«Жить стало веселее, сынок!» Журналист Михаил Карпов о том, как большевики «отменяли» рождественскую елку
Когда весь мир празднует Рождество, в России и большинстве стран ближнего зарубежья справляют Новый год. Этим мы обязаны большевикам, которые хотели искоренить этот зимний праздник в принципе, но в итоге не смогли это сделать. Более того, новая конструкция, придуманная на замену старой, оказалась настолько живучей, что после распада СССР вернуться к празднованию Рождества не удалось. Руководитель раздела «Мнения» RTVI Михаил Карпов рассказывает о том, как большевики «отменяли» Рождество, почему из этого ничего не вышло и как Новый год стал таким, каким мы его знаем сейчас.
Светлый образ
От СССР остались очень вкусный пломбир, чудесная колбаса по 2 рубля 20 копеек, в которой не было, не дай бог, никаких ГМО, да воспоминания о том, как люди жили с неизменной улыбкой счастья на лице. При этом большинство тех, кто склонны относиться к советскому времени с ностальгией, практически не смогут назвать ничего связанного с идеологией Советского Союза. Помимо слов «равенство» и «братство» от нее почти ничего не осталось.
А Ленин? Тут ответы ностальгирующих будут разниться. Либо это немецкий шпион — но это знание, конечно, было почерпнуто из выступлений всяческих конспирологов в интернете. Либо «самый человечный из людей» и «друг детей».
И последнее уж точно не подвергается сомнению, потому что об этом все, кто застал СССР в более-менее сознательном возрасте, знают из книжки революционера Владимира Бонч-Бруевича. Да, Бонч-Бруевич засел в мозге глубоко и надолго. Оно и неудивительно — его рассказы о Ленине («Ленин и дети») были одной из первых книг, которые формировали сознание маленького советского гражданина.
«Общество чистых тарелок» учило, что оставлять пищу недоеденной — буквально преступление, и ребенок обязан давиться, но обязательно заглотить все, что ему положили. «Кот Васька» создавал свойский образ Ильича, играющего с котом и развлекающего таким образом маленькую дочку Бонч-Бруевича. И, наконец, «На елке в школе» закрепляет образ Ленина как не только друга детей, но и буквально прообраза Деда Мороза. А Крупская, соответственно, представлялась кем-то вроде Снегурочки.
Конечно, в «трудном, голодном и холодном» 1919-м году Ильич вряд ли мог побывать на детской елке, а если и действительно побывал, то никакого места в информационном пространстве в то время эта история занимать не могла. Она была написана и издана Бонч-Бруевичем позже, в середине 30-х годов прошлого века.
Кто скрывается за елкой
Елка в первые годы послереволюционной Советской России воспринималась вполне однозначно. Она ассоциировалась прежде всего с Рождеством, то есть религиозным праздником. По мнению большевиков, такой пережиток прошлого просто не должен был существовать.
Поэтому совершенно неудивительно, что рассказы об Ильиче на детской елке были просто немыслимы в стране, где до 1929 года православное Рождество было объявлено «Днем индустриализации». И не стоит думать, что в этот день праздновали успехи страны в области поднятия советской промышленности. Нет, во время него «хоронили» религию.
По всей стране с 1922-го года развернули активную кампанию по празднованию антирелигиозных праздников: «антипасхи» и «комсомольского рождества». Главный посыл состоял в том, что в новом советском обществе нет места ни богам, ни чертям, а значит над ними можно и нужно смеяться.
Получалось это, впрочем, из рук вон плохо, о чем свидетельствовали отчеты, зачитываемые на заседаниях ЦК РКСМ. Зато с размахом. В таких мероприятиях участвовали зачастую несколько сотен комсомольцев. Формат их был разным, но цель одна — показать «обывательщине» место для их «неправильных» торжеств. Коммунистическая молодежь надевала карнавальные костюмы чертей, богов и монахов, жгла иконы, а в Воронеже даже был отмечен случай «сожжения тела Христова в гробу».
Елка тоже расценивалась как один из религиозных символов, подлежащих уничтожению, о чем писал, например, журнал «Безбожник» за декабрь 1928-го года. В статье, которая была опубликована в нем, содержался вполне явный и не подлежащий двойному толкованию тезис: товарищи, мы все понимаем, иконы вы за окно выбросили, но елочку-то все еще ставите. Небось, бога за ней прячете? И вообще, пора кончать с этим «позорным явлением». И подарки под Рождество дарить друг другу не смейте.
Поначалу все эти мероприятия совпали с активным отъемом движимого и недвижимого имущества церкви. Поэтому неудивительно, что среди обывателей активно ходили слухи о том, что комсомольцы будут не просто шуметь, а врываться в культовые заведения и даже дома простых людей и громить все, что под руку попадется.
Справедливости ради стоит отметить, что молодые люди действительно в ходе своих акций иногда срывали богослужения в церквях, о чем радостно рапортовали вышестоящим товарищам. Настоящих погромов, впрочем, они не учиняли — сейчас бы это можно было классифицировать разве что как мелкое хулиганство.
Что же, спрашивается, делать в «День индустриализации», если ты не комсомолец и не богомолец? Скорее всего, ты рабочий человек. И вместо отживших свое религиозных праздников, ты должен работать. Причем делать это с радостью, с воодушевлением. Как на плакате с лозунгом «Вместо Рождества — организованный день труда», где изображен плечистый рабочий, идущий к заводу. К ногам его прицепилась всякая мелюзга: попы, мещане, буржуи. Не хотят пускать на работу. Но, конечно, кто они против пролетария? Насекомые. Захочет — и в бывшее Рождество поработает!
Впрочем, весь этот задор и энтузиазм по большей части оставался на страницах богоборческих журналов и в наглядной агитации. В реальности же практически никто, кроме комсомольского актива на антирелигиозные мероприятия в эти дни не приходил. Пытались давить на детей, чтобы те влияли на своих родителей. Но методы, которыми это делали, не вызывали у ребят особого понимания.
«Ну и зачем нас выгнали на мороз с транспарантом „Родители, не сбивайте нас с толку, не делайте Рождество и елку“?» — как бы говорят мрачные лица школьников со старой фотографии.
А с мест приходили отчеты комсомольских вожаков о том, что подобные методы — навести шума и призвать к антирелигиозным чувствам — только озлобляют действительно верующих и раздражают тех, кому все равно.
Жить стало лучше, жить стало веселее
— Папа, почему у нас сегодня елка? — задает вопрос отцу мальчик в канун нового 1936-го года.
Ответ отца вполне в духе времени: да потому что жить стало веселее, сынок! И это не придумка, не аллегория, это выдержка из статьи о новообретенном зимнем празднике в газете «Волжская коммуна», один из номеров за январь 1936 года. Объяснять трудящимся решения руководства нужно в едином ключе. Вот, повеселела наша жизнь, и товарищ Сталин праздник вернул.
Действительно, вернул. Как рассказывал в своих воспоминаниях Хрущев, идея принадлежала секретарю Киевского обкома партии Павлу Постышеву. Якобы он в 1935-м году, сидя со Сталиным в автомобиле, сказал, что традиция ставить елку была, прямо скажем, хорошая. И спросил, мол, может вернуть ее? Сталин кивнул головой, признал, что идея как минимум неплохая, а Постышеву стоит написать о ней в прессе.
Сказано — сделано. Секретарь Киевского обкома опубликовал статью в «Правде», в которой критиковал чересчур зарвавшихся «левых загибщиков». Сколько можно, дайте детям праздник! Не Рождество, конечно, а Новый год, но непременно с елкой.
Вперед и с песней
То, насколько все быстро завертелось, современники вспоминают с нескрываемым удивлением. Елки ставили в тех местах, где совсем недавно комсомольские активисты клеймили этот, казалось бы отживший свое, ритуал.
Дед Мороз, как аналог западного Санта Клауса, кстати, до революции будущим советским граждан не был знаком — по крайней мере пролетариату и крестьянству точно. Тем не менее, партия сказала «надо», и деды Морозы стали исправно ходить на детские утренники. Девочки и мальчики реагировали по-разному. Где-то считали, что к ним пришел какой-то старичок из колхоза, а где-то так пугались, что даже не хотели брать у белобородого красноносого старика подарки.
Впрочем, в новом 1936-м году Дед Мороз еще не стал главной фигурой нового праздника. В Колонном зале Дома Союзов он тогда присутствовал, но в составе других карнавальных персонажей. И лишь на следующий, определенно гораздо более веселый 1937-й год, Дед Мороз становится ведущим празднества и даже разливает по бокалам гостей «Советское шампанское». Которое тоже было выпущено по случаю улучшения и увеселения жизни страны (если верить «Книге о вкусной и здоровой пище»).
Достаточно быстро закрепилось то, то Дедушку Мороза обязательно сопровождает его внучка Снегурочка. Вообще, все традиции советского Нового года зарождаются именно тогда — в несколько оставшихся до войны лет.
Но до конца главенствующая и направляющая роль Деда Мороза оформилась не сразу. После войны, когда страна более-менее оклемалась, в 50-е годы этот сказочный персонаж все же считался посетителем детских утренников и елок, а не символом праздника как такового.
Можно посмотреть хотя бы на то, как празднуют Новый Год в «Карнавальной ночи» работники дома культуры — это до сих пор обычный бал-маскарад.
Окончательное закрепление сказочного и всеобщего формата для елок произошло в 60-е годы, когда сценарии для них стали писать молодые тогда авторы Успенский, Курляндский и Хайт. Тут и оформился знакомый всем сюжет: злодеи в лице персонажей русских народных сказок похищают Снегурочку, Зайчика, Снеговика или какого-нибудь еще помощника Деда Мороза. А тот спешит им на помощь. В итоге добро побеждает, елочка зажигается, все рады.
По этому сценарию проходила и главная Кремлевская елка, на которую давали билеты особо отличившимся школьникам со всей страны, и другие елки поменьше.
Истуканы
После развала СССР было бы, наверно, логично снова начать праздновать Рождество. Но заставить его праздновать сложно — да и под каким соусом? Сказать, что Дед Мороз — это бездуховность и язычество? Особенно сейчас такое утверждение звучит как настоящее святотатство.
Ведь Дед Мороз, приносящий подарки под Новый год, является частью большой синкретической квазирелигии современной России, частью инфраструктуры которой стали церкви и храмы. Тут и любовь к обрядам и ритуалам позднего СССР. Здесь и мифические представления о сталинской и хрущевской эпохах. И другой Дедушка — Ленин, который вроде бы безбожник и «немецкий шпион», но в то же время почему-то должен стоять на центральной площади каждого города и лежать нетленный в прозрачном гробу в мавзолее в Москве.
Так и получается, что можно праздновать Новый год, придуманный большевиками для замены Рождества, и ходить в церковь исключительно для того, чтобы освятить кулич. И так далее, и тому подобное. А главное — возмущаться с пеной у рта, если из этой цепи предложат вынуть хотя бы одно звено.