«Он с юности жил и горел «беларушчынай»: как жена Геннадия Буравкина спасла его от смерти и поехала в добровольную ссылку в Америку

<p>28 августа 2021 исполнилось бы 85 лет Геннадию Буравкину. О знаменитом поэте вспоминает та, что еще в студенческие годы стала его Музой. Они прожили вместе более полувека. Он посвятил ей лишь одно стихотворение - знаменитые "Сінія арэлі", но ее образ присутствует во множестве его стихов. Она была рядом до последнего его вздоха и помогла осуществить предсмертное желание - увидеть последнюю книгу стихов...</p> <p><strong>- Сколько вас знаю, Юлия Яковлевна, вы и в быту говорите по-белорусски, хотя родом из Украины и даже было время, когда не то, что белорусского - русского языка не знали...</strong></p> <p>- Скажу вам больше: сразу по окончании университета я некоторое время даже преподавала в школе белорусский язык и литературу. Хотя действительно родом из Украины и в детстве жила с украинской бабушкой Васей, Василисой Алексеевной, в Черкасской области, в Умани. Наша семья переехала в Беларусь после войны, когда отец Яков Андреевич в чине капитана был демобилизован из армии и, оказавшись в Минске, решил тут остаться.</p> <p>Поначалу мы жили в переулке Тихом. Тут я впервые и услышала белорусский язык. Помню, меня очень удивило слово «файна» - я еще гадала, что оно значит? И когда пошла в первый класс, то не знала ни слова не то, что по-белорусски, но даже по-русски. Однако в университет поступила на белорусское отделение филфака - у меня никогда не было проблем с языками.</p> <p><strong>- Всю жизнь прожив в Беларуси, скучали ли вы по Украине?</strong></p> <p>- Долгое время я едва не каждую ночь видела во сне и Умань, и бабулин дом. И когда приезжала в Киев, сразу переходила на украинский язык. И первым подарком, который купила для Геннадия в Киеве, был трехтомник Тараса Шевченко на украинском языке.</p> <p><strong>- А помните ли, как познакомились с Буравкиным?</strong></p> <p>- В университете. Сам Геннадий рассказывал, что обратил на меня внимание в студенческом буфете, но я, признаться, не заметила его и вообще целый год не обращала никакого внимания. Геннадий же говорил, что сразу увлекся мною. И даже стихи читал, правда, не лично мне, а с университетской сцены:</p> <p><em>Цэлы тыдзень хадзіў я прыгнечаным,</em></p> <p><em>Не гулялася,</em></p> <p><em>не спявалася.</em></p> <p><em>Кожнай раніцай,</em></p> <p><em>кожным вечарам</em></p> <p><em>Сэрцу нечага не ставала ўсё.</em></p> <p><em>А сягоння,</em></p> <p><em>зусім няпрошана,</em></p> <p><em>Нечакана, неспадзявана я</em></p> <p><em>Зноў убачыў цябе,</em></p> <p><em>харошая,</em></p> <p><em>Дарагая, нецалаваная...</em></p> <p>Мне, конечно, было приятно. Правда, потом говорили со смехом: "Ты ж пайшла. І нічога не ведаеш ты, дарагая, нецалаваная..." А Геннадия прямо так и дразнили: "Дарагая, нецалаваная".</p> <p><strong>- Ген</strong><strong>надий</strong> <strong>Николаевич говорил, что познакомились вы уже в студенческом театре, где он играл вместе с будущими академиком Львом Томильчиком и кинорежиссером, автором </strong><strong>"</strong><strong>Белых рос</strong><strong>"</strong><strong> Игорем Добролюбовым.</strong></p> <p>- Мы действительно играли вместе в студенческом театральном коллективе. Правда, я там играла совсем недолго - мама много работала, а надо было кому-то домашним хозяйством заниматься, ужин готовить, и она не позволила мне ходить на репетиции, хотя мне нравилась и сама атмосфера, и люди: Женя Гаркавый, Аркаша Рудой, Лева Томильчик, Игорь Добролюбов, Геннадий, который имел несомненные актерские способности - он с легкостью парадировал как друзей, так и преподавателей.</p> <p>Все они были старше меня и уже тогда были интересными личностями. Геннадий так вообще выделялся среди остальных. Мы часто и много с ним беседовали, он читал мне стихи, свои и чужие. Он был очень начитанным и буквально "вливал" в меня "беларушчыну", которой уже тогда жил и горел.</p> <p><strong>- Надо полагать, эти разговоры и сблизили вас?</strong></p> <p>- Нас прежде всего сблизила его болезнь - на пятом курсе он внезапно заболел туберкулезом. Заболел, должно быть, потому, что отказался от помощи родителей, которые жили очень бедно. Он был такой худенький, что просто ужас! И вот как-то зимой заболел гриппом, который дал осложнение - воспаление легких. Его положили во 2-ю больницу, и профессор Белый (до сих пор помню это имя!) сказал: "Девочка, если хочешь иметь мужа, то должна его кормить, одевать и досматривать". По сути, он возложил на меня ответственность не только за здоровье, но и за жизнь Геннадия, - я поняла, что у меня просто нет права оставлять его. Это же как ответственность за ребенка, который болеет... Собственно говоря, это и решило мою судьбу.</p> <p><strong>- Сколько вам было лет?</strong></p> <p>- Девятнадцать. Я была совсем девочка, молодая и неопытная, которая и жизни-то не знала... Но я честно исполняла свою обязанность. Геннадий отдавал мне свою стипендию, на которую я покупала ему еду.</p> <p><strong>- Геннадий Николаевич рассказывал, что в палате было три десятка человек, семеро из которых за то время, пока он там лежал, умерли. Все были уверены, что красавица, что ежедневно навещает его, может быть только сестрой - соседи по палате не могли поверить, что симпатичная девушка будет добровольно навещать туберкулезника...</strong></p> <p>- К Геннадию действительно никто не приходил, кроме меня. Как-то заглянул один друг, но в тот день умер сосед по палате, и его тело еще не вынесли. Больше этот друг не приходил.</p> <p><strong>- Если никто не приходил, вы-то, Юлия Яковлевна, как отважились пойти?</strong></p> <p>- Я просто не могла не пойти - мы же с ним дружили...</p> <p><strong>«Когда Геннадий не побоялся догнать вора, это вызвало у меня огромное уважение»</strong></p> <p>- Он болел три месяца, с января по март. И вот поскольку виделись мы ежедневно, естественно, делались ближе. Когда же поправился, мы, взявшись за руки, пришли к моим родителям и сказали, что хотим пожениться. Это было 1 мая. Моя мать очень не хотела, чтобы я выходила за Геннадия - ее смущало его деревенское происхождение. Прямо она, конечно, об этом не говорила, но я догадывалась...</p> <p><strong>- А как Геннадий Николаевич ухаживал? В своей поэзии он не раз возвращался к молодым годам, как, например, в этом стихотворении: </strong></p> <p><em><strong>О, прысады мінскія, </strong></em></p> <p><em><strong>Балюстрады нізкія, </strong></em></p> <p><em><strong>Кветнікі з цюльпанамі, </strong></em></p> <p><em><strong>Лаўкі пад каштанамі. </strong></em></p> <p><em><strong>Там ішлі мы поначы, </strong></em></p> <p><em><strong>Ласкай сэрца поўнячы, </strong></em></p> <p><em><strong>Дзелячыся з ценямі </strong></em></p> <p><em><strong>Снамі-летуценнямі</strong><strong>.</strong></em></p> <p>- Это такой поэтический образ юности и чистоты, но это лишь в поэзии все так романтично. В действительности этот этап нашей жизни не был страстный... Помню, что мы несколько раз были в кино, и на один из дней рождения Геннадий подарил мне золотое колечко. Я до сегодняшнего дня его храню... Помню еще, как однажды пришел на свидание, а от него неприятно пахло. Потом выяснилось, что друзья подшутили над ним и налили в бутылочку вместо одеколона пятновыводитель. Он же, летя на свидание, не заметил подмену.</p> <p>Обычно Геннадий провожал меня после факультетских занятий домой. Мы шли по площади Независимости, которая тогда была площадью Ленина, по Михайловскому скверу, над речкой - наша семья жила тогда на улице Соломенной, теперь это район улицы Пулихова... Однажды - дело было зимой - мы как раз шли по проспекту, и вдруг какой-то байструк, содрав у меня с головы шапку (а шапка была дорогая и недавно купленная), бросился наутек. И Геннадий, догнав его, победителем вернулся назад. Это вызвало у меня огромное уважение - вот же, подумала я, не побоялся догнать вора!.. Эта история очень повлияла на мое отношение к Геннадию, но я об этом до сих пор никому еще не рассказывала...</p> <p><strong>- Геннадий Николаевич вспоминал, что за вами пытался ухаживать не только он, но и сын бывшего председателя Совета министров, который приезжал на шикарном отцовском </strong><strong>"</strong><strong>ЗИМ</strong><strong>е" - шест</strong><strong>иместном автомобиле, на котором разъезжала исключительно партийная номенклатура</strong><strong>. И пока ухажер вел задушевные беседы с вашей матерью, вы через окно сбегали из дома и шли гулять с молодым поэтом.</strong></p> <p>- Может, так оно и было, но я, честно сказать, не помню. Во всяком случае, через окно я точно не сбегала... <em>(смеется)</em></p> <p><strong>- И что, как опять же рассказывал Буравкин, не бежали через окно, когда родители не дали вам благословения?</strong></p> <p>- Нет, и тогда все было иначе: мать, побросав мои вещи в чемодан и скрутив ковер, сказала, чтобы я не возвращалась. И - закрыла за мной дверь. Взяв мое скромное "приданое", мы пошли искать квартиру. Первым нашим жилищем была комната в квартире в деревянном домике на улице Коммунистической. Комнатки там были небольшие, по восемь метров. Там могли стать только кровать, шкаф и тумбочка. Кухня была общая.</p> <p>Не получив родительского благословения, расписались уже через неделю. Свидетелями на нашей скромной свадьбе были моя подруга и Николай Матуковский, который пригласил нас в пельменную, где мы под "гамзу" съели по порции пельменей. Это вовсе не значит, что мы так уже любили пельмени, - просто не было денег на ресторан. У нас даже не было обручальных колец - мы позже их купили.</p> <p><strong>- И с матерью не помирились?</strong></p> <p>- Мы не виделась полгода, пока на Новый год не приехала из Украины бабуля Вася. "Що ти наробила?! Дитя вийшло заміж, а ти що наробила?!" - накричала она на мать. Так мы получили разрешение приходить к моим родителям в воскресные дни на обед. Для нас это было важно, поскольку жили мы впроголодь.</p> <p><strong>«В </strong><strong>ЦК</strong><strong> месяц</strong><strong> не мог</strong><strong>ли</strong><strong> решить, что делать с Бура</strong><strong>в</strong><strong>киным и с </strong><strong>ТВ</strong><strong>, которое </strong><strong>при нем </strong><strong>стало белорусским</strong><strong>»</strong></p> <p><strong>- Вы вот, Юлия Яковлевна, ранее сказали, что хотя стихотворение про </strong><strong>"дарагую, нецалаваную" </strong><strong>Буравкин посвятил вам, но лично вам не читал. Он вообще часто посвящал вам стихи?</strong></p> <p>- Геннадий никогда не дарил мне стихов, кроме всем известного "Юнацтва сінія арэлі":</p> <p><em>Яны прыглушана рыпелі</em></p> <p><em>Сярод старых кашлатых ліп.</em></p> <p><em>Мы тыя сінія арэлі</em></p> <p><em>Зламаць нікому не далі б.</em></p> <p>Это стихотворение нашей любви, когда отношения наши были еще искренние и романтичные...</p> <p><strong>- А какая из его книг вам наиболее дорога?</strong></p> <p>- Та, которую посоветовала ему собрать, - книжечка любовной лирики под названием "Пяшчота". "Зрабі, пакуль яшчэ свежыя твае пачуцці", - сказала я ему. Он и посвятил ее мне, но руководитель Госкомитета по печати Михаил Делец спросил у Людмилы Чигриновой, которая работала в комитете: "Что будем делать с посвящением?" - "А что в этом плохого? - переспросила она. - Это же его жена!" Однако книга вышла без посвящения - Делец вычеркнул его.</p> <p><strong>- Думаю, верно будет сказать, что судьба до пятидесяти лет будто оберегала Геннадия Буравкина - его служебная карьера упорно шла вверх: он работал сначала в </strong><strong>"ЛіМе", </strong><strong>затем в газете </strong><strong>"</strong><strong>Правда</strong><strong>"</strong><strong>, возглавлял журнал </strong><strong>"</strong><strong>Маладосць</strong><strong>"</strong><strong>, потом Белтелерадиокомпанию. Ему симпатизировал сам Машеров...</strong></p> <p>- Когда Геннадий возглавил Гостелерадио, его жизнь изменилась коренным образом. И в итоге уже через год стал знатоком телевизионного дела. Я была удивлена, как скрупулезно он ко всему подходил!..</p> <p>Но, конечно, были и трудные времена, когда в результате белорусизации телевидения над Геннадием нависла угроза увольнения. Помню, его в тот день вызывали в ЦК, а он, мрачный, сидел за столом, перед ним стояла бутылка коньяка, и на все звонки он отвечал одно: "Нікуды я не пайду. Мяне няма. Пайшлі яны!.." Ему же грозили не одним только увольнением - это означало, что его исключат из ЦК, из Верховного Совета, из партии. Что его вообще могут вышвырнуть из жизни.</p> <p>Неопределенность его положения длилась около месяца - все это время в ЦК, видимо, не могли решить, что делать с Буравкиным и с телевидением, которое стало белорусским. В итоге, вероятно, так ничего не придумав, оставили на своем месте.</p> <p><strong>- В другой раз Буравкин оказался в опале уже в перестроечные годы, когда, получив назначение Постоянным представителем Беларуси в ООН, был отправлен, по сути, в добровольную </strong><strong>"</strong><strong>ссылку</strong><strong>" за океан</strong><strong>. Тогда-то его служебная карьера и покатилась с горы. Более того, по возвращении в 1994-м он некоторое время оставался безработным, пока стал не министром культуры и печати, как обещал премьер-министр Кебич, а лишь замминистра...</strong></p> <p>- Когда Геннадий получил назначение на дипломатическую службу, ехать в Нью-Йорк не хотели ни он, ни я. И я сказала, что не поеду. На это Геннадий ответил: "Ну, і я таксама". В результате я согласилась...</p> <p>А когда на родине начались перемены, Геннадий не раз писал прошения об отставке. Он жаждал вернуться в Беларусь, где в это время шли полным ходом белорусизация и возрождение. Но когда его просьба была, наконец, удовлетворена, оказалось, что тут его не очень-то и ждали. Помню, как успокаивала его: "Не - і не трэба. Наш час мінуў. Урэшце ў цябе ёсць літаратура"...</p> <p>Заместителем министра культуры он проработал год. "Не магу я з імі!" - говорил не раз. И попросил своего друга Валентина Блакита, редактора "Вожыка", держать ему место в журнале. Так и стал потом заместителем редактора сатирического журнала. Надо же было на что-то жить - у нас не было больших сбережений...</p> <p>Конечно, Геннадий чувствовал себя невостребованным. Сам он об этом не говорил, поскольку все нес в себе, но я чувствовала, что ему было невыносимо горько... Все-таки это не по-человечески - как поступали с ним в последние годы, делая вид, словно его не существует. Хотя он по-прежнему оставался в эпицентре общественной жизни - к нему постоянно шли люди. Однажды даже предложили баллотироваться кандидатом в президенты, но Геннадий отказался и даже со мной не советовался.</p> <p><strong>- Оглядываясь на прожитое, что вы скажете, Юлия Яковлевна: когда вы были наиболее счастливы?</strong></p> <p>- Это трудный вопрос, потому что жизнь такая длинная и разная... В ней было все - хорошее и плохое, радостное и горькое. Различными были и мои чувства. Не могу сказать, что этот огонь все время горел во мне... Может, я была наиболее счастлива, когда появились на свет сын Алексей и дочка Светлана?..</p> <p>Все-таки в первые годы нашей совместной жизни все было иначе. Это уже позже любовь к литературе - как понимаю теперь - стала для Геннадия превыше всего. Литература, но прежде всего Беларусь были в его душе и сердце. Да и в моем отношении к нему со временем на первое место вышло уважение как к поэту, причем поэту подчеркнуто белорусскому. Кроме того, я очень уважала его за принципиальную гражданскую позицию, за его верность этой позиции...</p> <p>Так что, не могу ответить на ваш вопрос. Я и сама не знаю ответа на него...</p> <p><strong>СПРАВКА «КП»</strong></p> <p>Геннадий Буравкин родился в 1936 году в деревне Шелятино (сейчас Тродовичи) Россонского района Витебской области. Закончил отделение журналистики филфака БГУ. С 1968 года был корреспондентом газеты "Правда" по БССР, с 1972-го - главным редактором журнала "Маладосць". В 1978 года стал председателем Госкомитета БССР по телевидению и радиовещанию. Лауреат Госпремии Беларуси (1980).</p> <p>В 1990-94 годах был постоянным представителем Беларуси при ООН, в 1994-95 - замминистра культуры и печати. В 1995-2001 годах работал в журнале "Вожык". Несколько лет возглавлял Таварыства беларускай мовы. Умер 30 мая 2014 года, похоронен на Восточном кладбище в Минске.</p> <p>Автор книг "Дыханне", "Жніво", "Узмах крыла" и других, документальной повести "Тры старонкі з легенды", сценариев документальных фильмов. Многие произведения поэта положены на музыку.</p> <p><strong>ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ</strong></p> <p><strong>«В жизни хватало самого простого»: почему у Владимира Короткевича, Василя Быкова, Алеся Адамовича и Рыгора Бородулина на могилах появились валуны</strong></p> <p>22 июня - день памяти Василя Быкова, на могиле которого один из самых необычных надмогильных памятников в Беларуси - финский валун (<a href="https://www.kp.by/daily/28293/4432244/" target="_blank">читать далее</a>)</p>