славском крупного организатора, который так был необходим стремительно развивающейся атомной промышленности. И если её разумом был Курчатов, то сердцем — Славский.
...Его освободили от должности министра сразу после Чернобыля, по сути, приписав ему вину за эту катастрофу. Он не поехал в ЦК на заседание Политбюро — прекрасно знал, что Горбачёв его недолюбливал. Обидел его однажды Славский, а тот такого не забывал. На этот раз обиделся уже сам Ефим Павлович: не дали ему доработать всего несколько месяцев до круглой даты — 30-летия на посту министра.
После снятия с поста он прожил ещё пять лет. В одиночестве. В маленькой квартире на Арбате. Не знал, что и как делать. Гости приходили часто, он любил вспоминать прошлое, сетовал, что «силищи много, а приложить её некуда». И чем-то напоминал мне льва, которого на склоне лет заперли в клетке, отняв у него волю и саванну, где он ещё мог царствовать долго. Иногда он доставал из ножен, висящих на стене, шашку и, размахивая ею, ходил по комнате, сокрушая всех своих врагов. Ну совсем как в далёкую Гражданскую — его первую войну. Я догадывался, кого именно рубил в эти минуты Славский...
Он хотел дожить до своего столетия, но случилась пневмония, остановившая бег его жизни на 94-м году.