Сволочами были все — и красные, и белые
Я отношу себя к тем, кто гордится своими предками и помнит, какие подвиги они совершили. Да, я — та самая «вата». У меня было целых три деда. Иван, отец моей матери, погиб в 1941 году. Ему было 38, он работал машинистом паровоза, всю жизнь прожил в Тихорецкой на Кубани. Вел состав на фронт, попал под бомбежку. Авиаудар был точным — от поезда ничего не осталось. Линия фронта проходила совсем рядом. Ивана Простакова похоронили вместе с погибшими солдатами, которые так и не попали на передовую, в братской могиле. В 1942-м фашисты вошли в Краснодар. Про деда Ивана я знаю очень мало.
Дедушкой я называл дядю матери по имени Павел. Типичный кубанский казак, он помнил еще гражданскую. Не знаю, водил ли он эскадроны в сабельные атаки, но один красный на его счету точно есть. Однажды деда «убило»: прилетел снаряд, взорвался — стало темно. Очнулся дедушка Павел, тогда еще юный боец Захаров, на полке в морге. По его словам, пришел в себя от того, что было холодно и твердо. Открыл глаза — вокруг мгла. Под мертвецкую блиндаж отвели, убитых складывали на стеллажи, сколоченные из необстроганных досок. Первое, что почувствовал, — острые щепки, которые саднили спину. И что большой палец на ноге проволокой стянут. Ему номерок прикрутили. Скинул вонючую рогожку, нащупал рядом чей-то задубевший труп, прицепил соседу свою бирку.
— Зачем? — поинтересовался я.
— Она же мне не нужна была, — ответил дед.
Потом Павел вышел наружу — голый, весь в засохшей крови. Была ночь, стылый осенний ветер выдувал из него снова затеплившуюся жизнь. Спиной к воскресшему деду стоял красноармеец. В буденовке и со штыком на винтовке. Он курил махорку и глядел куда-то вдаль. Наверное, мечтал о родном доме, о том, как буржуев прогонят и заживут все. Как он в станицу вернется, и мамка щей сварит, как карасей на Челбас ловить отправится… Не сбылось.
— Я ему руку на плечо положил, говорю: «Браток, дай затянуться!» А он заверещал и помер, — вздохнул дед.
Дедушку отправили в госпиталь, а бедолагу-постового положили на его место в морге. Позже Павел Захаров пошел по партийной лини.
— Расскажи, какие они были — белые, красные? — как-то попросил я его.
— Сволочи они все были. И красные твои, и белые… На гражданской войне люди становятся сволочами! — ошарашил меня, советского пионера, героический дедуля.
— А Фадеев?
— И Фадеев твой тоже сволочью был! — добил меня дедушка.
Он работал вместе со знаменитым писателем. Однажды я принес в школу фотографию, на которой мой дед сидел рядом с автором «Разгрома».
— Вот этот, справа который, лысый и лопоухий — Фадеев. А тот что справа сидит — тоже Пашка, как и я. Хороший боец был. Вишь, руку между коленей сунул? У него кисти нет, в бою потерял. Стеснялся, что однорукий, — пояснял дед.
Учительница поставила мне в четверти пятерку и прониклась к моим сочинениям уважением. По школе поползли слухи, что Павел Захаров воевал вместе с известным литератором в корпусе барона Врангеля. На самом деле Александр Фадеев служил комиссаром Амурской бригады на Дальнем Востоке, а в Краснодарском крае он появился позже. Дедушка Павлик в свою очередь был за красных.
Предки по отцу. Дед Митя… Советский Союз, город Харьков. Огромный русскоговорящий областной центр с развитой тяжелой промышленностью: черная и цветная металлургия, машиностроение. Так нас учили на уроках географии. Обычный крупный промышленный узел, амбициозный и серый, как были серы все города при совдепе. Авиационный завод, несколько транспортных, якобы тракторных. Все знали, что в Харькове выпускают бронетранспортеры и танки. Их делал мой третий дед. О нем я еще успею рассказать — дайте только время.