Дважды похороненная, прошедшая штрафбат и ад войны
Бомбёжки, тонущий корабль, медаль «За отвагу», а потом плен, обвинения в предательстве и штрафбат — непростая судьба ростовчанки, которая так и не восстановила свои фронтовые награды.
Анна Дмитриевна Зеленчук вспоминает:
Старшего брата Михаила направили служить в украинское село Шкло Львовской области. Его жена Тамара попросила родителей отпустить меня с ними. Там я могла окончить школу, а потом вернуться в Ростов. Так перед войной я оказалась почти на границе с Польшей. В начале лета 1941-го полк брата перевели в соседнее поселение. Тамара уже уехала с ним. А я задержалась в Шкло, паковала вещи.
Перед войной говорили разное: и пророчили войну, и не верили. Но все знали, что на границе спешно возводят укрепления. 21 июня в честь только что прибывших после училища лейтенантов давали концерт. Веселье продолжалось до глубокой ночи. Разошлись поздно. Вдруг совсем недалеко что-то загрохотало, задрожали окна. Соседка, полковничья жена, выглянула из-за двери: «Какая сильная гроза!» Но гул нарастал. Кто-то заколотил в окна — звали полковника. Я заметалась по дому. Стало понятно, что это не гром, а бомбёжка.
На рассвете отъезжали грузовики с жёнами офицеров. Но я пошла в сторону Дрогобыча: там Миша и Тамара! Навстречу ехали подводы, машины, шли люди. Все бежали от границы, я же шла к ней уже несколько часов. То, что видели глаза, никак не принимало сознание: на обочине дороги убитая женщина и ползающие по ней дети, разрушенные дома, пожары, смерть кругом…
Из ступора меня вывел резкий звук. Рядом затормозила машина, невестка Тамара втаскивала меня в кузов, всхлипывая: «Нельзя туда, там немцы!». Ехали от границы, бомбили без перерыва. Машина ткнулась в обочину, шофера убило. Дальше — пешком: Львов, Житомир, Мигалки. Везде бомбёжки. Где-то потерялась Тамара, я шла одна. В Киеве села в поезд до Ростова.
Приехав в Ростов, я уже на следующий день рыла окопы. Через неделю перешла на казарменное положение. Казармы располагались на углу 1-й линии и улицы Советской. Я и такие же вчерашние школьницы принимали раненых, размещали их по разным районам города: в школы, техникумы, даже в пожарные части. Как-то сутки носили по лестнице на 5-й этаж гостиницы «Ростов» тяжелораненых бойцов.
В ноябре 41-го после бомбёжек в сад имени Фрунзе (ныне площадь Карла Маркса) привезли убитых. Десятки изуродованных тел. Среди них была девушка с пышными волосами. Местные жители опознали погибшую как Анну Зеленчук. У меня действительно были очень густые и длинные волосы. Потом, когда я появилась дома, мать рыдала от радости. Но в неразберихе ту девушку так и похоронили под моим именем.
Когда вокруг такое творится, нельзя поступить иначе. Меня зачислили в 62-ю морскую стрелковую бригаду, она базировалась в Новороссийске. Увидев меня, капитан-лейтенант изумился: «К нам детский сад присылают?». Я ведь маленького росточка, чуть больше полутора метров.
А насчёт страха (задумывается)… Я служила на теплоходе «Анатолий Серов». Мы доставляли в осаждённую Одессу всё необходимое защитникам города и эвакуировали жителей и раненых бойцов. Шли через мины, бомбили корабль постоянно. Во время авианалетов я садилась на палубу, изо всех сил хваталась за поручни и повторяла: «Мама! Мамочка!» Когда всё заканчивалось, еле-еле разжимала до боли сведённые руки, и так до следующего раза. Сказать, что это было страшно, значит не сказать ничего. Неважно, сколько боёв и бомбёжек ты пережил, страх никогда не уменьшается.
Однажды, когда «Серов» вышел в открытое море, воздух разрезал резкий свист. Я поняла, что лечу вверх, а борт судна опускается в волны. Это всё произошло за какие-то секунды. Потом удар о воду. Не знаю, как контуженная проплыла метров 300 до берега. Потом — два месяца госпиталя.
В семье все крещёные. Верю, что ангел хранил меня. А иначе как объяснить такую историю. В окрестностях Орджоникидзе немцы «утюжили» авиацией и артиллерией наши позиции, а потом в атаку пошли фашистские танки: крушили всё на своём пути. Я выскочила из окопа, на который надвигалось железное чудовище. Незнакомые девушки звали меня в их траншею. Рванулась было к ним, но вдруг в последний момент что-то дернуло меня в сторону. Опалило болью бок. И, уже скатываясь в какую-то щель в земле, увидела, что снаряд попал в окоп, где сидели девушки.
Меня без сознания, раненую осколком, подобрала медслужба другой части, а в своей бригаде посчитали убитой. Люди видели, как я бежала к траншее, которую разворотило снарядом, и не удалось никого опознать. Домой полетела похоронка. Получив её, мать от горя упала парализованная и больше не встала. Из 150 человек моей роты в живых остались всего семь! Когда вновь сформировалась 62-я морская стрелковая бригада, получилось, что я была единственная девушка в роте.
Среди мужчин служилось хорошо, не обижали, относились уважительно. Меня прозвали «Чижик», отчасти из-за росточка, а ещё потому, что я всё время тихонечко мурлыкала песенки. Кто-то принесёт полевой цветок, кто-то конфетку. Отдавали свои газеты, мы ими оборачивали зимой ноги для тепла.
Кстати, так совпало, что 8 марта 43-го меня наградили медалью «За отвагу». Мы тогда были в кубанских плавнях. Их ещё называли «прорва», по грязи проходили 10 человек, а потом кто-то мгновенно проваливался. Трясина поглотила нашего повара с походной кухней и лошадью. Мы долго не могли перейти в наступление. Я первая выскочила из окопа и почувствовала, как кто-то вложил в руки автомат, а потом задвигались, задышали в спину бойцы: вся рота поднялась в атаку.
Радоваться медали пришлось недолго. 12 марта вся бригада попала в окружение, а потом и в плен. Нас погнали колонной. В Херсоне поместили в старую тюрьму. Практически не кормили, иногда в бочку с водой выбрасывали рыбьи потроха, у кого не было котелка, черпали шапками, руками. Физически мне было очень тяжело, но ещё тяжелее морально: плен — это позор.
Нас планировали везти в Германию, но на первом же перегоне партизаны отбили большинство пленных. Объявили: кто был в плену — в лагерь для проверки. Там я попала на допрос к юнцу, который на фронте не был. Никогда не забуду, как он кричал мне в лицо: «Предательница, изменница Родины!» Меня лишили награды, звания и направили в штрафбат.
Нас бросали в самое пекло. После боя в живых оставались единицы. Помню, вокруг меня — трупы. Те, что рядом, я, как могла, прикрывала травой. Июнь, жара, запах жуткий. Но подняться нельзя: сзади била наша «Катюша», а навстречу летели немецкие снаряды.
В штрафбате продержалась полтора месяца, потом серьёзное ранение. Считалось, что вину я «искупила кровью». После госпиталя служила рядовой в роте противовоздушной обороны в Николаеве. Победу встретила там же.
Мои награды так и не вернули мне… Я вернулась в Ростов и сразу пошла в военкомат. Там повторилась сцена: «зелёный» лейтенант, не нюхавший пороху, посмотрел мои документы и презрительно назвал предательницей. У меня будто в голове помутилось: схватила стул и замахнулась.
В комнату заглянул полковник, если бы не он, наверное, всё закончилось бы плохо. Помню его слова, адресованные юнцу: «Да как ты смеешь». Я выскочила в коридор. Там сидели женщины, которые пытались узнать судьбу не вернувшихся мужей. Я рыдала и кричала: «Не верьте ничему. Они обязательно вернутся! Меня похоронили дважды, а я жива!»
Нигде не брали на работу, ведь на мне лежало клеймо плена. Из-за этого я и поступить учиться не смогла (плачет). Спасибо, соседка помогла устроиться в оранжерею. Эта работа не дала мне умереть с голоду, мне полагалось 650 граммов хлеба.
В 1947 году голод отступил, жизнь стала налаживаться. Ужас военных лет понемногу отступал. Появилась семья, дочка родилась. Добиться справедливости и вернуть награду не пыталась, не могу просить. А документы участницы войны мне оформили лишь в 1962 году…
Справка
Директива, которая запрещала отправлять военнослужащих-женщин в штрафбаты, была издана в октябре 1943 года. До этого времени женщины пусть и нечасто, но попадали в штрафные части.
The post Дважды похороненная, прошедшая штрафбат и ад войны first appeared on ИСТОРИЯ ВЕЛИКОЙ РОССИИ.