Кто испортил грузинам праздник?

«Сущность нации в том и состоит, что все индивиды, ее составляющие, имеют между собой много общего и в то же время забыли многое, что их разъединяет». Знаменитая фраза французского мыслителя Эрнеста Ренана (1823-1892) послужила бы прекрасным эпиграфом, если бы в День независимости некоторые грузины не сконцентрировались на том, что их разделяет, а не объединяет, наглядно показывая, что они ничего не забыли и мало чему научились. Сопоставив публикации разных лет в СМИ и социальных сетях, мы увидим, как постепенно повышался спрос на конфронтацию, и многие комментаторы даже в праздничный день уделяли политической узкогрупповой идентичности больше внимания, чем общенациональной, так, словно (хотя бы формальное) подтверждение единства с противниками причиняло им душевную боль. Если бы соотечественники Ренана вели себя так, Францию по сей день раздирала бы на части память о взаимных обидах республиканцев и монархистов, католиков и гугенотов, бургиньонов и арманьяков, основой политики стала бы вражда потомков вишистов и борцов Сопротивления, и вдобавок все принципиально говорили бы на разных диалектах. Мы уже научились помнить, но еще не умеем забывать, поэтому День независимости с каждым годом впитывает в себя все больше ненависти. Гражданская распря, στάσις – в понимании древних, требует жертв и, подобно кровожадным идолам той же древности, забирает себе лучшее, а ядовитые подтексты разъедают объединяющие символы. Те, кого это страшит, причитают, заламывая руки, или углубляются в лабиринты архивов, чтобы отыскать основополагающие, едва ли не волшебные формулы, которые когда-то обеспечили единение. Лучше пойти вторым путем, тем более что свернуть на первый никогда не поздно. Замедленная съемка позволяет увидеть, как распускается цветок, а документы показывают, как определяет себя независимость. Сопоставляя преамбулы акта, провозгласившего независимость Грузии (1918), и акта, восстановившего ее (1991), можно обнаружить и сходства, и различия. Но сперва стоит сравнить первый документ с машинописным черновиком с внесенными от руки поправками, который хранится в Национальной библиотеке. Он начинается так: «В течение многих веков (первый вариант «в течение почти 20 веков» зачеркнут) Грузия существовала как независимое и свободное государство». Зачеркнуты слова «только в» перед 1783 (годом заключения Георгиевского трактата), и от руки вписано «в конце XVIII века». Далее следует: «связал ее с Россией договор, исходя из которого Россия была обязана защищать границы Грузии и присоединить к ней некоторые утраченные из-за временны́х обстоятельств земли» – вторую часть предложения в ходе редактирования взяли в скобки. После апелляции к Четвертому сепаратному артикулу Георгиевского трактата авторы обратились к 3-му пункту Шестого артикула: «В ином отношении Грузия должна была по-прежнему оставаться свободным и независимым государством со своим внутренним устройством и порядком». Затем шел ключевой отрывок: «Россия нарушила этот договор и отказала Грузии в государственных правах. Теперь Россия сама разрушилась и распалась. К Грузии сам собой возвращается ее суверенитет…». В окончательной редакции текст принял следующий вид: «В течение многих веков Грузия существовала как независимое и свободное государство. В конце XVIII века, стесненная врагами со всех сторон, Грузия по своей воле присоединилась к России с тем условием, что Россия была обязана защищать Грузию от внешних врагов. Течение великой российской революции создало в России такое внутреннее состояние, что весь военный фронт полностью распался и русская армия покинула Закавказье». Затем упоминалась неудачная попытка создания единой Закавказской республики, разрушившейся из-за «воздействия внешних сил», и следовал вывод: «Нынешнее положение грузинской нации непременно требует, чтобы Грузия создала собственную государственную организацию, посредством ее спасла себя от покорения внешней силой и создала крепкий фундамент независимого развития». Чтобы понять суть различий, нужно кратко описать исторический контекст. В момент провозглашения независимости Грузии только кайзеровская Германия могла удержать свою союзницу, Османскую империю, от дальнейших захватов на Южном Кавказе и обеспечить соблюдение определенных правил в отношениях между странами Четверного союза и Грузией – от других великих держав ее отделяли фронты Первой мировой. В то же время Берлин не хотел создавать хотя бы косвенную угрозу порядку вещей, сформированному Брест-Литовским договором, подписав который правительство Ленина отказалось от четверти европейской территории бывшей империи. Грузинский дипломат Зураб Авалишвили писал, что директор правового департамента МИД Германии доктор Иоганн Криге (они беседовали в начале июня 1918-го в Германии, но похожие разговоры велись и в конце мая в Грузии) указал, что «Россия-де с нами в мире, и нам трудно признать ее часть отдельным государством, раз мы не сделали этого в Брест-Литовске. Мы не можем ссориться с Россией в момент столь великого напряжения на французском фронте; начало самоопределения народов признано русским правительством, но на него нельзя ссылаться третьим государствам». Затем последовал еще один раунд: «Генерал фон Лоссов, которому как военному несколько докучают все эти тонкости регулярной дипломатии, советовал говорить с Криге поэнергичнее и настаивать на, особых правах Грузии: этими «особыми правами» и трактатом 1783 года бравого генерала начинил Чхенкели», – писал Авалишвили. Криге ответил так: «В Брест-Литовске Россия предлагала нам признать право народов на самоопределение в значении общего принципа международного права. Мы это предложение тогда категорически отвергли; как же можем мы теперь, на основании состоявшегося акта самоопределения Грузии, признать независимость части России, объявившей себя самостоятельной?.. Вы говорите далее, что у Грузии свои особые права… Не вдаваясь в их критику, скажу, однако, что Грузия если и была государством, то перестала им быть. Позднейшие факты создали новое положение вещей. И во всяком случае: ссылка на особые права уместна в отношениях между Россией и Грузией, но не между Россией и третьей державой. Не проще ли решить вопрос плебисцитом? Против этого большевики едва ли станут возражать». «В общем, чтобы успокоить Криге, требуется представить доказательства того, что Грузия отделилась от России, не нарушая ее прав. Задача головоломная», – записал Авалишвили в своем дневнике. Именно благодаря подобным влияниям в Акте о независимости оставили лишь один, но весьма сильный аргумент – Россия взяла на себя обязательство защищать Грузию, но не выполняет его. Ссылки на Георгиевский трактат убрали не только из-за упоминания «утраченных земель», которое создавало опасную двусмысленность в отношениях с османами, и даже не потому, что он был нарушен и присоединение Грузии к России произошло уже на иных основаниях (к слову, Авалишвили еще в 1901 году посвятил ему небезынтересную книгу). Германия подписала договор с фактическими, но не законными правителями России. Ленин разогнал Учредительное собрание, а перед этим сверг Временное правительство, которое в свою очередь также не являлось вполне законным – незадолго до отречения Николай II (он титуловался и как Царь Грузинский) приостановил деятельность Государственной думы, и созданный ее членами Временный комитет не мог взять власть в соответствии с законом (внимания заслуживает и отдельная коллизия с назначением князя Львова председателем Совета министров, впрочем, это не главное). С точки зрения формальной легитимности Россией правила банда узурпаторов, но Берлину были нужны их подписи под Брест-Литовским договором. Его четвертая статья гласила: «Округа Ардагана, Карса и Батума также незамедлительно будут очищены от русских войск. Россия не будет вмешиваться в новую организацию государственно-правовых и международно-правовых отношений этих округов, а предоставит населению их установить новый строй в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией». Расплывчатая формулировка и упоминание «других государств» чуть позже дали грузинским дипломатам пространство для маневра, но важнее было другое – с точки зрения грузинских и армянских руководителей ни юридические, ни какие-либо иные основания не давали Ленину права уступать эти земли. В то же время большевики и лидеры грузинского Национального совета не были похожи на наследников (правопреемников) монархов, заключивших в XVIII веке нарушенный вскоре трактат. Апелляция к нему и противоречащим друг другу интерпретациям в Грузии и России крайне усложнила бы дело, поэтому некоторые немцы, как и грузины, перед провозглашением независимости советовали «сократить дроби» и свести все к одному мощному аргументу «Клялись защищать и не защитили». Побочным эффектом такого решения стало упоминание о присоединении «по своей воле», которое раздражает современников. Они иногда указывают, что текст излучает пассивную зависимость от обстоятельств, «воздействия внешних сил», а не внутреннюю потребность в освобождении. Понимающую улыбку может вызвать и словосочетание «великая революция»: грузинские меньшевики никогда не теряли внутренней связи с ней, на что несколько раз указал Карл Каутский в посвященных им публикациях – зачастую она влияла на их умы сильнее, чем родство с небольшим национальным государством. В Акте о восстановлении независимости 1991 года, оригинал которого (удручающе символично) пропал в ходе гражданской войны 1992-93 годов, события начала XIX века описывались иначе. Он тоже содержал указание на продолжение государственной традиции, что так же, как и в 1918-м, не возымело правовых последствий, но помогло укоренению нового государства в восприятии его граждан: «В XIX веке грузинская нация утратила государственность Грузии, берущую исток в глубине веков, в результате аннексии и упразднения государственности Грузии Российской империей. Грузинский народ никогда не смирялся с потерей независимости. Провозглашением Акта о независимости 26 мая 1918 года упраздненная государственность Грузии была восстановлена. Была создана Грузинская демократическая республика с избранным на многопартийной основе представительным органом и Конституцией. В феврале-марте 1921 года советская Россия грубо нарушила грузино-российский мирный договор от 7 мая 1920 года и путем вооруженной агрессии произвела оккупацию признанного ею же грузинского государства, за чем последовала его фактическая аннексия. Грузия не входила в состав Советского Союза добровольно, а ее государственность существует и по сей день, Акт о независимости и Конституция и сегодня имеют юридическую силу, поскольку правительство демократической республики не подписало капитуляцию и продолжало деятельность в эмиграции». Далее упоминались репрессии советского периода и торжественно провозглашалось восстановление независимости на основе Акта 1918 года. Этот отрывок скрывает интересную «подводную коллизию». Лидеры возрождающегося грузинского государства хотели подтвердить связь с Первой республикой, хотя заявление о юридической силе Конституции 1921 года выглядело двусмысленным и даже рискованным, притом что новые власти продолжали руководствоваться Конституцией 1978 года, в которую они внесли поправки. Важно подчеркнуть, что 9 марта 1990-го прежний, попросту говоря, коммунистический состав Верховного совета принял постановление «О гарантиях защиты государственного суверенитета Грузии». В нем говорилось, что ввод войск советской России в Грузию в феврале 1921 года с правовой точки зрения представлял военное вмешательство (интервенцию) и оккупацию. Она и фактическая аннексия Грузии советской Россией осуждалась как международное преступление, договор между советскими Грузией и Россией (21.05.1921) признавался незаконным и недействительным, как и договор о создании ЗСФСР (12.03.1922) – исходя из этого, незаконным по отношению к Грузии объявлялся и договор о создании СССР (30.12.1922). 20 июня 1990-го Верховный совет постановил, что созданные по итогам оккупации и аннексии Грузии революционные комитеты и советы не выражали свободной воли грузинского народа, и объявил незаконными все их акты, которые ликвидировали институты демократической республики. Июньские постановления создали основу для проведения многопартийных выборов. Таким образом, в Грузии произошла вполне корректная с точки зрения законов ГССР самоликвидация советской власти. Однако лидеры, победившие на выборах в октябре 1990 года, не могли принять правовую эстафету из рук коммунистов – это вошло бы в принципиальное противоречие с краеугольным нарративом национально-освободительного движения. Именно поэтому Акт 1991 года не упоминал о постановлениях первой половины 1990-го, создавших юридический фундамент для выборов и обретения независимости, а обращался непосредственно к наследию республики 1918-21 гг. Акт 1991 года и последующие постановления излагали события XIX-XX веков как единый процесс и не отделяли друг от друга схожие действия Российской империи и советской России по отношению к Грузии, отражая ключевой для освободительного движения тезис, согласно которому в обоих случаях мы имели дело с одной и той же, видоизменившейся лишь отчасти колониальной империей. К этой теме (в основном на центральноазиатском материале) прикасаются лишь немногие российские ученые и обычно сталкиваются с гневной реакцией коллег. Если по отношению к царской России с ее завоеваниями, переселенческой политикой, диктатом из столицы и юридически закрепленным ранжированием разных этнических и религиозных групп в российском научном сообществе все же существует (пусть молчаливый) консенсус, попытки описать СССР как колониальную державу почти всегда вызывают яростное эмоциональное сопротивление, несмотря на все те же завоевания, переселения, назначение наместников (в их качестве иногда рассматривают первых, а иногда вторых секретарей ЦК – присланных Москвой этнических русских), эксплуатацию экономических ресурсов по своему (как правило - некомпетентному) разумению, более гибкую, но все же актуальную русификацию и т. д. Оппоненты опираются на три основных аргумента. Первый касается высокой степени интеграции местной элиты в имперскую. Для Грузии она была актуальна в обоих случаях, впрочем, не стоит забывать и о неформальных карьерных ограничениях по этническому признаку ближе к краху державы (начиная примерно со времен правления Александра III и Хрущева, соответственно); к тому же статус элит нельзя механически проецировать на все население. Второй аргумент указывает на равноправие граждан всех республик СССР, а также его антиколониалистскую и антинационалистическую риторику (в том числе и осуждение великорусского шовинизма), однако игнорирует тот факт, что выборы в СССР были фикцией и вопрос о власти в республиках решался в Москве. В рамках третьего аргумента модернизационные усилия в отдаленных республиках позиционируются как бескорыстная забота о них, хотя принципиальное отличие морских колониальных держав, отделенных от своих владений обширным водным пространством, от сухопутных, граничащих с ними непосредственно, заключалось в том, что последние, отказываясь от развития «окраин», сталкивались с разрушительными структурными проблемами. Они актуальны и для современных государств, и именно поэтому Китай вкладывает огромные средства в развитие восточных провинций, отстающих от западных. Российские интеллектуалы еще долго будут размышлять над проблемой, поскольку многие из них стремятся зацепиться за убаюкивающие разум словосочетания вроде «наша страна, не запятнавшая себя кровавыми преступлениями колониализма…» (из статьи Сергея Лаврова перед африканским турне 2022 года), а также верить, например, в то, что русские, в отличие от англичан, никогда не продавали опиум китайцам (см. статью В. Н. Шкунова «К вопросу о российско-китайской торговле в 30-40-е годы XIX века»). Что до Брестского мира со снятием с себя ответственности за судьбы целых народов, то в этом случае их коллективная память обычно напоминает знаменитый пятигорский Провал. Большинство их грузинских коллег давно рассматривает под одним углом и царскую Россию, и СССР, и феномен колониальной империи, хотя почти всегда обходит стороной слово «колония» так, словно оно умаляет их достоинство. «Околоколониальной терминологии» избегали и сто лет назад. Зураб Авалишвили вспоминал беседу с Фредериком фон Розенбергом (тогда – главой политического отдел МИД Германии; в 1922-м он ненадолго стал министром): «”А мы думали, что речь будет идти о более тесном единении с Германией, и что Грузия будет нашим Schutzstaat’oм”. ”Знаете, отвечаю я, по существу я не боюсь протектората: но этот термин Schutzstaat звучит теперь для меня немного... как бы сказать?... по-африкански”». Вот еще одна характерная цитата: «Мы народ не для мандата, не для опеки, мы сами себе мандатарии, сами опекуны, сами себе господа!» – говорил председатель правительства Ной Жордания на заседании Учредительного собрания. Второй основополагающий акт определил независимость Грузии через отрицание российского владычества более четко, чем первый. Представители новых властей, которые стремились потеснить старую элиту, позиционировали ГССР со всеми ее структурами как нечто среднее между оккупационной администрацией и коллаборационистским режимом, а связь с таким прошлым как постыдную, если не преступную. Ключевой темой грузинской политики стали поиски российских агентов, а ее главной темой – разоблачение подлинного или мнимого сотрудничества с Москвой. Ничем иным за последние тридцать лет ни власти, ни оппозиция не занимались так долго и усердно. Агент, коллаборационист, предатель превратился в «конституирующего Другого» для множества граждан, но позже стало очевидно, что у медали есть и обратная сторона. Если определять независимость, а если шире – нацию лишь через отрицание чего бы то ни было, рано или поздно ее затянет водоворот гражданской распри. Попытка изоляции коммунистов создала шаблон отношения к сторонникам других политических сил, но их было слишком много, как тех французов, которые в первой половине 40-х поддерживали маршала Петена, для того, чтобы вытеснить их на обочину общественной жизни. После того, как Пьера Лаваля и других руководителей режима осудили и общество заклеймило их прислужников позором, пришло время остановиться во имя единства нации, не забывая о прошлом, но и не увязая в нем. Отрицание не может стать основой бытия. Если российское владычество отвергнуто, его следует оставить в прошлом, вместо того, чтобы говорить о нем, без конца выискивая действительные и мнимые признаки его присутствия, поскольку этот разговор создает психологическую зависимость от России, более сильную и опасную, чем политическая или экономическая, даже если она основана на отрицании. Часто пишут, что подсознание не различает частицу «не» (на самом деле различает, но плохо и в определенных условиях), и в данном контексте для Кремля не так важно, что именно говорят в Грузии о России – главное, чтобы сам процесс не прекращался, обеспечивая устойчивую эмоциональную связь. К примеру, вечером 26 мая, вероятно, для того, чтобы замарать День независимости Грузии, Владимир Путин высказался об отношениях с ней. Многие грузины в очередной раз проигнорировали его, однако некоторые представители и сторонники политических группировок использовали его реплики для того, чтобы очернить друг друга, еще раз обвинить в сотрудничестве с Москвой. Да, они ругали Путина, но это не имело принципиального значения, поскольку он поспособствовал продолжению внутригрузинского конфликта и вновь закрепил российскую тему в местной повестке. Грузии необходимо заново сформулировать основную идею своей независимости, на сей раз не через отрицание, а через утверждение важных для нее ценностей, обозначив пусть далекие, но достижимые цели – проще говоря, определить себя не через отрицание России, а через утверждение Европы. Возможно, для завершения долгой и мучительной постсоветской эпохи следует на основе широкого консенсуса принять особый акт, который опишет национальные приоритеты и станет основой гражданского примирения. Не стоит считать такие документы бессмысленными стихотворениями в прозе – именно они формируют основополагающие фреймы, что и произошло в двух упомянутых случаях. Несмотря на очевидные сложности, Грузия оставила Россию далеко позади с точки зрения развития демократических институтов, защиты прав и свобод граждан и тем самым реально «отделилась», подчеркнув свою инаковость по отношению к «русскому миру». Это сделали возможным многочисленные, едва различимые в общем потоке событий акты созидания, а не разрушения – если бы их не было, страна погрязла бы в дикости, и ежечасные проклятия в адрес Путина вряд ли стали бы для нее удовлетворительной компенсацией. Первые ростки созидания появились после того, как часть граждан духовным и интеллектуальным усилием преодолела гражданскую войну, что-то простила, поняла или забыла, и в данном контексте важно проследить связь «отката» Грузии назад, к стихии разрушения с поисками смертельно опасного внутреннего врага. Заметив, что память и забвение творят нацию одновременно, Ренан добавил: «Всякий французский гражданин, должно быть, позабыл ночь св. Варфоломея, резню на юге в XIII столетии. Нет во Франции и десяти семейств, которые могли бы доказать свое франкское происхождение». В своей уклончивой, несколько стеснительной манере он упомянул очень давние события, а не свирепые политические баталии 70-80-х годов XIX века, лишь немного уступавшие по накалу страстей конфликту вокруг дела Дрейфуса, до которого Ренан не дожил. Это хорошая стартовая точка для рассуждений о том, что именно и в каких обстоятельствах заставляет каждого из нас ставить партикулярные интересы выше общенациональных, а ненависть выше других чувств. «Этот день наш!» – нередко говорят и пишут грузины 26 мая. Одни отметили День независимости вместе с друзьями или пошли на прогулку с детьми – чудесная погода усиливала хорошее настроение. Другие продолжали впитывать желчь, которая лилась с экранов и мониторов, затем выплескивали ее на своих противников, мстили им за прежние обиды и радовались их унижению. Битва между глупцами и дураками шла своим чередом. Прогуливаясь по центральным улицам, можно было на мгновение прикрыть глаза и перенестись на 35 лет назад – День независимости тогда не отражался в символическом поле, оккупированном советскими флагами, гербами и памятниками, но все же проступал сквозь осторожные, а порой и смелые реплики, намеки, даже умолчания и взгляды. Многие тогда впервые узнали, что это особенный день, погружаясь в новое, еще неизведанное чувство, которое так напоминало любовь и, наверное, было любовью. Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции Подписывайтесь на нас в соцсетях Facebook Telegram Instagram Twitter Youtube