Священномученик Мирон (Ржепик): «В семинарии его характеризовали как лучшего студента за последние десять лет ее существования»

* * *

Священномученик Мирон родился в 1885 году в деревне Кучкаровке Луцкого уезда Волынской губернии в семье крестьян-чехов Иоанна и Марии Ржепиков. 2 мая он был крещен в луцком кафедральном римско-католическом костеле и наречен Мирославом. В 1887 году в Луцке состоялось массовое присоединение чехов-католиков к православию, вместе со всеми была присоединена к православию и семья Ржепиков. И малолетний Мирослав стал именоваться Мироном. В 1896 году Мирон окончил Торчинскую церковноприходскую школу, в 1900-м — Клеванское духовное училище и поступил в Волынскую духовную семинарию, которую окончил в 1906 году. В семинарии его характеризовали как лучшего студента за последние десять лет ее существования.

В 1906 году Мирон поступил в Московскую духовную академию, в которой обучался на казенный счет. Окончив в 1910 году академию со степенью кандидата богословия, он был назначен в Таврическую духовную семинарию на должность помощника инспектора. Незадолго до назначения Мирон Иванович обвенчался с дочерью московского купца Елизаветой Петровной Петровой.

В 1912 году епископ Таврический Феофан (Быстров) рукоположил Мирона Ивановича во диакона, и в том же году его преемник, епископ Димитрий (Абашидзе), рукоположил диакона Мирона в сан священника.

1 октября 1912 года отец Мирон был назначен преподавателем в Лубенскую училищную семинарию и в епархиальное училище в Полтавской епархии, а в 1915-м — преподавателем и исполняющим должность инспектора в Кашинскую духовную семинарию в Тверской епархии.

После прихода к власти большевиков все духовные образовательные учреждения были в 1918 году советской властью закрыты и Кашинская семинария была преобразована в советскую школу II ступени, где отец Мирон стал преподавать иностранные языки и черчение. Одновременно он служил во Введенской церкви в селе Введенском Кашинского уезда. В 1920 году в школе случился пожар, занятия были прекращены, и отец Мирон оставил преподавательскую деятельность.

В 1926 году он переехал в Сергиев Посад и был назначен настоятелем Пятницкой церкви на место почившего протоиерея Евгения Воронцова и возведен в сан протоиерея.

Весной 1931 года в Московской области, как и по всей стране, ОГПУ были проведены массовые аресты священнослужителей, монашествующих и мирян.

4 апреля 1931 года сразу несколько следователей допросили протоиерея Мирона. Они интересовались его взаимоотношениями со священнослужителями, не поминавшими заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), и его отношением к митрополиту. Отвечая на вопросы следователей, священник сказал: «Я с 1928 года и по настоящее время состою в каноническом общении с митрополитом Сергием, несмотря на то, что в первое время со стороны части верующих нашего прихода за это на меня были большие нарекания. <...>

Виновным в предъявленном мне обвинении по статьям 58-10 и 58-11 Уголовного кодекса себя не признаю и поясняю, что в контрреволюционной организации я не состоял и не состою, антисоветской агитацией не занимался».

После допроса отец Мирон был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. Всего по этому делу проходило обвиняемыми шестьдесят священнослужителей, монахов и мирян.

15 мая 1931 года оперуполномоченный 3-го отделения секретного отдела ОГПУ Московской области составил на них обвинительное заключение, в котором сам факт знакомства их друг с другом был проинтерпретирован следователями как доказательство существования организации, а взаимоотношения — как доказательство того, что они «проводят активную антисоветскую работу под флагом защиты православной веры, „гонимой“ советской властью». То, что арестованные жили в разных местах, доказывало, с точки зрения следователей, наличие у «организации филиалов».

Протоиерей Мирон был обвинен в том, что «состоял членом Загорского филиала контрреволюционной организации „Истинных христиан“, участвовал в нелегальных собраниях в алтаре церкви и занимался монархической антисоветской агитацией, то есть в преступлениях, предусмотренных статьями 58-10 и 58-11 Уголовного кодекса».

20 мая 1931 года тройка при Полномочном представительстве ОГПУ Московской области приговорила девять человек к расстрелу, девять — к десяти годам и двадцать три — к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, троих — к десяти годам и тринадцать — к пяти годам ссылки в Казахстан, три человека были освобождены, но ограничены в местах проживания. Протоиерей Мирон был приговорен к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере и отправлен в Сиблаг.

Семь лет он пробыл в заключении — то в худших, то в несколько лучших условиях, работая то на общих работах на лесоповале, то делопроизводителем в отделе снабжения, то статистиком в производственной части, то чертежником в землеустроительной группе, то художником, иллюстрирующим лагерную газету. В 1934 году отец Мирон был отправлен в Чистюньский отдельный лагпункт в Кемеровской области, где жил в одном бараке с десятком других священно- и церковнослужителей, сосланных сюда из разных областей советской России. Здесь отца Мирона застали гонения 1937 года.

3 июля 1937 года Сталин разослал областным партийным руководителям приказ о массовых арестах людей «в порядке проведения их дел через тройки» с тем, чтобы «в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих аресту». В соответствии с этим руководитель НКВД Н. Ежов 30 июля отправил в подразделения НКВД оперативный приказ за № 00447 о репрессировании враждебных антисоветских элементов, которые подлежали немедленному аресту и рассмотрению их дел тройками. Менее активные из этого числа, как расплывчато обозначалось в приказе, подлежали заключению в лагерь на срок от восьми до десяти лет, остальные — расстрелу.

9 августа сотрудники лагерного секретного отдела НКВД стали допрашивать лжесвидетелей, людей, большей частью осужденных за бытовые преступления и занимавших в лагере административные должности.

Один из них, бывший ранее старостой барака, показал: «Как правило, после 11 часов заключенный должен ложиться спать и не нарушать покой других. Эта поповская группа, несмотря на мои предупреждения и предупреждения заключенного Иванцова прекратить пение или беседы, продолжала свое, не подчиняясь нашим распоряжениям. Своей разлагательской работой эта группа противодействовала культурно-воспитательной части лагпункта. Менее устойчивые лагерники поддавались влиянию этих попов, что сильно затрудняло проведение мероприятий культурно-воспитательного характера. <...> В ночь под Пасху <...> проводили Пасхальную заутреню. Я им предлагал разойтись, дать покой заключенным, но они не разошлись, продолжали богослужение до 5 часов утра, с ними были и другие заключенные...»

18 августа отцу Мирону было предъяв­лено обвинение, где говорилось, что, «находясь в Чистюньском ОЛП с 12 марта 1934 года, [он] систематически занимался антисоветской агитацией, направленной на дискредитацию советской власти. <...> Заключенного Ржепика привлечь в качестве обвиняемого по статье 58-10. Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание в штрафной палатке Чистюньского ОЛП».

22 августа отец Мирон был допрошен.

— Скажите, заключенный Ржепик, для чего у вас хранился «вечный» календарь, молитвенник, антиминс? — спросил его следователь.

— Календарь сделал священник Еланский вместе со мной. Молитвенник хранился у меня для личного пользования, по нему я молился, а антиминс у меня просто лежал без действия, — сказал отец Мирон.

— Где вы взяли антиминс?

— Мне его прислали в 1932 году из города Загорска, но кто прислал, не знаю. Однако я не просил антиминс, и он прислан был без моего ведома. Этот антиминс был зашит у меня в фуфайке, присланной по почте, и обнаружил я его только в момент обыска. Если бы я знал о нем, то, конечно, отослал бы обратно, да и сам бы увез, так как в прошлом году я ездил свободно в Барнаул.

— Следствием установлено, что вы, Ржепик, совместно с другими служителями культа занимались богослужением в лагере и вовлекали в моление других заключенных.

— Я сам молился, но не открыто. Других я к молитве не привлекал, — ответил священник.

— Следствие располагает данными, что вы, Ржепик, на Пасху 1936 года собрали всех служителей культа и устроили молебствие.

— Я молебствия не устраивал...

— Следствием установлено, что вы, находясь в Чистюньском ОЛП, занимались антисоветской агитацией среди заключенных.

— Антисоветской агитацией я не занимался.

— Расскажите, заключенный Ржепик, кто из других служителей культа занимался антисоветской агитацией.

— Я ни от кого не слышал.

— Вы, Ржепик, отрицаете все те факты, о которых говорят свидетели, видевшие и слышавшие в лагере о ваших деяниях?

— Категорически отрицаю!

— Вы, Ржепик, не признаете себя виновным в том, что занимались агитацией против советской власти, и не хотите рассказать о других служителях культа, которые так же, как и вы, занимались антисоветской агитацией и контрреволюционными действиями?

— Мне об этом нечего рассказать, — ответил отец Мирон.

30 августа был день тезоименитства священника, названного в честь мученика Мирона пресвитера, этот день отец Мирон провел в штрафной палатке. После окончания допросов сотрудник 3-го отдела НКВД Куров составил обвинительное заключение, в котором не содержалось ничего общего с тем, что можно было бы назвать преступлением. Заключение утвердил начальник 3-го отдела и 5 сентября — прокурор.

7 сентября 1937 года тройка УНКВД Западносибирского края приговорила протоиерея Мирона Ржепика к расстрелу, он был расстрелян 13 сентября и погребен в общей безвестной могиле.