«Тарас Бульба, или измена и смерть за прекрасную панну»: повесть н. В. Гоголя как текст для народных чтений
Положение повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» в народной среде неоднократно привлекало внимание исследователей. Как правило, они анализировали литературные обработки повести или ее бытование в простонародной среде. В статье «Как крестьяне читали Гоголя» Д. Ребеккини изучает адаптации «Тараса Бульбы» для народного читателя во второй половине XIX в.; по мнению исследователя, в лубочных изданиях актуализируется любовный элемент, возрастает влияние фольклорных элементов [Ребеккини].
В конце исследования делается вывод о том, что ранние тексты Гоголя были тесно связаны с лубками, и их успех в народной среде был обусловлен этой связью. Указывая на борьбу интеллигентского и народного канонов в конце XIX в., С. Моллер-Салли обращается к фигуре Гоголя и положению его текстов в литературном поле [Моллер-Салли: 170–175]. Исследуя проблемы литературного рынка, МоллерСалли находит экономические причины, по которым некоторые тексты Гоголя (напр., «Тарас Бульба») стали классическими. В настоящей статье мы постараемся подробнее рассмотреть источники, по которым повесть Гоголя стала доступной народному читателю, описать те модели, которые являлись значимыми для литературных обработок, и указать на литературные матрицы, в которые входила повесть.
По указу министра народного просвещения Д. А. Толстого в 1872 г. была создана постоянная Комиссия по устройству народных чтений. Ее целью было повысить уровень грамотности в народе, приобщить крестьян к литературе — как научно-популярной, так и художественной. Со временем появляются благотворительные общества и меценаты, которые жертвуют значительные суммы на массовые издания для народа, помогают проводить народные чтения. Уже к началу 1900-х гг. такие чтения были организованы в 42 губерниях и 19 уездных городах [Медынский: 199]. Как отмечает В. Каплан, в условиях политического противостояния образовательных институтов во второй половине XIX в. Комиссия занимала консервативные позиции [Каплан: 355–380]. И если в начале своего существования она соединяла национальные и западные образцы, поддерживала идею об императореевропейце, то к воцарению Александра III почти полностью сосредоточилась на мифе о национальной самобытности. В художественных текстах Комиссия стремилась дать народному читателю нравственные образцы, примеры гражданских добродетелей. Согласно Моллер-Салли, к 1870-м гг. в народной среде уже были популярны сборники «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», но «петербургские» повести, «Ревизор» и «Мертвые души» оказались вне читательской орбиты крестьян [Моллер-Салли: 173].
Исследователь утверждает, что интеллигенция стремилась изменить соотношение этих текстов, повысить популярность «Мертвых душ» и «Ревизора». Эту же идею проводит Я. Агафонова, говоря о том, что составители массовых изданий хотели дать высокие образцы художественной литературы, повлиять на вкусы крестьян. Так, в статье «Классика для народа в адаптациях Постоянной комиссии по устройству народных чтений» исследовательница показывает, что самые высокие тиражи имели тексты А. Пушкина, А. Кольцова и адаптации У. Шекспира [Агафонова]. Произведения Гоголя печатались реже, но также занимали значительное место в деятельности Комиссии. В первом томе «Что читать народу?» (под ред. Х. Д. Алчевской) за 1884 г. повесть «Тарас Бульба» рекомендуется для народного чтения в трех видах: оригинальный текст с предисловием Н. Костомарова, литературная адаптация и фрагмент из цикла для солдатского чтения [Алчевская]. Как правило, книги читал педагог, который фиксировал реакцию крестьян. Оригинальные тексты печатались на средства Комиссии и благотворительных организаций, цена на них составляла от 5 до 20 копеек.
Народные издания часто выходили в типографии братьев Салаевых и сопровождались предварительными заметками редакторов. Наибольшее внимание в книге Алчевской уделяется обсуждению такого издания, предлагаются примерные вопросы для крестьян (напр., «Какой человек был Тарас Бульба?», «Как жилось на Украине женщинам?»). Там же фиксируются пересказы слушателей, их впечатления от повести. Отмечается, что часто допускаются существенные ошибки (по мнению крестьян, действие происходит в Чехии рядом с Киевом, Андрий влюбляется в еврейку), но встречаются и точные пересказы1 . Говоря о литературном окружении повести, необходимо обратиться к рекомендованному сборнику для солдатского чтения, изданному в 1880 г. Сокращенный «Тарас Бульба» был опубликован в библиотеке для солдат с повестями «Раб честного слова» и «Суд отца». Действия обоих сочинений разворачивались на Кавказе, но даже измененные декорации и имена не мешают узнать в «Суде отца» новеллу Проспера Мериме «Маттео Фальконе». Корсиканец заменен на жителя кавказского аула, а часы — на золотую монету. В рассказе «Раб честного слова» узнается повесть «Капитанская дочка», однако сходство оказывается неполным. Примечательно, что годом ранее, в 1879 г., в журнале «Древняя и новая Россия» была опубликована статья «Три детоубийства. Историческая параллель».
Автор текста обращается к трем фигурам: Тарасу Бульбе, Ивану Грозному и Петру Великому — и усматривает в их историях подобие [Мордовцев: 135–138]. Таким образом, повесть Гоголя становится ядром, вокруг которого группируются тексты о сыноубийстве — как из зарубежной литературы, так и отечественной. Последним источником «Тараса Бульбы», названным Алчевской, были адаптации для народа. В таком издании делалась установка на лаконичность, необходимо было передать только самое существенное. Поэтому в адаптациях почти не встречаются пейзажи, тексты становятся остросюжетными. Брошюры были значительно дешевле, чем оригинальные тексты — например, 5 копеек за подобные переделки против 20 копеек за массовые издания классиков. Адаптации для народа выпускалась редакцией журнала «Мирской вестник» в 1878 г. Издание проводило консервативную политику, во главе его стоял А. Ф. Гейрот. Однако главным автором обработок гоголевской повести был Вс. Соловьев, известный беллетрист второй половины 1870–1890-х гг. Его адаптации гоголевского текста переиздавалась пять раз вплоть до 1915 г., новые издания заказывала Постоянная комиссия по народным чтениям. Тиражи соловьевских переделок колебались от 43 до 47 тысяч экземпляров, и, судя по тому, что между переизданиями проходило по шесть-восемь лет, текст был востребованным.
При адаптации тексты обычно значительно сокращались, а некоторые эпизоды составители пересказывали своими словами. В адаптациях же Соловьева обнаруживается еще один неожиданный прием. Как и в гоголевской первой редакции, в них пропускались бытописательные сцены, по объему «Тарас Бульба» возвращался к редакции 1835 г. Это обстоятельство еще раз подтверждает установку адаптаций на лаконичность. Впрочем, обнаруживаются еще три симптома, указывающие на связь переделок Соловьева с ранней редакцией. Во-первых, у осажденной крепости Тарас ссорится с кошевым, и все воинство делится на два отряда, как в тексте 1835 г. Во-вторых, расправа над сыном совершается на поле боя, Тарас не выманивает Андрия в лес. В-третьих, в тексте возникает почти дословная цитата из первой редакции2 . Таким образом, Соловьев работал с первой редакцией повести, перенося из нее целые эпизоды в свой текст, однако оставил последнее рассуждение Тараса о русской силе и царе. Обработки повести составляются на основе обеих редакций и представляют собой текстологический «трансформер».
Отсюда возникает закономерный вопрос: почему для адаптаций используются обе редакции? Поскольку эпизоды, взятые из первой редакции, не отличаются с точки зрения художественно сти и идеологии, причину нужно искать в позиции Соловьева. К 1888 г., когда его переделка была впервые опубликована в журнале «Север» [Соловьев], автор уже был известен своими историческими романами и, как кажется, мог отважиться на творческий эксперимент. В соединении двух редакций предположительно отразился творческий подход автора. Соловьев, имея ограничения на «свое слово» в «Тарасе Бульбе», говорит словами Гоголя из другой редакции, предпринимает неожиданный творческий ход. Наконец, кроме текстов для внешкольного образования печатались лубочные книги для народного чтения. Они были небольшого объема, содержали иллюстрации и отличались самой низкой ценой на книжном рынке – стоимость лубочной книги в среднем составляла полторы копейки. С последней четверти XIX в. выходили и часто переиздавались лубочные книги, имеющие такие названия: «Приключения казацкого атамана Урвана» [Приключения Урвана], «Егор Урван, историческая повесть» [Пазухин], «Тарас Бульба, или измена и смерть за прекрасную панну» [Измена и смерть]. В таких текстах просматривается установка на слияние художественности с дидактикой: составители расширяли описания природы, батальные сцены, вводили экскурсы в историю. Как правило, в лубочной переделке реализовывалось противопоставление «сильного» и «слабого» сыновей.
Примечательно, что позиция «слабого сына» могла быть занята как предателем, так и верным сыном; как старшим, так и младшим. К примеру, в «Егоре Урване, исторической повести», составленной А. Пазухиным, младший сын-богатырь предает девушку Марусю, покорившись прекрасной панне, а женоподобный Остап совершает подвиг, защищает обиженную казачку [Пазухин]. В «Тарасе Бульбе, атамане запорожцев», напротив, младший сын не наделен казацкой силой, оказывается предателем. Имя Егор Урван принадлежало в разных текстах то отцу, то сыну (сыну-предателю у Пазухина). Как справедливо отмечает Д. Ребеккини, отец в разных текстах мог быть вспыльчивым и сентиментальным, грубым и нежным [Ребеккини]. Важным свойством лубочных текстов оказывается их способность по-своему толковать политическое содержание оригинала. Например, в повести Пазухина речь прямо идет о Николае I и польском бунте, описана осада города Умань (возможно, имеется в виду Уманская резня, когда были убиты тысячи поляков и евреев). Агрессия же исходит не со стороны казаков, но со стороны поляков: «поляки в ту пору сильно бунтовали и повсюду разоряли казацкие станицы, забирали жен и дочерей казаков и страшно позорили их» [Пазухин: 23], в другом тексте: «Поляки грабили ту местность да теснили» [Приключения Урвана: 21]. Там же звучат известные лозунги-призывы Тараса («есть ли порох в пороховнице?») и рассуждения о товариществе. Как показывает корпус лубочной литературы о Тарасе Бульбе (или Егоре Урване), гоголевский сюжет в обработках часто изменялся, возникали новые подробности и исчезали оригинальные эпизоды. Изменения могли оказаться достаточно существенными, чтобы связь между лубком и оригиналом стала неочевидной.
Отсюда необходимо поставить вопрос: что определяет принадлежность столь непохожих друг на друга текстов к тому литературному облаку, которое сложилось вокруг «Тараса Бульбы»? Как кажется, текст должен удовлетворять двум важным условиям: во-первых, в нем должен воспроизводиться сюжет «предатель-сын и мстящий отец». Необходимы также верный брат и страдающая мать, но главное внимание должно быть сосредоточено на первой паре персонажей. Во-вторых, в лубочном сюжете должна отражаться национальная идея (не только русская, со временем появляются рассуждения об Украине). Повесть может содержать рассуждения о русской силе или об украинском народе, но главное — это национальное самосознание, обращение к народной истории. Эти константы соблюдались не только в русских адаптациях: в 1899 г. на парижской сцене был поставлен спектакль «Тарас Бульба».
Исходный сюжет был снова изменен, появились новые персонажи (например, возник слепой бандурист), но два важнейших признака сохранились: французский режиссер оставил центральный конфликт «сын-предатель и мстящий отец» и ввел рассуждения о русской нации, т. е. национальную идею [Горленко: 27–29]. Таким образом, к последней четверти XIX века «Тарас Бульба» был доступен народному читателю в трех источниках; гоголевская повесть могла вступать в соединения со схожими текстами, образуя сложные матрицы. Однако вопросы о том, почему для литературных адаптаций могли использоваться обе редакции и как изучалась повесть в то время в школе, должны получить освещение в будущих работах о канонизации «Тараса Бульбы».
ЛИТЕРАТУРА Измена и смерть: Тарас Бульба, или Измена и смерть за прекрасную панну. М., 1899. Пазухин: Пазухин А. М. Егор Урван, атаман запорожского войска. М., 1887. Приключения Урвана: Приключения казацкого атамана Урвана: Историческое предание. М., 1889. Соловьев: [Соловьев Вс.] Тарас Бульба // Север. 1888. № 4. Агафонова: Агафонова Я. Классика для народа в адаптациях Постоянной комиссии по устройству народных чтений // Новое литературное обозрение. 2019. № 156. Алчевская: Алчевская Х. Д. Что читать народу? Т. 1. СПб., 1884. Горленко: Горленко В. «Тарас Бульба» на французской сцене // Киевская старина. 1899. Т. LXIV, № 1. Каплан: Каплан В. Исторические общества и идея исторического просвещения // Историческая культура императорской России: Формирования представлений о прошлом. М., 2012. Медынский: Медынский Е. Н. Внешкольное образование, его значение, организация и техника. М., 1918. Моллер-Салли: Моллер-Салли С. Изобретение классика: Н. В. Гоголь в массовом культурном сознании России на рубеже веков // Общественные науки и современность. 1994. №. 2. Мордовцев: Мордовцев Д. Три детоубийства. Историческая параллель // Древняя и новая Россия. 1879. № 2. Ребеккини: Ребеккини Д. Как крестьяне читали Гоголя. Попытка реконструкции рецепции // Новое литературное обозрение. 2001. № 3.
Андрей Люстров