Марина Мнишек. Попытка быть Феодорой
Марина Мнишек на картине Б. Зворыкина
В предыдущей статье мы говорили о жизни Марины Мнишек до убийства Лжедмитрия I. Её правление в Москве продолжалось всего 9 дней, она чудом избежала насилия, либо даже гибели, и теперь перед ней открывались два пути. Ей было около 18 лет, она могла вернуться на родину, снова выйти замуж и прожить долгую жизнь обычной «ясновельможной панны».
И, поскольку прошла процедуру коронации, имела право продолжать называть себя московской царицей – правда, вдовствующей. Но Марина решила бороться за московский престол, погубив в конечном итоге и себя, и своего сына, а также многих людей, почитавших ее законной царицей. В опере Мусоргского «Борис Годунов» Марина Мнишек говорит:
«Целый сонм князей и графов,
И панов вельможных
Не разгонит скуки адской...
Панне Мнишек слишком скучны
Страсти томной излиянья,
Пылких юношей моленья,
Речи пошлые магнатов.
Панна Мнишек славы хочет,
Панна Мнишек власти жаждет!
На престол царей Московских
Я царицей сяду,
И в порфире златотканой
Солнцем заблистаю.
И сражу красой чудесной
Я москалей тупоумных,
И стада бояр кичливых
Бить челом себе заставлю.
И прославят в сказках,
Былях, небылицах
Гордую свою царицу
Тупоумные бояре!»
И панов вельможных
Не разгонит скуки адской...
Панне Мнишек слишком скучны
Страсти томной излиянья,
Пылких юношей моленья,
Речи пошлые магнатов.
Панна Мнишек славы хочет,
Панна Мнишек власти жаждет!
На престол царей Московских
Я царицей сяду,
И в порфире златотканой
Солнцем заблистаю.
И сражу красой чудесной
Я москалей тупоумных,
И стада бояр кичливых
Бить челом себе заставлю.
И прославят в сказках,
Былях, небылицах
Гордую свою царицу
Тупоумные бояре!»
Марина Цветаева писала о ней:
«Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь…
Проклята, проклята будь
Ты – Лжедимитрию смогшая быть Лжемариной!»
Мнишка надменного дочь…
Проклята, проклята будь
Ты – Лжедимитрию смогшая быть Лжемариной!»
Об этом мы и поговорим в сегодняшней статье.
Лжедмитрий II
Итак, уже 19 (29) мая 1606 года в Москве был «выкликнут» (избран) новый царь – Василий Шуйский. Его коронация состоялась 1 (11) июня того же года.
9 июня Ежи Мнишек предстал перед боярами, которые недавно торжественно встречали «царевича Дмитрия», а теперь лицемерно обвиняли его в том, что он привёл в Москву «изменника и самозванца». В августе 1606 года он, его дочь Марина и 375 человек свиты, которым разрешили взять с собой оружие, были отправлены в Ярославль. Здесь к ним отнеслись вполне доброжелательно и никаких притеснений они тогда не испытывали.
М. П. Клодт. Марина Мнишек с отцом под стражей в Ярославле
Но, как мы помним, убийцы Лжедмитрия «перестарались», издеваясь над его трупом – так, что многие потом не узнавали тело бывшего царя. К тому же и мать настоящего Дмитрия, которую попытались заставить еще раз «опознать сына», произнесла загадочную и очень циничную фразу:
«Было б меня спрашивать, когда он был жив; а теперь, как вы убили его, уже он не мой».
То есть, с одной стороны, она назвала убитого самозванцем, но, с другой стороны, дала основание полагать, что ее «сын» снова «спасся».
«Царица Марфа обличает Лжедмитрия». Раскрашенная литография по эскизу В. Бабушкина
А один из приближенных Лжедмитрия I (и убийц Федора Годунова) – Михаил Молчанов, которого голландский купец, путешественник и дипломат Исаак Масса назвал «большим плутом и льстецом, не боявшимся ни бога, ни людей» и «тайным пособником (Самозванца) во всех жестокостях и распутствах», бежал в Польшу. По дороге он рассказывал всем о спасении царя.
Очень многие ему поверили – даже отец и дочь Мнишеки, до которых также дошли эти слухи. Поначалу добравшийся до Самбора Молчанов попытался объявить спасшимся царем самого себя и его признал таковым Иван Болотников – его беглец назначил командующим армией. Но Молчанов не был похож на Лжедмитрия, которого многие видели.
Князь Г. К. Волконский, посол в Речи Посполитой, дает такое описание внешности «самборского вора»:
«Возрастом не мал, рожеей смугол, нос немного покляп (горбатый), брови черны, не малы, нависли, глаза невелики, волосы на голове черны курчевавы, ото лба вверх взглаживает, ус чорн, а бороду стрижет, на щеке бородавка с волосы…
По полски говорить и грамоте полской горазд, и по латыне говорити умеет».
По полски говорить и грамоте полской горазд, и по латыне говорити умеет».
Завершив карьеру самозванца, Молчанов в 1608 году вернулся в Москву, был схвачен, как участник заговора против Шуйского и сечен кнутом. В 1609 году он оказался в отряде польского гетмана Сапеги, затем в Тушинском лагере Лжедмитрия II и стал при нём окольничим. Потом находился среди бояр, предложивших корону московского государства польскому королевичу Владиславу. Во время польской оккупации Москвы он занимал должность управляющего Панским приказом и был проклят патриархом Гермогеном. В 1611 году его убили восставшие москвичи.
Итак, нового Лжедмитрия из Молчанова не получилось, однако других самозванцев долго ждать не пришлось. Уже в начале 1607 года в Витебске нашелся человек, несколько похожий на первого Самозванца, который 8 (18) января представил манифест к Василию Шуйскому. Правда, очень скоро он сам испугался своей смелости и бежал в Пропойск, где попал в тюрьму. Полагают, что там поляками и их русскими союзниками ему было «сделано предложение, от которого нельзя отказаться»: пытки или даже смерть, либо – продолжать играть роль спасшегося Дмитрия.
Портрет Лжедмитрия II. Гравюра. XVII век
Конрад Буссов передает такие слова гетмана Яна Сапеги, сказанные им под Троице-Сергиевским монастырём:
«Сидя однажды со своими офицерами за столом, (он) превозносил храбрость поляков, которые не ниже, а даже выше римлян, и среди многого другого сказал он также и следующее: мы, поляки, три года тому назад посадили на московский трон государя, который должен был называться Димитрием, сыном тирана, несмотря на то, что он им не был. Теперь мы второй раз привели сюда государя и завоевали почти половину страны, и он должен и будет называться Димитрием, даже если русские от этого сойдут с ума».
А С. Платонов так писал об этом:
«Лжедмитрий II вышел на свое дело из пропойской тюрьмы и объявил себя царем под страхом побоев и пытки. Не он руководил толпами своих сторонников и подданных, а, напротив, они его влекли за собою в стихийном брожении, мотивом которого был не интерес претендента, а собственные интересы его отрядов».
Но польский король Сигизмунд III тогда не хотел войны с Россией, и потому в мае новый самозванец отправился в Россию под именем Андрея Нагого, чтобы распространять слухи о «чудесном спасении царя Дмитрия».
Однако все пошло не по плану: в Стародубе местные жители и прибывшие туда путивльские делегаты стали под угрозой пыток требовать назвать место, где скрывается спасшийся царь. Самозванцу пришлось импровизировать: он обвинил толпу в «нежелании распознать истинного Государя», его спутники подтвердили, что Лженагой и есть Димитрий – и вскоре ему присягнули многие южные города.
Итак, кем же был этот самозванец, который умел читать и писать на русском и польском языках (а некоторые утверждают, что он знал и еврейский язык), хорошо разбирался в церковных обрядах? Князь Дмитрий Мосальский Горбатый, воевода Лжедмитрия II, под пыткой показал, что самозванец «с Москвы с Арбату из Законюшев попов сын Митька».
Боярский сын Афанасий Цыплятев, служивший второму Лжедмитрию, заявил, что «царевича Дмитрея называют литвином, Ондрея Курбского сыном».
Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий (Аверкий Палицын) считал его выходцем из семьи стародубских детей боярских Веревкиных.
Иезуиты считали самозванца крещеным евреем Богданко, который раньше был учителем в Шклове, а потом прислуживал в одной из церквей Могилева, где на его сходство с первым самозванцем обратил внимание знавший Лжедмитрия I поляк М. Меховский.
Некоторые считали его литовским дьяком Богданом Сутуповым, либо одним из дьяков Лжедмитрия I. А послы второго Лжедмитрия однажды заявили во время переговоров:
«Мы не запираемся, что человек, который называет себя Димитрием, вовсе не Димитрий, и мы сами не знаем, кто он таков... Он Божие орудие».
Именно этому человеку и суждено было войти в историю, как Тушинский вор и Лжедмитрий II. Он не успел на помощь к разбитому в осажденной Туле Ивану Болотникову, но весной 1608 года его армия, ведомая литовским гетманом Романом Ружинским, разгромила у Белева правительственные войска Дмитрия Шуйского (брат царя) и в июне встала станом в селе Тушино.
Лжедмитрий II и Тушинский лагерь на картине С. В. Иванова, 1908 г.
Жена Тушинского вора
В Тушино у Лжедмитрия II была своя боярская дума и свой патриарх – Филарет (Романов), которого в народе до конца его жизни будут называть «воровским». Он был отцом будущего царя Михаила, и чин митрополита получил от первого Самозванца. А потом и Филарет, и Михаил присягнули на верность польскому царевичу Владиславу, который отказался от короны московского царства лишь по условиям Поляновского мира – в 1634 году: Михаил Федорович Романов выкупил у него этот титул за 20 тысяч серебряных рублей.
Но вернемся к Марине Мнишек. Новый царь Василий Шуйский 13 (23) июля 1608 года заключил мирный договор с польским королем Сигизмундом III, и одним из его пунктов стало освобождение всех пленных поляков (в том числе и Мнишков) на родину. Марину пытались заставить отказаться от прав на русский престол, но гордая полячка заявила, что она венчана на царство и потому является законной правительницей страны. От неё, видимо, всё же решили избавиться, и в середине августа 1608 года вместе с отцом отпустили в Польшу.
Однако старый Мнишек связался с Лжедмитрием II (иллюзий о чудесном спасении первого самозванца он, в отличие от дочери, не питал), который тогда находился в Тушино, и предложил признать его зятем. Ценой стали 30 тысяч рублей (а после занятия Москвы Самозванец обещал еще 300 тысяч злотых), Северское княжество с 14 городами и часть Смоленской земли. Кстати, 17 января 1609 года Ежи Мнишек уехал в Польшу и со временем практически прекратил контакты с брошенной им дочерью.
Тушинский отряд во главе с ротмистрами Зборовским и Стадницким перехватил семейство Мнишеков в пути.
Именно тогда Марина и узнала, что ее везут не к настоящему мужу, а к принявшему его имя самозванцу. Найденный в тушинском лагере священник тайно обвенчал Марину и самозванца: без этого обряда она отказывалась исполнять супружеские обязанности. Так гордость и честолюбие толкнули её в объятия человека, о котором польский ротмистр Самуэль Маскевич писал:
«Мужик грубый, обычаев гадких, в разговоре сквернословный».
Максимилиан Волошин писал об этом:
«А Марина в Тушино бежала
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой».
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой».
Марина и Лжедмитрий II в Калуге
Но вскоре ситуация изменилась. Обращение Василия Шуйского за помощью к Швеции, которая тогда находилась в состоянии войны с Речью Посполитой, привело к тому, что Сигизмунд III объявил войну Московскому царству и в сентябре осадил Смоленск. Тушинский лагерь распадался: поляки и часть русских переходили на службу к Сигизмунду, оставшиеся находились на грани бунта.
И потому 27 декабря 1609 (6 января 1610) года Лжедмитрий II предпочел бежать из Тушина в Калугу – в простой телеге, спрятавшись под дранкой. Историки полагают, что именно с этого времени Лжедмитрий II стал самостоятельной фигурой – до тех пор он был всего лишь марионеткой в чужих руках и сам понимал это.
Н. Д. Дмитриев-Оренбургский. Прибытие второго Самозванца в Калугу после бегства из Тушина
Калужская крепость, реконструкция
А «воровской» тушинский патриарх Филарет и бояре местной Думы 4 (14) февраля 1610 года заключили с Сигизмундом III договор, согласно которому новым русским царем должен был стать сын короля – Владислав. В ночь на 24 февраля из Тушина, переодевшись в мужской костюм, бежала в Калугу и Марина Мнишек. В своем шатре она оставила записку:
«Я уезжаю для защиты доброго имени, добродетели самой, – ибо, будучи владычицей народов, царицей московской, возвращаться в сословие польской шляхтянки и становиться опять подданной не могу».
Направляясь на юг, в Калугу, она попала на север – в Дмитров. То ли дороги не знала, то ли целенаправленно отправилась туда, поскольку этот город был занят войсками союзника – Яна Сапеги. Ему она тоже сказала:
«Мне ли, царице всероссийской, в таком презренном виде явиться к родным моим? Я готова разделить с царем все, что Бог ниспошлет ему».
Выдержав в Дмитрове кратковременную осаду, Марина все же добралась до Калуги.
Калуга, предполагаемый дом, где жили Лжедмитрий II и Марина Мнишек. Гравюра М. Рашевского по рис. И. Суслова. 1884 г.
Новый поход на Москву
После неожиданной смерти молодого воеводы М. В. Скопина-Шуйского, который сумел снять осаду с Троице-Сергиевой лавры (по слухам, он был отравлен женой царского брата Дмитрия), 24 июня 1610 года царское войско под Клущином было разбито польской армией коронного гетмана Станислава Жулкевского. Низложение Василия Шуйского московскими боярами во главе с Захаром Ляпуновым 17 (27) июля 1610 года окончательно запутало ситуацию.
Собравший новую армию Лжедмитрий II взял Серпухов, Боровск, Пафнутьев монастырь и 2 (12) августа осадил Москву – на этот раз он обосновался в селе Коломенском. Опасаясь захвата столицы Лжедмитрием, новое московское правительство (печально известная Семибоярщина) 17 (27) августа 1610 года приняло решение о присяге королевичу Владиславу. Москвичи открыли ворота перед польскими войсками Жулкевского. Тот от имени короля обещал Лжедмитрию и Марине на выбор Самбор или Гродно. Однако Марина, как писал в своих мемуарах гетман, ответила:
«Пусть Его Величество король уступит Его Величеству царю Краков, а царь Его Величество уступит королю Его Величеству Варшаву».
Верила ли она в успех? Или действительно сама мысль о возможности возвратиться к жизни обычной панны была для неё невыносима? Быть может, она вдохновлялась пламенной речью, произнесенной византийской императрицей Феодорой во время восстания «Ника»:
«Бегство, даже если когда-либо и приносило спасение и, возможно, принесет его сейчас, недостойно. Тот, кто появился на свет, не может не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой! Если ты желаешь спасти себя бегством, государь, это нетрудно. У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы спасшемуся тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть – лучший саван».
Смерть второго Самозванца
Но силы уже были не равны, и Самозванец снова отошел в Калугу, где стал устраивать казни пленных поляков, которых приводили донской атаман Иван Заруцкий и татарский (ногайский) князь Араслан (в крещении – Петр) Урусов. В дальнейшем Лжедмитрий II планировал уйти в Воронеж, однако 22 ноября того же 1610 года он, поверив доносу, приказал казнить своего союзника – касимовского хана Ураз-Мухаммеда. Уже упоминавшийся Петр Урусов отомстил за родственника: 11 (21) декабря самозванец был убит на охоте.
Посмотрите фотографии Калужского бора, где произошло убийство Лжедмитрия II:
В Летописи Ханыкова можно прочитать, что Петр Урусов выстрелил в Лжедмитрия из пистолета, затем со словами: «Я научу тебя, как топить ханов и сажать мурз в темницу», отрубил ему голову. После этого он бежал в Астрахань, где нашел и поддержал нового самозванца, вошедшего в историю, как Лжедмитрий IV. Затем он оказался в Крыму, где в конце концов в 1639 году, был казнен по приказу хана Бахадыра I Герая.
С беременной Мариной Мнишек случилась истерика, она рвала на себе одежду и волосы и, взывая к мщению, бегала с обнаженной грудью, требуя убить и её. Донские казаки атамана Ивана Заруцкого, мстя за смерть «государя», принялись избивать ни в чем не повинных «лучших» татарских мурз (убийца самозванца, как мы помним, уже бежал к Астрахани).
Марина Мнишек, возбуждающая калужан к мести за смерть Тушинского вора (с рисунка А. Шарлеманя)
Вновь обратимся к стихотворению М. Волошина, написанному от имени Самозванца:
«А потом лежал в снегу – безглавый –
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и жмудью...
А Марина с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой
И, кружась по-над Москвою, в гневе
Воскрешала новых мертвецов
А меня живым несла во чреве».
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и жмудью...
А Марина с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой
И, кружась по-над Москвою, в гневе
Воскрешала новых мертвецов
А меня живым несла во чреве».
Всего через несколько дней Марина родила сына, который был назван Иваном. Калужане и армия Лжедмитрия II, в том числе казаки Ивана Заруцкого, принесли присягу «царевичу». Теперь Марина Мнишек сделала ставку на новорожденного мальчика, надеясь, что именно он станет новым русским царем. По некоторым данным, его права на престол, помимо Заруцкого, готов был признать и вождь Рязанского ополчения Прокопий Ляпунов.
В следующей статье мы продолжим и закончим рассказ о Марине Мнишек.