Елка (синопсис)

Памяти моего друга Роланда Чанишвили.

Раньше не говорили, человек умирал и не понимал, от чего умирает и все родственники врали и отводили глаза. А сейчас врач приглашает в кабинет вместе с женой и объясняет: 'У вас лейкемия или рак крови'.
— Почему у меня?
— Вы попали в процент. Вы где Чернобыль встретили?
— В Киеве.
— Ну, вот вам и ответ на ваш вопрос.
— Что теперь делать?
— Ищите клинику за границей. У нас сами понимаете..., — говорит врач многозначительно.
Он программист, по–английски пишет и читает без словаря, десятилетка с английским уклоном, к тому же английский у программистов, как у медиков латынь. Нашел в интернете несколько специализированных медицинских центров. Заполнил апликейшен, отправил. Неожиданно отозвался Beth Israel Hospital в NY. Евреи что–ли? И здесь они. Кругом одни евреи.
Почитал, предупреждают, что методика лечения на уровне экспериментальном.
"А я, значит, у этих евреев за подопытного кролика", — говорит он жене.
Жена молчит. Он знает, что жена ходила в скупку узнавать сколько стоит вся эта полудрагоценная мишура, которую она хранит в палехской шкатулочке с копией картины Шишкина на крышке. На дне бумажная наклеечка: "Три медвежонка", хотя на картинке медведей четыре. Если он умрет, то никогда уже не узнает, почему. Видно предложили ей не много, а других богатств у них нет. Есть правда двушка в центре города, но продавать квартиру он не хочет. Во–первых, чтобы не случилось, жене нужно будет где–то жить, а во–вторых он сам еще надеется и совершенно не верит в свою смерть.
С вызовом пришло требование вылетать немедленно. Уехали второпях в самый Новый год тридцать первого декабря. Болезнь вышла на финишную прямую. Врачи отводили глаза в сторону, когда спрашивал, сколько осталось, врали. Он в таком душевном состоянии, что сразу угадывает любую ложь. Времени на сборы, билеты, визы и другое оформление документов — меньше суток.
В самолете принял две таблетки люминала из неприкосновенного запаса, который прятал от жены, как шпион ампулу с ядом, на всякий случай. С трудом проснулся в аэропорту Кеннеди.
В Нью–Йорке поселились на Брайтоне. Сняли отдельную комнату в ту бедрум, по ихнему, по нашему — двуспальной, а в самом деле трехкомнатной квартире, не считая кухни. Четыреста долларов в месяц. Остальные комнаты занимают землячки — молодые хохлушки–нелегалки. Красивые все — стал чувствителен к женской красоте. Приехали по студенческой, но студенчество свое так и не начинали, все уже давно просрочили. По вечерам из забирает минивен прямо от дома и везет куда–то в Нью — Джерси. Там танцуют в увеселительном заведении на шесте, ну и все такое разное, остальное тоже.... Ночь танцуешь, день свободна. Тяжело, а что делать, не возвращаться же обратно в Черновцы.
Один раз появилась хозяйка — одесская еврейка лет шестьдесят. Довольно противная. Зашла в их комнату без стука, спросила все ли в порядке. Да, спасибо, ответили они одновременно в унисон. "Ну, инжойте", — сказала хозяйка и удалилась.
В Нью–Йорк прилетели первого января. Кругом еловые венки с красными бантами. Он напрягся: Что за похороны? Потом объяснили, это у них праздничное рождественское украшение. Сказал жене, что если умрет, пусть кремирует здесь. Целиком везти назад очень дорого, да и незачем.
Второго января поехали в госпиталь в Манхеттен на сабвее. Когда вышли из подземки в районе Юнион Сквера, он увидел выброшенные на улицу новогодние елки.
Почему они так рано выбрасывают, — удивился он. — На другой день после Нового года. Так нельзя. Не хорошо так. Это самый лучший в году праздник.
Американцы, хотя и считается, что говорят по английский, но для того, кто учился в спецшколе с английским уклоном, что они там говорят, совершенно непонятно. Из другого корпуса вызвали, специально для них, русскоязычную медсестру. Пришла молодая, тоже красивая, говорит с акцентом, родители привезли в Америку маленькой
— У них самые главные праздники Четвертое июля и этот Кристмас, — объяснила русскоязычная медсестра, — а Новый год у них так себе.
— Ты чего расстроился, — спросила жена, которая давно научилсь читать его мысли, когда они ехали в сабвее обратно. — Из–за елок что ли?
— Я наверное умру, — сказал он.
Она промолчала, а раньше всегда возражала.
"Шестьдесят на сорок процентов", — сказали в госпитале после обследования. Он даже не стал спрашивать, чего сорок, а чего шестьдесят. Все равно.
Год лечения, страха, боли, отчаяния, страданий, надежд. Химиотерапия. Радиотерапия. Лекарственное подавление иммунитета.
Лечащий врач объясняет, что будем делать в этот раз, какой применим метод и какова степень риска. Сперва убьем ваш костный мозг, а потом подсадим новый донорский, говорит врач. Распишитесь, что ознакомлены.
Однажды в палату заходит черная молодуха, но не в халате, а в строгом костюме, непонятно кто, садится рядом и спрашивает:
— Какое у вас, сэр, вероисповедание?
— Это еще зачем?
— Извините сэр, это моя обязанность. Мы должны знать в случае чего по какому обряду вас хоронить.
— A в случае чего? — спрашивает он.
— В случае вашей смерти, — oтвечает она невозмутимо без всякого ханжества и это ему нравится.
— Я — атеист.
Напряглась, не понимает значения слова 'атеист'.
— А какие обряды есть? — cпрашивает он.
— Иудейский..., начинает она, поскольку они все же в Beth Israel Hospital.
— Вот и похороните меня по иудейскому, — отвечает он.
— Вы уверены, сэр?
— Абсолютли, нахуй! — отвечает он и его жена, которая не плакала ни разу с самого начала, вдруг заплакала.
Тяжелая и опасная операция прошла удачно, ещё месяц на восстановление и он возвращается домой под Новый год. Живой, своим ходом. Входит в пустовавшую целый год квартиру и видит наряженную зеленую елку, которую в спешке не успели убрать год тому назад. Растроганно говорит жене: Ты смотри, она нас дождалась. Ни одной иголочки не упало.
— Ты сума сошел, — говорит жена, улыбаясь, она опять начала улыбаться, — елка искусственная.
— Какая искусственная! — восклицает он, — подойди посмотри — это же настоящая, живая, вечно зеленая новогодняя елка!
Кода.

Написал rabina1950 на rabinovich.d3.ru / комментировать