Внешнеполитическая стратегия России трижды приводила к успешным союзам
Успехи российской внешней политики за последние годы стали своего рода притчей во языцех для всего международного сообщества. Даже для наших западных «партнеров» президент Владимир Путин после шести лет антироссийских санкций превратился в авторитетнейшего политического лидера, который «мастерски разыгрывает даже слабые карты». А буквально на днях президент США Дональд Трамп назвал своего коллегу из Кремля «гроссмейстером на мировой арене».
Да что там Трамп, которого оппоненты из Демпартии и глубинного государства чуть ли не в глаза именуют «путинской марионеткой»! Гуру современной дипломатии Генри Киссинджер считает Путина «героем из романов Достоевского», а британская королева Елизавета II упоминала — пусть и скептически («думаете, он мне не по зубам?») — но в одном ряду с Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным.
При этом практически все эксперты указывают на то, что в области экономики дела Российского государства обстоят не столь блестяще. И недоумевают: каким образом и на какие деньги оно провело системную модернизацию своих Вооруженных сил, включая разработку и производство новейших видов оружия, «цена вопроса» по которым начинается от 3 трлн долларов? Или почему совершен грандиозный рывок в сфере производства продовольствия — безо всяких грандиозных государственных программ типа коллективизации, освоения целины и т. п.?
Видимо, у этого очевидного парадокса тоже имеется корректное решение, найти которое, наверное, будет гораздо легче, если понять, на каких принципах строится внешняя политика современной России.
Фракталы Примакова
На мой взгляд, не претендуя на точность предлагаемой формулы, в очень грубом приближении, эту политику можно назвать фрактальной. Как известно, фракталами в математике и геометрии называются самоподобные объекты (фигуры) с дробной мерностью. Одной из важнейших и принципиальных особенностей фракталов является их ограниченная площадь при бесконечном периметре (в случае двухмерности), ограниченный объем при бесконечной поверхности (в случае трехмерности) и т. д.
Политические (геополитические) фракталы, в отличие от фракталов геометрических, не обладают и не могут обладать внутренней однородностью. Но так же, как фракталы природные, они способны самодостраиваться и самонастраиваться в конкретных условиях внешней среды.
Впрочем, не будем разбираться в конкретных механизмах «фрактализации» Россией глобальной международной среды (они во многом аналогичны оборонной системе ограничения и воспрещения доступа и маневра, известной как A2AD, anti-access & area denial) — укажем лишь на внешний абрис событий.
Их предыстория вряд ли когда-нибудь будет написана, но совершенно очевидно, что ничего не могло бы состояться без заключения российско-китайского стратегического союза, который нет никакой необходимости возводить ко временам примерно 700-летней давности, когда и Москва, и Пекин входили в состав державы Чингизидов.
Эта тема начала решаться после конституционного кризиса 1993 года в России. Публичное же начало современной российской «фрактальной» внешней политики связано с именем Евгения Примакова. Именно он заявил о необходимости формирования геополитического треугольника Россия — Китай — Индия как единственном варианте глобального, в общечеловеческом масштабе, противодействия однополярному миру Pax Americana и его сердцу, ныне именуемому «коллективным Западом» во главе с США.
Вряд ли идея Примакова, высказанная им в декабре 1998 года в ходе визита в Дели, то есть задолго до бомбежек Югославии и событий «9/11», хотя бы в малой мере соотносилась с какими-либо математическими моделями. Скорее, ведущую роль здесь сыграла интуиция Евгения Максимовича как функция его огромного политического и дипломатического опыта в условиях нарастающего одностороннего диктата США. И уже через 2,5 года, в июне 2001-го, на базе «Шанхайской шестерки» (Россия, КНР, Казахстан, Таджикистан, Киргизия, Узбекистан) была создана Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), а в июне 2017 года к этой организации одновременно с Пакистаном присоединилась и Индия.
Впереди — новые союзы
В июне 2006 года в рамках Петербургского экономического форума с участием министров экономики Бразилии, России, Индии и Китая было заявлено о создании неформальной структуры, по первым буквам названий вошедших в нее стран получившей аббревиатуру БРИК (с февраля 2011 года, после присоединения ЮАР, она была расширена до БРИКС).
Пока нельзя сказать, что в рамках БРИКС произошло «прорастание» треугольника Россия — Китай — Индия в Африку (через ЮАР, хотя саммит 2018 года в Йоханнесбурге давал подобные надежды) и, тем более, в Латинскую Америку (саммит 2019 года в Бразилиа скорее снизил американское давление на Венесуэлу, чем способствовал укреплению связей стран БРИКС непосредственно с Бразилией). Но сам этот треугольник можно считать уже сформированным и оказывающим все большее влияние на мировую экономику и политику. Интерес к вступлению в БРИКС, как известно, проявляли Аргентина и Турция.
В 2010 году был создан Таможенный союз России, Казахстана и Белоруссии с заявленной перспективой расширения на все пространство СНГ в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС). За 10 лет, прошедших с того времени, к нему присоединились Армения и Киргизия, заявки на вступление в эту постсоветскую зону свободной торговли подавали Сирия и Тунис. То есть в структурном отношении ситуация в ЕАЭС полностью идентична ситуации в БРИКС, и за этим внешним сходством вполне могут стоять более глубокие внутренние причины.
Пожалуй, самым ярким триумфом «фрактальной» российской дипломатии стало создание в ноябре 2017 года «астанинской тройки» в составе России, Ирана и Турции, которая не только сыграла важнейшую роль в урегулировании сирийского конфликта, но и сформировала новый баланс сил на всем Ближнем и Среднем Востоке.
Хотя подавляющее большинство западных политиков, экспертов и дипломатов исключали сближение Москвы и Тегерана с Анкарой, этот «ближневосточный треугольник» за прошедшее время (почти три года) оказался более чем эффективным внешнеполитическим инструментом, который в настоящее время оказывает влияние уже и на весь регион Средиземноморья, включая Южную Европу, а через него — на Евросоюз и НАТО.
Таким образом, налицо уже минимум трижды успешно реализованная в разных условиях и на протяжении разного времени стратегия. При этом Россия в той же «матрице» прикладывает усилия и на других внешнеполитических направлениях. В отличие от перечисленных выше, эти «геополитические фракталы» нельзя назвать состоявшимися на практике — более того, они, как нынешний «ближневосточный треугольник» до его создания, могут выглядеть принципиально невозможными. Но это лишь сейчас.
Среди таких проектов потенциально наибольшее значение (в порядке убывания) имеют следующие:
— СНВ-5 (Россия — США — Китай), манифестация — еще не заявлено;
— «Большое экономическое кольцо Северо-Восточной Азии» (Россия — Китай — Япония), манифестация — сентябрь 2018 года, Восточный экономический форум, Владивосток;
— «Европа от Бреста до Владивостока» (Россия — Германия — Франция), манифестация — Brexit;
— ОПЕК++ (Россия — Саудовская Аравия — США), манифестация — март 2020 года, отказ России от пересмотра соглашений ОПЕК+;
— «Арктический треугольник» (Россия — США — Канада), манифестация — еще не заявлено.
Если изложенная выше концепция не противоречит реальности, то отсюда следует, что приоритетные векторы российской внешней политики будут направлены на создание и развитие таких «фрактальных» структур.
Владимир Винников