У истоков разведки особого назначения
Путь в разведку для почётного чекиста Ивана Павловича Евтодьева начинался на льду Керченского пролива, в ходе знаменитой десантной операции, и привёл его в кабинет легендарного генерала Судоплатова.
Иван Павлович Евдотьев во время выступления
Полковник Евтодьев, как и Абель (Фишер) в фильме «Мёртвый сезон», привык больше слушать, нежели говорить. Но в канун своего 95-летия решил всё же нарушить молчание.
Форсирование Керченского пролива по льду
- Иван Павлович, как случилось, что уже в 16 лет вы оказались на фронте?
- Родился я в 1924 году в Кировоградской области Украины, в рабочей семье. Жили мы при заводе. Что такое война, мы узнали в первый же день. Нас бомбили рано утром 22 июня 1941 года, 1 августа поступило распоряжение об эвакуации допризывного возраста. Группами по 10-15 человек мы пешком двинулись на восток, так что в Запорожье я пришёл уже босиком. Перешли плотину ДнепроГЭС и под вечер 19 августа пришли в Гуляйполе. Вышел военком и спрашивает: «Кто такие? Чего хотите?» А у меня вырвалось: «Хочу в армию!» - «Год рождения?» - «1923-й» (позднее, после принятия присяги, я написал рапорт, что приписал себе год, меня простили и больше к этому вопросу не возвращались). Нас погрузили в теплушки и привезли на станцию Вазиани - в 25 км от Тбилиси, где находился 8-й отдельный батальон химзащиты Закавказского военного округа. Началась подготовка. А в середине ноября нас вдруг подняли по тревоге и перебросили в Баку, где формировалась 143-я отдельная стрелковая бригада. Хорошо обмундировали и вооружили, посадили в теплушки и во второй половине декабря выгрузили в Тамани, в степи. Кругом снег, и мы пешком шли до косы Чушка. В первых числах января по замёрзшему Керченскому проливу мы перешли в Керчь.
- То есть не по воде, а по льду?
- За несколько дней до этого первые десанты высаживались прямо в ледяное море и по грудь в воде шли к берегу. А потом вдруг ударил мороз, и мы уже шли по льду, который подозрительно потрескивал. Потом двинулись в сторону Феодосии, остановились на Парпачском перешейке, между Азовским и Чёрным морями. И вот здесь, с 10 января до 10 апреля, мы то наступали, то оборонялись.
Бои в районе Керчи
- Вам запомнился ваш первый бой? Вы видели немцев?
- Да, очень близко. В другой раз они, наоборот, прорвались,
...и я попал под немецкий танк - бросил гранату, но не противотанковую, а РГД. Я в окоп, а он на меня. Пару раз крутанулся, видимо, решил, что всё - и поехал дальше. А тут наши немцев потеснили, откопали меня…
Потом долго дрожь не отпускала. Вот так и шло: немцы на своих позициях, а мы - на своих.
- А вам удавалось поразить противника?
- Удавалось, и не раз. Стрелял я неплохо - было видно, как противник падал. Так что дармоедом я не был - десятка полтора уложил, 10-го апреля я был тяжело ранен в ногу. Эвакуировали в Керчь, затем в Камыш-Бурун. Там мы двое суток лежали под открытым небом. Потом лежали на палубе, и на нас пикировал немец. Из Новороссийска перевезли в Сочи - там я встал на костыли, а из Сочи - в Кисловодск.
Путь в НКВД
- На формировании в Новороссийске подполковник в пограничной форме посмотрел мне в глаза и скомандовал: «Выйти из строя, следуйте за мной!» Так я попал в 95-й пограничный ордена Ленина полк войск НКВД СССР. Мы охраняли тыл Отдельной Приморской армии. Каждую ночь - нарушители, лазутчики. Были и группы диверсантов, дезертиры и бандиты. Так что несли потери и мы. Вскоре немцы прорвались к Ростову и оттеснили нас вместе с частями Красной Армии к предгорьям Кавказа, а затем - к перевалам. Сплошной линии фронта не было: где ущелье, где гора. Боестолкновения с немцами происходили примерно раз в неделю. Это были горные стрелки, хорошо подготовленные. Но мы выстояли, и в феврале 1943 года двинулись за наступающими частями, охраняя их тыл. Потом вышли к морю. И вот здесь я заболел сыпным тифом.
Пограничники также участвовали в боестолкновениях с подразделениями горных стрелков Германии
- Где же вы им заразились?
- Скорее всего, в немецком блиндаже. Три недели я пролежал в госпитале без сознания. Но поправился и снова вернулся на свою заставу. В это время наши уже высаживали десанты севернее и южнее Керчи. Мы стояли в плавнях. Там такое комарьё! И я заболел малярией, так что снова без сознания очутился в госпитале. А весной 1944 года началось наступление на Крым. Задачи наши изменились - не только охранять тыл, но и выявлять среди местного, в частности, татарского населения пособников нацистов. Так мы и дошли до Севастополя. И брали его целый месяц. Как только освободили Севастополь, наш отряд - в теплушки и через всю страну - в Прибалтику, в район Каунаса, для борьбы с бандами. Там, в лесах, я провёл лето и осень 1944 года - от хутора к хутору, всё время по лесам.
Я добавлю, что так называемая Литовская освободительная армия была сформирована в декабре 1941 года для борьбы с советскими партизанами, а с весны 1944 года действовала против Красной Армии. К ним присоединились бывшие полицейские. Все они получили название «лесные братья». Для борьбы с ними в Литву и были переброшены полки из состава войск НКВД СССР.
Справка
За 12 лет (1945 - 1956 гг.) литовские «лесные братья» убили 25 тыс. человек (в том числе 23 тыс. литовцев и 533 солдата и офицера войск НКВД СССР). Потери «лесных братьев» составили 20.101 - убитыми и 30.596 - пленными, 148 тыс. членов их семей были выселены в Сибирь.
В ноябре 1944 года меня направили в Москву, в Военный институт иностранных языков. После его окончания в 1951 году прихожу в Управление кадров Погранвойск, на Лубянке. «Какие языки?» - спрашивает майор. - «Немецкий и чешский». - «Поедешь в Чоп». Дома сказал об этом жене (у нас уже была дочь Лена, позднее родилась Катя). Стали собираться. Но на следующий день отъезд отменили - вначале послали на Кисельный, в Высшую школу, где мне устроили экзамен. А затем к Евгению Ивановичу Мирковскому, на 7-й этаж главного здания на Лубянке.
Евгений Мирковский - в центре нижнего ряда.
Справка
Мирковский - это легенда госбезопасности, Герой Советского Союза. Во главе разведывательно-диверсионной группы «Ходоки» 4-го Управления НКВД прошёл 3 тыс. км по тылам немцев, взорвал в Житомире гебитс-комиссариат, уничтожил около 2 тыс. солдат и офицеров противника, пустил под откос 48 эшелонов, взорвал 10 мостов.
Мирковский меня долго расспрашивал, говорил иногда суховато, но, в основном, располагающе, мне кажется, я даже вспомнил то, чего не знал. Несколько раз заходил представительный мужчина, присаживался и слушал. Это был Пётр Ильич Гудимович, перед войной - резидент в Варшаве. На третий день Мирковский сказал: «Сейчас пойдём к Александру Михайловичу».
- Короткову - его ещё называют «королём нелегалов».
- Он задавал сухие, очень дельные вопросы: где воевал, какие были опасные ситуации, как себя вёл и т.д. Но, в отличие от Мирковского, разговаривал он несколько сверху вниз. Он этим не бравировал, но и не скрывал этого, даже стало как-то не по себе. Потом он взял трубку и произнёс: «Павел Анатольевич, я вам докладывал. Тут Мирковский подобрал пограничника для работы в своём отделе. Я побеседовал. Думаю, подходит». И поворачиваясь ко мне: «Иди к Мирковскому и скажи, что вас ждёт ПА».
Я добавлю, что «ПА» - это генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов, в годы войны начальник Особой группы при Наркоме внутренних дел Лаврентии Павловиче Берия, затем 4-го Управления НКВД СССР, в оперативном подчинении которого находился спецназ госбезопасности ОМСБОН.
Когда мы зашли, Судоплатов вначале обратился к Мирковскому: «Там у Александра Михайловича срочные дела. У вас, наверное, тоже, идите, работайте, а мы с товарищем побеседуем». Когда мы остались вдвоём с Судоплатовым, он спрашивает: «Вы откуда родом?» - «С Кировоградщины» - «Вы знаете разведчиков-земляков? Нет? А противников, с Гражданской войны?» Я говорю: «Нет, не знаю никого». - «Ну тогда я вам расскажу». И Судоплатов начал мне рассказывать, что и как было в моих краях в те годы. Какие банды были, какие разведчики, какие сильные работники в контрразведке у противника…
Говорил, в основном, он, и мне показалось, что он просто проверял, как я реагирую на его слова. Заканчивая разговор, Судоплатов сказал: «Ну что же, вы нам подходите». А я ещё не знаю, куда?! Я молчу, а он говорит: «Евгений Иванович о вас хорошо отзывался, Александр Михайлович тоже ничего плохого не сказал. Вы знаете немецкий, чешский и два наших - это четыре языка. По вашему боевому опыту можно было бы назначить вас на должность оперуполномоченного. Но давайте мы начнём с первой ступеньки. Дело у вас пойдёт, я не сомневаюсь». Вот так я стал помощником оперуполномоченного вновь образованного Бюро №1 МГБ СССР.
Справка
Бюро №1 (спецоперации за рубежом) было создано решением Политбюро П77/310 от 9 сентября 1950 года. Начальником был назначен генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов, его заместителями - генерал-майор Наум Исаакович Эйтингон и полковник Александр Михайлович Коротков. С 1952 года заместителем был Герой Советского Союза полковник Михаил Сидорович Прудников, легенда ОМСБОН, хорошо известный по фильму «Как вас теперь называть?».
Эти люди составили целую эпоху в истории внешней разведки. У Короткова я потом работал в Берлине, куда он был назначен уполномоченным КГБ при МГБ ГДР. Он сделал очень много полезного для страны и для разведки. Это был крупный, талантливый и успешный руководитель, настоящая личность. Но при этом он мог быть грубым, резким и не считаться с мнением других. Хотя я не помню, чтобы он ругал меня не по делу. Коротков внезапно умер в 1961 году. Ему было всего 49 лет.
Каким запомнился Судоплатов?
- С самой первой встречи Судоплатов произвёл на меня глубочайшее впечатление. Я хорошо помню, как он сказал: «Я в штатском, вы - в форме. Мне понравилось, как вы вошли, как вы держитесь. У вас хорошая осанка. Только надо чуточку помягче. Чтобы, когда вы будете в штатском, никто не чувствовал в вас военного. Пусть оно сохранится, но - помягче»… И добавил: «Вы лейтенант, я - генерал-лейтенант. Но у нас принято обращаться по имени-отчеству. Но на всякий случай всё же не забывайте, что я - генерал».
Судоплатов действительно мог расположить к себе, и я испытывал внутренний комфорт. Причём, в отличие от других, он в ходе разговора не ставил барьеров, не отталкивал. У меня даже иногда возникала мысль, а не владел ли он гипнозом. Когда он ставил задачу, тебе хотелось её выполнить! Я не знаю, как на других, но на меня он оказывал влияние. Я его чувствовал - какую-то энергетику, что-то передавалось.
- Мне даже кажется, что в вас это осталось - я тоже это чувствую.
- Помню, как он спросил: «Вы в отпуске были?» Я говорю: «Нет, не был». - «Ну скажите Евгению Ивановичу, пусть оформит вам отпуск от нас. А куда поедете? На родину, к родителям? Только знаете что, если заметите что-нибудь не совсем обычное, что-то неприятное - не расстраивайтесь! Мы же вас будем и там проверять. Значит, наши товарищи неуклюже сработали. Но только скажите мне, чтобы я знал, кто и какие ляпы допустил». Вот это в его пользу или в мою?
- Скорее, в его…
- После отпуска как-то вечером, в конце ноября, заходит Мирковский: «Собирайся, завтра в командировку. Зайдём к ПА, а остальное я тебе на месте расскажу. Да, и не забудь переодеться в штатское». Я говорю: «Евгений Иванович, у меня нет штатского». - «Как, ничего нет? Без зелёных кантов?» - «У меня брат в Баковке, летает на Север». - «Значит, так - одевай лётную форму. Там тебя встретят, и до моего приезда - ни шагу с квартиры».
Вот так, в лётной форме, в грузовом отсеке транспортного самолёта я и прилетел в Бад-Фёслау под Веной. Полетел я на два месяца, а вернулся только через полгода. Причём мне было сказано, что я теперь там работаю, а в Москву вернулся в отпуск.
Без права на ошибку...
- В Москве я пришёл к Судоплатову за инструкциями - это была наша последняя встреча. Он спросил, хочу ли я, чтобы приехала семья. «Тогда пусть ваша жена приготовит обед. И пригласите Евгения Ивановича. Он познакомится с вашей женой, доложит мне своё мнение о ней - и я буду решать». Всё было очень доброжелательно, и вскоре ко мне приехала семья.
- К тому времени вы уже, наверное, стали профессионалом?
- Я многое знал, но не всё. Приезжает как-то Мирковский и говорит: «Пойдёшь со мной на встречу. Я хочу знать твоё мнение об этом человеке». Когда человек ушёл, Мирковский спрашивает: «Ну как твоё мнение, он подходит на "нелегалку"?» - Я говорю: «Евгений Иванович, а что такое "нелегалка"?» Он взглянул на меня и замолчал. Через некоторое время говорит: «А ты смотрел кинофильм "Подвиг разведчика"?» - «Смотрел» - «Ну вот, в подобной ситуации, он смог бы себя достойно вести и выполнить задание? Выдержать это всё и найти выход?» - «Евгений Иванович, не знаю. У меня же ещё опыта нет». Как он вскипел: «Чего у тебя нет? Опыта? А когда я от самой границы до самой Москвы драпал и при этом огрызался, у меня что, опыт был? А когда я переходил линию фронта с группой 20 человек, а потом создал там целую партизанскую бригаду, у меня что, опыт был?! Чтобы я больше этого не слышал! Мозги есть, желание работать есть, а потом, кто тебе сказал, что ты будешь сам решать? Решать мы будем вдвоём. Он наш товарищ, наш сотрудник. От нас зависит, как сложится его судьба. Он может ошибиться, а мы не имеем права ошибиться». Вот таким был Евгений Иванович Мирковский.
- Мирковского тоже уволили в годы хрущёвских репрессий?
- Это было абсолютно неправильно. Разгон был страшный. Я возвращаюсь в Центр, это был 1954 год. Мирковский уже не работает, Пётр Ильич Гудимович уволен. Его жена, тоже сотрудница внешней разведки, Елена Дмитриевна Модржинская, которая владела английским, французским, немецким и испанским, - уволена. Судоплатов и Эйтингон арестованы.
Только Коротков пошёл наверх, после смещения Берии он исполнял обязанности начальника внешней разведки. Все мы давали показания комиссии, которую возглавлял Панюшкин. Бюро №1 было ликвидировано и вместо него создан 13-й отдел ПГУ КГБ. Меня оставили на службе, и я продолжил работу в отделе.
- А вам не предлагали нелегальную работу?
- В 1953 году, перед арестом Судоплатова, Мирковский спрашивал меня у нас дома: «Иван, а сам бы ты пошёл на "нелегалку"?» Я говорю: «Да». - «Серьёзно подумал?» - «Я давно уже думал. Сам не напрашивался. Но если скажут, что надо, - отказа не будет». - «Договорились, я подумаю». А потом Мирковского уволили, и к этому вопросу больше никто не возвращался. К тому же у меня было три «расшифровки»: Дерябин - в 1953-м, Хохлов - в 1954-м и Лялин - в 1971 году. Но взысканий не было, замечаний по работе тоже не было.
В 1971 году меня направили в Бонн офицером безопасности вместе с послом Валентином Фалиным. Работать с ним было интересно. Он требовал, чтобы я ежедневно, до начала рабочего дня (т.е. до 8 утра), являлся к нему с докладом. Это меня более чем устраивало.
Резидентом нашей разведки в Бонне был тогда Иван Иванович Зайцев, который потом с 1973-го по 1986 год возглавлял КАИ (Академию внешней разведки). Во время войны Зайцев был переводчиком разведотдела штаба 62-й армии Василия Ивановича Чуйкова, которая обороняла Сталинград. Зайцев умер в 1986 году, прямо на рабочем месте. Ему было 65 лет.
- В следующем году Ивану Ивановичу Зайцеву будет 100 лет, и мы обязательно поговорим об этом замечательном человеке. А где вы служили в последующие годы?
Последние годы работы
- В центральном аппарате, затем пять лет - в представительстве КГБ при МГБ ГДР, после чего вернулся в Москву и по инициативе начальника Управления «С» (нелегальная разведка) генерал-лейтенанта Вадима Алексеевича Кирпиченко был назначен на должность заместителя начальника 8-го отдела Управления «С», того самого отдела, который когда-то назывался 13-м и который был создан на базе Бюро №1 Судоплатова. Именно в нём я начинал свою службу в разведке.
Теперь, когда шла Афганская война и создавалась группа «Вымпел», на мне была организация опорных баз и агентурных сетей за рубежом.
После Кирпиченко Управление «С» возглавил Юрий Иванович Дроздов. Мы с ним иногда не соглашались, но отношения у нас были прекрасные. В 1984 году меня вновь направили в Германию, на этот раз офицером связи представительства КГБ в Зуль. Там я проработал до своей отставки в апреле 1989 года.
Генерал-майор КГБ СССР Юрий Иванович Дроздов.
- А с Судоплатовым вам ещё приходилось встречаться?
- Приходилось, и не раз. Помню, один товарищ подходит ко мне в Клубе Дзержинского: «Палыч, ПА пришёл! Вон там, в вестибюле». Иду туда, пробиваюсь плечом через кольцо. Действительно, стоит Павел Анатольевич. Сильно изменился. Вдруг он повернулся и посмотрел на меня. Я говорю: «Здравствуйте, Павел Анатольевич!» - «Здравствуйте! Узнаю-узнаю! Вы пришли к нам в 1951-м? И мы вас сразу отправили, забыл, куда». Я говорю: «Точно, в Австрию!» - «А в опере были?» Я хотел сказать, что опера была разрушена. Но, видимо, он сам вспомнил, и ему стало неловко. Тут сын его, Анатолий, плечом толкает меня: «Не надо, чтобы он вспоминал»…
- А с Мирковским?
- Евгений Иванович приходил на встречи с молодыми сотрудниками отдела, пока Ельцин не упразднил отдел вместе с «Вымпелом». На одной из таких встреч я рассказывал, как переходил Керченский пролив «по тонкому льду». Сидевший рядом Илья Григорьевич Старинов перебил меня и сказал: «Я вижу, здесь некоторые не верят, что такое возможно. Так вот, могу подтвердить, что не только их бригада перешла по льду залива, но после этого ещё два дня тяжёлую технику перегоняли».
- Вот так Керченский десант и открыл Ивану Павловичу Евтодьеву дорогу в разведку. Такова судьба этого удивительного человека, ветерана самой закрытой службы, созданной легендарным Судоплатовым.
По существу, Иван Павлович остаётся одним из немногих свидетелей и участников создания разведки особого назначения. Пожелаем ему здоровья в год его 95-летия накануне 75-летия Великой Победы и 100-летия СВР России.
Андрей Ведяев