Почему написали донос на режиссера-фронтовика Чухрая, снявшего культовые фильмы о Великой Отечественной
Если у кого-то и было моральное право говорить о событиях военного времени, то у Григория Чухрая, ведь он знал о войне не понаслышке. В 19 лет он ушел на фронт, стал десантником, не раз бывал в тылу врага, защищал Сталинград, дважды переходил линию фронта, трижды был ранен. После этого он всю жизнь верил в то, что выжил на войне не случайно: «Меня всегда удивляло, что война кончилась, а я остался жив. Почему именно мне такой подарок судьбы? Может быть, для того, чтобы продолжать дело, за которое отдали свои жизни миллионы моих сверстников? Эта мысль не кажется мне пустой. А служение этому делу и составляет цель моей жизни».
«У войны свои законы»
В 1953 г. Григорий Чухрай окончил режиссерский факультет ВГИКа и начал свой путь в кино с работы ассистента режиссера, а затем – второго режиссера на Киевской киностудии. Спустя 2 года он перешел на «Мосфильм», а еще через год снял свою дебютную режиссерскую работу – фильм «Сорок первый». Теме Великой Отечественной войны он посвятит свою следующую картину – «Балладу о солдате», а начать свой путь в кино Чухрай решил с темы Гражданской войны.
Основой сценария послужила одноименная повесть Бориса Лавренева о женщине-снайпере из Красной армии, которая уничтожила 40 белогвардейцев, а того, кто должен был стать 41-м, – полюбила. Произведение было написано еще в 1924 г. и уже было экранизировано Яковом Протазановым в 1926 г. Чухрай впервые прочитал эту повесть в 17 лет, а замысел снять по ней новую экранизацию возник у него во время войны, когда он лежал в госпитале после третьего ранения. Восстановление было продолжительным, в руки будущему режиссеру попалась книга Лавренева, и он долгое время размышлял над сюжетом и образами.
Позже он вспоминал: «Л. Н. Толстой сказал, что если полюбишь женщину, потом охладеешь к ней, а потом поймешь, что не можешь без нее жить, – это настоящее. Нечто подобное произошло и со мной… Повесть «Сорок первый» произвела на меня глубокое впечатление. Писатель, его отношение к жизни, были мне не только симпатичны, но в чем-то даже родными по духу. Я перечитывал повесть несколько раз и думал. Думал над проблемами войны вообще и гражданской войны в частности. Благо времени для размышлений было достаточно. Трагическая судьба красноармейки Марютки, влюбившейся в своего врага – белого офицера, а потом застрелившей его, сегодня может показаться неправдоподобной, но у войны свои законы, которые непонятны тем, кто этого ада не прошел».
Скользкая тема
Фильм Протазанова казался Чухраю тенденциозным, снятым с «классовых позиций», ведь белогвардейцы там были злодеями, а красные – благородными героями. По своему собственному опыту он знал, что на войне все не так однозначно, что негодяи встречаются и среди врагов, и среди своих, что настоящие чувства не знают этого разделения на своих и чужих. При этом режиссер понимал, какие подводные камни скрывает подобная интерпретация событий. «Фильмы, как тот, о котором я начал думать теперь, в те времена назывались фильмами «на скользкую тему». На такой теме можно было поскользнуться, упасть и больше не подняться. Я знал это. И тем не менее засел за сценарий. Я не мог поступить по-другому», – говорил Григорий Чухрай.
Опасения режиссера оказались не напрасными. Сценарий пришлось переписывать 6 раз, прежде чем его утвердили. Над ним Чухрай работал в соавторстве с Григорием Колтуновым, который совсем по-другому видел главную идею фильма: он стремился сгладить острые углы и осудить главную героиню Марютку за ее преступную любовь, а Чухрай отстаивал правду человеческих чувств. На худсовете обе версии вызвали большие сомнения: мол, советское кино должно воспитывать зрителя, а не внушать ему мысль о том, что можно полюбить врага. Тем более, белый офицер выглядел благородным и интеллигентным, и зрительские симпатии могли оказаться на его стороне. Судьбу фильма решил Михаил Ромм, заявив о том, что Марютка все же выполнила свой долг.
Чухрай убрал из сценария несколько эпизодов, написанных Колтуновым, и сценарист ему этого не простил. Об этом режиссер узнал позже, когда привез уже готовый материал на «Мосфильм». Его вызвал к себе директор киностудии Иван Пырьев и устроил разнос за то, что некоторые сцены были сняты не по утвержденному сценарию. При этом Чухрай знал, что Пырьев фильма еще не видел. Как оказалось, он основывался на словах Колтунова – тот написал на режиссера донос, обвинив его в сочувствии к белым и заявив о том, что не поставит свое имя «под этой грязной белогвардейской стряпней». Чухраю удалось убедить Пырьева посмотреть отснятый материал, прежде чем отправлять его на переработку. И тот пришел в восторг и дал добро на выпуск «Сорок первого» в прокат.
Мировое признание и проверка временем
Премьера фильма не принесла режиссеру признания и популярности. О дебютанте тогда еще никто не знал, и он даже не мог попасть в Дом кино, где состоялась премьера. Билетерши остановили его на входе и потребовали предъявить билет, не поверив в то, что этот молодой человек в стареньком костюме действительно может быть режиссером. За помощью пришлось обратиться к известному оператору Сергею Урусевскому, который снимал «Сорок первый», – только после его вмешательства Чухрая пустили на премьеру собственного фильма. А его успех на «Мосфильме» приписали не режиссеру, а оператору – лауреату двух Сталинских премий.
Когда фильм одобрил сам Никита Хрущев, «Сорок первый» отправили в Канны. Только после того, как в 1957 г. на Каннском кинофестивале Чухрай получил специальную премию «За оригинальный сценарий, гуманизм и романтическое величие», о нем наконец заговорили на родине и признали его талант. В Европе «Сорок первый» произвел фурор, его называли «красным чудом», не преследующим никаких дидактических целей, кроме утверждения величия и силы любви. А в СССР его назвали «фильмом о мужестве и долге».
С момента выхода картины на экраны прошло уже 65 лет, и время показало, кто был прав в этом споре. Как ни менялось в обществе за этот период отношение к белогвардейцам и красноармейцам, фильм Чухрая не утратил своей актуальности, ведь в нем было главное – правда чувств и характеров.
А значит, в первой же своей работе режиссеру удалось реализовать кредо всей своей жизни, о котором он говорил: «Я считал, что фильм – это поступок, и стремился снимать так, чтобы не стыдиться своих поступков. Я думал, что у меня все впереди, надо только не врать своим зрителям, разговаривать с ними доверительно и честно, не брать на себя роль учителя, а рассказывать о жизни, о людях правду. Люди, считал я, живут в обстановке быта. Быт заедает их, и они не замечают красоты, таящейся вокруг. За деревьями не видят леса, не понимают, как прекрасен мир, не умеют отличить добро от подлости, а искусство очищает жизнь от быта и, не украшая ее, говорит о жизни правду. Вот почему правда искусства выше правды жизни». Взгляды на «правду жизни» со времен распада СССР изменились кардинально, а вот правда искусства осталась незыблемой и нетленной.
Марютка в «Сорок первом» осталась самой яркой ролью этой актрисы, которой было отведено всего 38 лет жизни.
Источник: https://kulturologia.ru/blogs/230521/49930/
Григорий Чухрай. Быль о солдате
Когда в 1959 году "Балладу о солдате" выпустили в прокат, ее запретили показывать в крупных городах и столицах союзных республик. Получилось, что провинция увидела фильм раньше москвичей. Мои будущие родители в тот год уехали по распределению на целину, на Алтай и увидели фильм в Барнауле.
А в 1962-м, за пару недель до того, как мне придет пора появиться на свет, моя мама в третий раз пошла смотреть "Балладу о солдате". Мы уже были вместе.
Вернувшись домой, мама записала в дневнике: "Лента уже в некоторых местах порванная, поцарапанная, с белыми полосами (дай Бог каждой картине такую "несчастную" судьбу). Все уже знакомо до мелочей, до каждого слова и каждого кадра. Но не может не волновать. Вот сила подлинного искусства. После сеанса идут люди. Две старухи и старик. Он говорит: "Неужели снова сыновей на войну посылать?.." Старухи вздыхают".
Четырехлетнюю маму бабушка увозила из осажденной Одессы последним эшелоном. Когда в пути налетали немцы и начиналась бомбежка и все бросались из вагонов в лес, бабушка заталкивала внучку под нижнюю полку. У бабушки было больное сердце, она не могла бегать.
А будущий режиссер "Баллады о солдате" младший сержант Григорий Чухрай лежал тогда раненый в госпитале в Харькове. Ранение было сравнительно легким и вскоре 20-летнего Чухрая назначили командиром взвода престарелых ополченцев, работников торговли, которые и винтовку-то видели только в кино. Взводу приказали защищать станцию Харьков-Сортировочная.
О том, что было с Чухраем дальше, он рассказал сам в своих записках. Не буду их пересказывать.
Книгу "Моя война" Григорий Чухрай написал в конце жизни, в 1990-е. К тому времени его имя уже давно стояло в одном ряду с Федерико Феллини, Ингмаром Бергманом, Анджеем Вайда и Акирой Куросава. Но вот что странно: этой книги Чухрая почти никто не знает. Изданная двадцать лет назад маленьким тиражом, она больше не переиздавалась.
Мы хотя бы частично устраняем эту несправедливость. Перелистайте страницы "Моей войны", и вы неминуемо вспомните кадры великого фильма о солдате.
"Моя война": Глазами десантника и режиссера
1941-й
На станции Харьков-Сортировочная к рельсам медленно двигались три танка.
- Нечего паниковать! Это наши танки! - спокойно объявил я. - Откуда здесь взяться немцам?
Но танки вздрогнули, и через наши головы, шелестя и шипя, полетели снаряды. Один... другой... третий...
- В ружье! - героически скомандовал я.
Но все мои вояки повалились на дно окопа и лежали не двигаясь. Я схватил свою винтовку и стал стрелять по танкам. Огонь со стороны немцев усилился. Снаряды летели через наши окопы, а мои солдаты бездействовали. Я отстреливался, бегал по окопу, матюгался и пинками сапог поднимал боевой дух своих "стариков". Они поднимались на ноги, но только я поворачивался к другим, эти снова оказывались на дне окопа. Между тем с нашей стороны заработала артиллерия. Теперь и наши снаряды, шипя, летели через наши головы и рвались вокруг танков. Шум боя усиливался. В углу окопа, от страха надев противогаз вверх трубой, лежал толстый мужчина. Я подбежал к нему и сорвал противогаз. На меня смотрели глаза, от страха потерявшие радужную оболочку.
- Если бы все люди были честными, - простонал он, - то и войны бы не было...
Я плюнул от омерзения и, схватив винтовку, снова начал стрелять. Танки попятились, развернулись и начали уходить. Наступила долгая тишина и только толстый философ всхлипывал, обхватив лысеющую голову руками. Не скоро кто-то из моих торгашей осмелился выглянуть из-за бруствера окопа, и я услышал победный крик:
- Они ушли! Мы победили!!!
"Хороши победители", - подумал я.
Телефонистка
Город Калач находится километрах в 120 к западу от Сталинграда. Пополнившись новым составом, наша дивизия была выдвинута еще километров на восемьдесят западнее Калача. Миновали станицу Облинскую, развернулись, заняли оборону и сразу стали рыть окопы. Знали: противник где-то на подходе. Но где?
Набросили "кошку" на телеграфные провода, стали звать:
- Мы Советская армия, кто-нибудь, отзовитесь!
В ответ тишина, только гудят провода. Когда иссякла надежда кого-нибудь услышать, вдруг тоненький голосок.
- Ой, слушаю!
- Кто ты?
- Телефонистка.
- Где ты находишься?
- В станице.
- Как называется станица?
- Чернышевская.
Станица Чернышевская в 30 километрах от нас.
- Что у вас делается?
- Наши ушли. Все попрятались. Я тоже ухожу.
- Ты комсомолка?
- Да.
- Ты нам поможешь, если будешь смотреть в окно и сообщать нам все, что увидишь.
Ответила не сразу упавшим от страха голоском.
- Хорошо...
Через несколько минут мы запросили:
- Девушка, ты еще там?
- Да.
- Не уходи. Смотри в окно.
- Я смотрю.
- Что видишь?
- Ничего. Только шум моторов.
- Самолеты?
- Не знаю.
Проходит еще немного времени. Вызываем - нет ответа. Повторяем вызов еще и еще - результат тот же. Решаем, что девушка ушла. И вдруг опять ее голосок, тяжело дышит в трубку:
- Вы слушаете?
- Да, слушаем. Почему не отвечала?
- Бегала смотреть... Немцы подходят к станице. Танки.
- Много?
- Да! Они вхо...
Связь прервалась на полуслове. Так мы узнали, что в Чернышевской уже немцы. Кто была эта девушка и что с ней стало потом - не знаю, но мне на всю жизнь запомнился ее испуганный голосок.
Отпуск
Все время, пока Ирина была в оккупации, мысли мои были о ней. Я боялся потерять ее. Теперь, когда Кавказ освобожден, я решил, что найду ее и женюсь. Последнее время я думал только об этом. Я слыхал, что за каждый прыжок в тыл врага по приказу Сталина полагался двухнедельный отпуск. Но никто этим приказом не пользовался. Это было как-то не принято. Я решил, что на этот раз я должен получить отпуск. Благо представилась командировка в Москву, я пришел на Кировскую в штаб ВДВ и попросил дать мне двухнедельный отпуск.
В те времена добраться до Ессентуков за неделю было практически невозможно. Я проявлял чудеса эквилибристики: перескакивал с одного эшелона на другой, ехал на площадке, окружающей котел паровоза, и на открытых платформах, и в паровозном тамбуре, и в буферах.
Только на пятый день пути, ночью, я оказался в Ессентуках. Пришел на улицу Луначарского и увидел, что на двери квартиры, в которой жила Ирина, висит большой амбарный замок. "Она у тетки! - решил я. - Надо найти тетку. Нельзя терять ни минуты!"
Адрес тетки я знал: Пятигорская, 17. Это на другом конце города. Бегом отправился на Пятигорскую. Город спал, погруженный во тьму. Номеров на домах не было видно. Чтобы добраться к номеру и разглядеть его, я попробовал подняться к нему по водосточной трубе. Она не выдержала нагрузки и оборвалась. Но по трубе следующего дома, я все-таки добрался до номера. В темноте рассмотреть номер было невозможно. Достал зажигалку, осветил - номер 13. Дальше вычислить, где находится 17-й, было нетрудно. Зашел в небольшой двор. Маленькие, похожие на сарайчики домики. Постучал в первый попавшийся. Там проснулись, переполошились, отперли дверь. Это была армянская семья. Узнав, что я ищу Ирину, побежали к такой же сараюшке у самых ворот и стали стучать в дверь.
- Дина Тихоновна, к вам приехали с фронта!
Тетя Дина хотела постелить мне постель, но я объяснил ей, что не могу задерживаться и, получив адрес Ирины, бросился на станцию к электричке.
Когда я приехал в Пятигорск, уже рассвело. Нашел двор, где жила Ирина, но будить ее так рано не стал: пусть поспит вдоволь. Решил пойти на базар и там подкрепиться. На базаре было пустынно, появлялись только первые торговцы. У одного из них я купил еще теплую кукурузную лепешку. Какая-то женщина принесла на базар ведро сирени. Я купил все ведро и с огромным букетом в руках отправился вновь по заветному адресу. Теперь я уже не стал ждать, а забарабанил в дверь.
- Кончайте спать! Гость приехал!..
Последний бой
Когда "Баллада..." была снята, директор студии стал требовать, чтобы мы вырезали не понравившиеся ему эпизоды. Мы не соглашались.
Тогда он вызвал нашего монтажера Марию Николаевну Тимофееву.
- Ваш режиссер, - сказал он ей в моем присутствии, - возомнил себя Львом Толстым. Он отказывается вносить исправления в фильм. Студия не может выпустить в свет такой фильм. Я официально приказываю вам лично вырезать из фильма следующее...
Он протянул ей бумажку:
- Возьмите список и приступайте.
Женщина не двинулась с места.
- Вы что, не слышите?
- Товарищ директор, - сказала Мария Николаевна. - Я вас не только не слышу, я вас не вижу! Это фильм памяти тех, кто погиб за нашу Родину, за нас с вами. Портить его я не буду.
Тогда нас вызвал министр культуры Михайлов.
- У вашей картины, - сказал Михайлов, - пессимистический финал. Такой пессимизм недопустим в наших фильмах о войне. Ваш солдат умирает. А зачем нам печалить советского зрителя?
- Но о том-то и рассказ, - ответили мы, - что человечество потеряло одного хорошего человека, а это - большая потеря и большая печаль.
Министр обратился к директору картины:
- А что вы скажете про все это?
Директор картины, который четырежды останавливал съемки, говоря, что я снимаю вредное кино, заявил, что "Баллада..." позорит Советскую Армию. Я вообще-то сдержанный человек, но тут взорвался и заорал: "Ах ты, старый мерзавец! Ты всю войну просидел в Ашхабаде, а теперь защищаешь от меня, фронтовика, Советскую Армию?!".
Министр перепугался и тоже закричал: "Секретарь! Секретарь! Вызовите милиционера!".
А потом было партийное собрание "Мосфильма", где меня топтали за то, что я снимаю фильм несовременный. Я сказал:
- Вдовы еще не выплакали слез по погибшим, у фронтовиков еще раны не зажили, а вы уже называете этот фильм несовременным!
Из зала закричали:
- Не вешай нам на уши лапшу! Исключить его из партии!..
И постановили было исключить. Но кто-то вспомнил, что партия не только карает, но и воспитывает. И мне вкатили строгий выговор.
Полностью текст книги Григория Чухрая "Моя война" доступен на сайте Военная литература
Чухрай Григорий Наумович.
Гвардии старший лейтенант.
Украинец.
Командир радиороты 9 отдельного гвардейского ордена Красной Звезды батальона связи (ОГОКЗБС).
1921 года рождения.
Член ВКП(б) с 1944 года.
В Красной Армии с 1939 года.
Участие в Отечественной войне: с мая 1942 г. Тамань; июнь - сентябрь 1942 г. Сталинградский фронт; ноябрь 1942 г. - февраль 1943 г. Донской фронт; сентябрь - октябрь 1943 г. 2-й Украинский (десантная операция); март - май 1945 г. 3-й Украинский фронт.
Ранения: 25 мая 1942 г. легкое ранение; 6 февраля 1943 г. тяжело ранен; 24 марта 1945 г. тяжело ранен.
Чем ранее награжден: медалью "За оборону Сталинграда" и орденом Красной Звезды.
"В бою под Бакончернье..."
Краткое конкретное изложение личного боевого подвига
Товарищ Чухрай, будучи нач. связи 332 гв. стрелкового полка, сумел организовать и обеспечить непрерывной связью командование полка на всю глубину боя, показав при этом умение и настойчивость в проведении замысла командира полка в жизнь. В бою под Бакончернье, в котором полк имел задачу выйти на шоссе и отрезать отход противника, гвардии старший лейтенант Чухрай с группой бойцов первый вырвался на шоссе и тем самым помог в осуществлении задачи полка. В этом бою он лично застрелил из автомата 6 немцев. Воспользовавшись ручным пулеметом одного из убитых им немцев, открыл огонь по врагам.
Лично захватил и доставил командиру полка одного контрольного немца. В этом бою товарищ гвардии старший лейтенант Чухрай был тяжело ранен.
За образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом доблесть и мужество удостоен правительственной награды орден Отечественной войны 1 степени.
Командир 9 ОГОКЗБС Гв. майор Слюсаренко 14 октября 1945 г.