Воспоминания узника концлагеря Дахау №65905–р

http://world-war.ru/wp-content/uploads/2013/02/zelinskij_1.jpg

1941 год.

Заканчивал 10–й класс в Вишнивчикской средней школе. В воскресенье поехали в Смотрич фотографироваться и там узнали: кругом бомбили, началась война. Село Марьяновка стоит в стороне от основных дорог, поэтому и отступления наших не видели, и немецких войск не видели. Приехал один с переводчиком и назначил нам старосту Горишного Григория и полицая Цымбалистого Серафима. Он отличился сразу. Остался председатель колхоза Довгань Григорий в селе. Убирали пшеницу возле дуба, где был дом лесника, и Серафим застрелил его прямо в поле между людьми. Со мной ходили в школу, в один класс, евреи Шлима и его сестра Шмила, Берка–мельника. Но как–то все разъехались, а Шлима остался. Он прятался на порьбе, а зимой у Федька Зелинского в стодоле. Серафим его подстерег и завел в Смотрич, где его и расстреляли. (Отец его замерз на крыше мельницы, где он прятался).
Чтобы к ним больше не возвращаться, скажу, что Серафима судили после войны, он отсидел до звонка, там женился, приезжал после войны, но очень быстро уехал; а старосту партизаны расстреляли, закопали в своем саду. Там после была школа, и могилу разровняли.
Многие потом рассказывали, что там ночью кто–то все по крышам ходил, мебель переставлял, приходилось даже слышать от очевидцев, но сам не испытал.
В первый класс пошел в 6 лет с иконкой под мышкой. Первая учительница была Зелинская Екатерина (стриянка Катя). Школа была у Шковаринского, а после в старом клубе. Охотно туда бежал, потому что давали горячие завтраки. С пятого класса в Вишневчик: 7 км туда и 7 км назад. Одиннадцатилетнему тяжело было, и кушать очень хотелось. Из учителей помнятся: русовед Парасковья Нестеровна, Тамара Александровна — по географии, Мария Викторовна — украинский, Раевский — по математике, Василий Васильевич — черчение и физкультура, другие в памяти не удержались.

1942 год.

Началась отправка в Германию, и, чтобы избежать встречи со старостой, уехали в Каменец–Подольский с Адаськом Брилинским и Галей Горишной. Так втроем и жили в маленькой комнатенке на Польских фольварках. Мы вдвоем с Адаськом поступили в ИНО (институт народного образования), я — на фармацевтический отдел, а Галя поступила в хозяйственную школу.

В субботу надо было удрать с последней пары уроков… и домой, за продуктами, пешком 30 км через Негин, и вечером — дома. А в воскресенье, в 3 часа на плечи немного картошки, муки, чашку жира, копейки… и вечером в Каменец–Подольском.
Хотя костюмчик один был и в будни, и в праздник, но уже немного привык к городу. Начал ходить дежурить в Ленинскую больницу, в анатомку, привыкать к трупам.
Помнится такой случай. Была у меня такая невинная дружба со Светланой Андрущенко, что на фотографии в альбоме. И вот получаю письмо, в котором сообщают, что она выходит замуж. Приезжаю домой, братья дали выходной костюм, и пошел я с братьями на свадьбу. Там поговорил я со Светкой, она фату с себя сняла, на сирень повесила, и пошли мы в кино, а потом гулять. Так и расстроилась свадьба. Я уехал учиться и так ее больше и не видел, ее забрали в Германию. Когда я тоже попал в Германию, мы с ней переписывались. По рассказам Нади Поповой, ее подружки, при бомбежке она перебегала из дома в дом, и ее разорвала бомба, так по кускам и в шифоньере похоронили.
Помню, как евреев расстреливали на выезде из города, где тюрьма стояла. На той могиле всю зиму снег таял, а в колодцах, что ниже, бежала кровь. Вывозили евреев расстреливать, где Красные казармы, а мы с Адаськой шли на уроки, и я сказал, что вот, мол, если бы наши вернулись, что было бы этим полицаям. Стоявший наверху полицай услышал и сразу нас к немцам повел. Немец через переводчика сказал, что наши не вернутся, потому что, если б баба имела колеса, то был бы возок, и нам с Адаськой дали по 10 резин.
Попали однажды к Красным казармам, и нас полицаи заставили детей мертвых собирать (тех, что разбежались) и стаскивать к яме.
В нашем институте немцы раскрыли подпольную организацию, возглавлял ее физрук. При допросе он выпрыгнул из окна второго этажа ласточкой на тротуар и разбился. Со слов очевидцев, они перерезали какой–то важный кабель и хотели взорвать кинотеатр им. Шевченко, на чем и погорели. В общем, подполье раскрыли, с лекций начали забирать студентов, остальные разбежались.
Чтобы не ехать домой (там заберут сразу в Германию), мы поступили на агротехнические курсы. Проучились там месяца два–три. Однажды все здание оцепили, нас перевезли всех в тюрьму, ту, что над Турецким мостом. За неделю подвезли из сел, сразу комиссия… и на вокзал. Так и с домашними не попрощался, в чем был, в том и поехал.
Первая остановка и сортировка была в Перемышле.
В Львове видел еще один расстрел. Нас держали в вагонах, а на противоположной стороне, в ярах, наверху раздевали девчат и по пять человек гнали вниз, а там из пулемета расстреливали. И сразу на штабелях дров чем–то обливали и жгли. К нам в вагон забежала одна девушка, и ее девчата спрятали. Так она и поехала в Германию, а спаслась ли? Привезли в переселенческий лагерь, и снова сортировка, а после в г. Меминген, близ Мюнхена. Нас выстроили человек 100, и перед нами начали ходить купцы. Меня купил бауэр Бронер Якоб, за 7 марок. Рядом, у другого хозяина, работала Катя из Киевской области, а через дорогу, у огородника, Вася Ткач из Молдавии (после войны работал директором школы).
Якоб Бронер имел старшую дочь Роз–Мари и двух младших Ити и Ини, близнецов лет по 12.
На кухне работала Анна из села Вертелки, Чертковского района. Работала с начала войны, уже имела от поляка ребенка, и для меня была переводчиком. Был еще немец–наймит, Ксавер. Мы вместе спали и кушали.
Моя работа, в основном, с 4–5 часов утра: напоить, накормить четырех коней, почистить, запрячь в ваген, на поле перепрячь в косилку; наносить коровам (12 штук) зеленки; потом еще были куры, коза, свиньи. Потом еще надо было вывозить на поле мочу, навоз, косить, сушить и возить сено.
Хозяин был спекулянтом. Он и считался Vuenendler – худобячий (худоба – скот). Он ездил, закупал лошадей и коров, быков. Их надо было подкормить, почистить, и в базарный день он их продавал. Я должен был их развозить по адресам.
Работа хотя была и тяжелая, но, по сравнению с другими, жить можно. Кормили не «от пуза», но утром, когда глухой Ксавер доил коров (а у меня в конюшне была припасена литровая кружка), выпьешь одну кружку – и хорошо, а вторую Васе припрячешь. Он потом забежит, выпьет, а мне огурцов, помидор, морковки принесет.
Однажды я налил в бочку жижи навозной, а сам зашел за завтраком. Кони возьми да и рвани, прямо в город, на вокзал. Бочка открылась и залила всю улицу. Хозяина оштрафовали, а меня в полиции избили до полусмерти.

Жизнь в лагере Дахау. Реальность или страшный сон

А однажды мы с хозяином возили сено. Он ставит телегу между двумя валками, стал с одной стороны, а я с другой. Сам он мужик здоровый, кинул – и погнал лошадей дальше и дальше, а я отстал. Он меня ударил очень больно кнутом (а я был в рубашке), и я не сдержался, и ударил его плашмя вилами.
Он сразу – на мотоцикл, и меня полицаи забрали. Сначала сильно побили, а через неделю я был уже в Рабочем лагере. Там пробыл месяц, строили железную дорогу. Потом пришло письмо от хозяина, что я – опасный большевик, занимался пропагандой, разносил листовки. Анна подтвердила все это, и через месяц – я уже в концлагере Дахау.
При входе – высокая мурованная брама с эмблемой: лопата и кайло накрест, и надпись «Работа делает свободным». Дальше четырехметровая стена с воткнутыми стеклами наверху, там же загнутые зубцы, и натянуты электрические провода с высоким напряжением. Перед огорожей на протяжении пяти метров намотана валками колючая проволока, а впереди – пятиметровая запретная зона, где стреляют без предупреждения. За огорожей – четырехметровый ров с водой.
Сначала раздевают и ведут в парикмахерскую, а потом мажут креолином между ног и подмышками, а то и просто окунают в ванну с раствором креолина. Особенно больно, если есть раны. Далее заполняют карточки – ФИО, профессия, партийность, национальность, религия. Потом – душевая: загоняют толпу и закрывают двери. Вверху сделаны окошки, для того чтобы смотреть «концерт». Сначала вода теплая, все моются с удовольствием, – и вдруг хлынул кипяток. Краны находились на чердаке, а там сидят СС и смотрят, как люди обвариваются, слабых затаптывают. После этого всех, совершенно голых, выгоняют на плац, на физкультуру. Вокруг – СС и арестованные; с администрации лагеря – все с палками. Команда «ложись» – и бьют по чем попало, потом вставай – и так 15 минут; второй номер – прыжки по–лягушачьи: присесть, руки к земле, и прыгать по команде; другие упражнения – ползком по–змеиному, перекатка с боку на бок, длинная лоза, переворот через голову.
Последнее, двенадцатое – самое сложное: присесть на одной ноге с вытянутыми вперед руками, в каждой по кирпичу; шевельнуться, опустить ногу или руку строго воспрещается, – забьют, затопчут.
После всего этого выдают одежду: белье, штаны, пиджак, деревянные сабо и ведут в госпиталь. Там записывают, чем болел – тиф, малярия, туберкулез.
Бараки – из прессованной бумаги, длинные, разделенные на четыре части; кровати в 3–4 этажа; между бараками сетка, а ворота все выходят на проспект.
Раньше на том месте было болото. В 1934 году сюда пригнали немецких коммунистов, и они от зари до зари работали здесь. Болото осушили, дно устелили костьми. Об этом поставлен фильм «Болотные солдаты».
Рацион. Утром – чистый кипяток. Тем, кто работает, добавляют «бротцайт» – тоненький ломтик хлеба и 50 грамм маргарина или ливерной колбасы, через день. В 12 часов – суп из брюквы, капусты или шпината. Летом все заменяет трава, которую повара косят за огорожей. Вечером – понедельник, среда, пятница – килограмм хлеба на пять человек и по пол–литра баланды. Вторник, четверг, воскресенье – килограмм хлеба на четыре человека и 50 грамм маргарина или ливерной колбасы.
С кухни выдают ровно по количеству людей. Но капо самому надо больше съесть, выменять на хлеб, маргарин, подкормить своих любимчиков, которые за ним ухаживают, и поэтому он наливает неполные черпаки. Помню, иногда давали по 50 грамм мармелада и кофе (что–то очень вонючее и горькое).
Если после отбоя кто–то лег одетым, пол смачивали водой, и под резиновые палки всех укладывали на пол.
Потом гонят в баню, но только вода ледяная. После бани давалась команда всем присесть на корточки, и СС толкает переднего, падая, тот сбивает заднего, и так до конца, а потом СС ходит по животам.
Наказание: того, кто плохо отзывался о фюрере, окунали в бочки с мочой и фекалиями вниз головой, пока не умрет.
Медпомощь: у каждого капо есть шприц, и тому, кто болеет, он впрыскивает в вену эфир или бензин. А вечером приезжает телега на резине, которую тянут арестованные, и забирает их в крематорий.
Гауптшарфюрер Каншустер один имел высшую награду – орден Крови, при его участии был построен лагерь, его боялись все, даже комендант.
Раньше на кухне, в лагерной администрации, в полиции работали «Зеленые». Они работали капо, блоковыми, лагершутцами, работали на складе, на кухне. Но они проворовались, и их заменили политическими.
Блоковой – старшина барака. Вместо кроватей – нары, бумажный матрац и подушка, набитые тырсой и стружкой, и два ветхих одеяла.
Блокфюрер – эсесовец – наблюдает за арестованными в бараке. У него есть дублер.
Апельфюрер – эсесовец, который ведет учет и проверку всего лагеря.
Капо – такой же заключенный, но старший в команде, он не работает, но следит, чтобы все работали. Вот он и бьет, кричит, убивает. Обычно – это немцы или голландцы, чехи, поляки, датчане, норвежцы – все, кто говорит по–немецки.
В 6–м блоке, у капо нашли 12 кг сахара, 20 паков маргарина, несколько десятков булок хлеба и еще кое–что. Оказывается «зеленые» воровали по приказу штурмбанфюрера Бланка, а затем у него на квартире делали банкет. Проституток для развлечения привозили с Мюнхена.
Мюллер был капо у «зеленых». Он мог говорить на всех языках Европы, даже на датском. Ему было за 60 лет. На воле он ездил по разным городам, доставал ценности и золото.
Цу Вальдек – обергруппенфюрер, принц, инспектор концлагерей Германии. Комендантом был Вайс.

Тюремные атрибуты

Писались химическим карандашом на груди и правой калоше. В середине – первая буква национальности, (например: Р – поляк).
– красный треугольник – политические;
– черный – саботажники;
– зеленый – воры и бандиты;
– фиолетовый – скотоложцы и педерасты.
Наказание ворам: кровати в бункере не опускают, цепью приковывают за ногу. Ни ходить, ни сидеть – иначе 25 «горячих».
Пойманного после побега, сначала перед всеми избивали, а затем нашивали на обе калоши из шин красные круги. А кто попадал второй раз – над номером красная полоска.
«Красными» руководил Юлиус, он был старшиной лагеря, а помощником – севастопольский моряк Николай Хрисантов.
О существовании подпольной организации я узнал после окончания войны. Помню, как на два месяца попал на кухню мыть котлы. Взял меня повар – ленинградский уркаган Леня, он впоследствии напился древесного спирта и ослеп. А дальше – не знаю, но предполагаю – крематорий.
Через два месяца я заболел и уже туда не попал.
Мюллер, капо «зеленых», собрал своих и дал команду вырезать «красных». И тут же сам пошел к «красным» и предупредил их. Попытка переворота не удалась.
В Дахау был организован настоящий симфонический оркестр. Он играл, когда кого–то били, казнили, или когда приезжало большое начальство, особенно с Международного Красного Креста.
С подпольем был связан немец Макс Шустер, он имел связь со свободой. Хрисантов договорился с капо второго барака, где были священники, (а они получали посылки из Рима), чтобы их обеды (баланду) передавать в русский барак. Когда заключенный болеет, еду дают только 50%.
Врачом работал коммунист Шмидт.
Пароль всей подпольной организации: «Листья летят против ветра».
Две команды по 50 человек – разряжали невзорвавшиеся бомбы. Один итальянец взорвал бомбу вместе с собой, капо и апельфюрером.
Если капо превышал меру, его ночью, укутанного в одеяло сажали на «мягкое место», и он отправлялся в ревир (лазарет). Там врач Гаха, также член подпольной организации, давал ему «черный укол» (эфир, бензин).
В крематории расстреляли немцев, которые воевали в Испании. Даладье бросил их в концлагерь, а Петен выдал Гитлеру. Их, донага раздетых, расстреливала команда шарфюрера Шмультке. А затем капо угощает всех фрицев коньяком, после чего убийцы идут спать.
А крематорская команда Эмиля «Татенкомандо» отрезает трупам ноги и бросает в печь. Ноги кладут на живот, так как печи неглубокие и с ногами не помещались. Команда Эмиля выдерживала месяц–два, несмотря на спиртное, хорошее питание, женщин. У них не выдерживали нервы, они сходили с ума, их пристреливали и сжигали. А затем набирали новых, обычно из тех, у которых в карточках стояло НН – «Нахт унд Небель» – «Ночь и Туман». Это означало – навсегда там.
Для наказания был сделан спецверстак с желобом, по которому стекала кровь, с двумя отверстиями для ног, сверху застегивается ремнем. Людей закрывали в так называемый морг – за ночь там сходили с ума. Там же стояли казаны, в которых варили трупы, а затем делали из них учебные пособия: скелеты, черепа и др.
Пейг – заместитель коменданта, окончил Мюнхенский университет, имел «морду» фюрера, как двойник, но был алкоголиком.
В Дахау приезжал рейхсфюрер СС Гиммлер (за время моего пребывания один раз). Проходя вдоль шеренги, он за каждым шагом бил стеком по лицу, целил в глаза.
С ним приезжал Рашер, доктор. Он отбирал людей разных национальностей, молодых, здоровых. Их откармливали всю осень. По субботам осматривал терапевт, дантист, окулист, давали необходимые лекарства, витамины; кормили по специально составленному меню, кто что хотел. Им показывали кино, играли в волейбол, шахматы, домино. Когда же наступили морозы – их всех вывели на улицу и держали нагими час и больше. А затем обливали водой из брандсбойта и морозили. Особенно занимались русскими, норвежцами, голландцами. Французы и итальянцы быстро умирали. Отогревали их женщины с двух сторон. Спрашивали, что болит, давали водку, заставляли баловаться с женщинами, потом обследования, уколы – и к Богу.
Дочка опельфюрера Блюменфельд Регина приходила в лагерь. Когда возвращались с работы заключенные, она из–за кустов стреляла по ним, ежедневно 8 патронов – обойма, и записывала, сколько раз попала.
Однажды 7 человек уехали в город за одеждой. Там они обезоружили СС, взяли машину и сбежали. В лагере началась «децимация» – всем лечь, и комендант на выбор стреляет в затылок. Вскоре троих поймали и распяли на крестах. Сначала прибили руки и ноги, а затем «шкворень» в живот – через нос.
Тех, у кого были наколки, умертвляли и снимали кожу. (Хлопцы рассказывали, что труднее всего снимать кожу на груди и животе). Затем кожа натягивается на пяльцы, сушится, гладится, дубится. Из нее делали портмоне, абажуры, обложки для блокнотов, дамские сумочки. Из черепов маленьких детей, после сушки, делали пепельницы. Волосы отправляли на мебельные фабрики на набивку. Пепел с крематория шел на удобрения.
Рассказывали, что Тельман был убит 18 июля 1944 года в концлагере Бухенвальд. Один заключенный спрятался ночью и был очевидцем этого. После этого в печи нашли только расплавленные часы. По рассказам ребят… В то время я там уже не был.

Освобождение

20 апреля 1945 г. комендант Дахау получил приказ Гиммлера: ни один заключенный не должен живым попасть в руки врага. Комендант Вайс приказал «обойтись своими силами».
Уничтожение Рихард назначил на 26 апреля; до этого 6 дней не давали воды и кушать.
Надо было ворваться в бараки пристрелить живых, облить горючим и сжечь.
В Тротуберге – наши ребята захватили у немцев танк и вместе с американцами положили ораву, побили СС.
Концлагеря вокруг Мюнхена переполнялись, а заключенных все везли. Сначала буханку давали на 50 человек, а после перестали, давали воду, а после перестали.
В лагере старожилы–подпольщики арестовали Эмиля, Мюллера, и др. и всех их повесили.
С Аллаха, Дахау, и других лагерей вывезли заключенных за Мюнхен, с целью в горах расстрелять. Их освободили американцы. Было это 30 апреля 1945 г…
15 американских виллисов во главе с Робертом Ланда расстреляли охрану, часть СС разбежались. Заключенные вооружились.
Подъехали автобусы UNRRA (Администрацию Объединенных Наций по вопросам помощи и послевоенного восстановления) с отдела Красного Креста. Всех разбили по национальностям с целью быстрее отправить на родину. Обещали отправить и русских, но это были лишь обещания. Уже подвозили колья, колючую проволоку, собираясь сделать ограду, чтобы не выпускать с временного лагеря. Наши подрались с американской охраной и те пришли арестовать зачинщиков. Но когда наши расступились, то перед американцами стояли 50 вооруженных людей во главе с ст. лейтенантом Мужайло. Американцы исчезли.
Через три дня группа наших ребят приехали на двух студебекерах и одного притянули на буксире. Привезли три бочки бензина. Купили у американцев за 2 млн марок.
Кошкин с хлопцами на глухой ветке в тупике нашли вагон с девчатами.
Американский офицер–лейтенант сразу же им продал машины. Там добрались до своих.

Написал Sokira_Stalina на 1941-1945.d3.ru / комментировать