Насилие, шайтаны, военкомат. История сбежавшего от мобилизации гея из Дагестана

В начале октября в России открылся проект "Идите лесом", помогающий избежать мобилизации. Он не только консультирует призывников, но и оказывает практическую помощь решившимся на переезд – например, в покупке билетов или предоставлении безопасного убежища. Одним из тех, кому удалось покинуть таким образом страну, оказался 20-летний Мурад Магомедов из дагестанского Избербаша. Мурад – открытый гей. Из-за этого он неоднократно подвергался насилию и принудительному лечению, муллы изгоняли из него шайтана, чиновники обвиняли в гей-пропаганде, а полиция отказывалась работать по его заявлениям. В конце сентября Мураду попытались вручить повестку в военкомат. – Как давно вы уехали из страны? – Я покинул Россию 18 октября, до этого чуть больше двух недель жил в Москве. Я уехал из Избербаша из-за внимания военкомата. Сначала мне позвонила директор школы, спросила, менял ли я паспорт после 20 лет, попросила принести документы. Эту школу я не заканчивал, просто учился в ней какое-то время. Я отказался – мне показалось, таким образом меня хотели там схватить. У нашего директора были хорошие связи с высокопоставленными чиновниками, я подумал, что мне либо вручат повестку, либо заставят что-то подписать. И неважно, что я не служил. Через два дня после этого ко мне домой пришел сотрудник военкомата, я был один. Он стучал в дверь очень сильно минут 15–20, было жутко страшно. Я не открывал. Через глазок увидел, что вышли соседи и сказали, что меня нет дома. Еще через два дня позвонили маме, потребовали передать, чтобы я явился в военкомат 3 октября. Я сказал ей, что никуда не пойду, и запретил трогать мои документы. Я понимал, что мне небезопасно в Дагестане, поэтому с помощью знакомых, которые помогли с покупкой билетов и приютили, выехал в Москву, думал, что там будет лучше. – Было лучше? – Я увидел, что полицейские вручают повестки в метро, на улицах, ходят по квартирам, притворяясь курьерами или сотрудниками ЖКХ. Я боялся выходить, осмеливался только поздно ночью погулять во дворе, выкурить одну сигаретку и подышать свежим воздухом. Я не стремился уезжать из России после начала войны вот так срочно, но после увиденного у меня начался мандраж. Я понял, что мне небезопасно, нужно выезжать. Снова стал искать правозащитников, узнал через знакомого, что открылась организация "Идите лесом". Я написал им в телеграм, сказал, что мне нужна помощь с выездом, я вообще без денег. Мне купили билет, я был ужасно счастливый человек. – Страшно было проходить паспортный контроль? – Да, я нервничал и руки дрожали, лицо стало краснеть. Я боялся, что придет сейчас кто-то и меня заберет, что мне наложат запрет на выезд. Меня спросили о целях поездки, я сказал, что еду к друзьям на две недели – "Идите лесом" проконсультировали меня, какие давать ответы. Спросили, купил ли я обратный билет, я сказал, что нет. В паспорт поставили печать, я от счастья даже растерялся. Еще больше обрадовался, когда наш самолет наконец тронулся. Прилетел – и снова немного испугался на паспортном контроле. Спросил у женщины, которая стояла рядом со мной в очереди, не заберет ли меня тут военкомат. Она посмеялась. – Почему у вас раньше не было цели уехать из Дагестана? – У меня была такая цель, но не было возможности. Я не работал и последнее время не учился, потому что не мог нормально выйти на улицу – меня узнавали, из-за моей ориентации притесняли. Последним моим образованием были курсы визажиста в Махачкале в 2018 или 2019 годах – это все. Поэтому я просто сидел дома, вел страницу в инстаграме, был активистом фонда "Черный шприц" (помогает пострадавшим от эстетической косметологии. – Прим. ред.). Писал о проблемах Северного Кавказа, о том, что насилие недопустимо, что нельзя плохо относиться к женщинам, о правах ЛГБТК+. Меня за это презирали. Могли на улице подойти побить, угрожали в соцсетях постоянно. Однажды пристали трое парней у дома, один из них схватил меня за шею и затушил о мой глаз сигарету, у меня обгорело веко. Я позвонил в полицию, они повезли меня в участок, куда доставили и нападавших. Там, пока я ждал опроса, ко мне подошел дежурный, стал оскорблять. Спрашивал, зачем я пишу заявление, "ты же мужик". При чем здесь это? Закон для всех един. Тогда он стал угрожать, что если я все-таки напишу заявление, он соберет на меня компромат и скажет, что якобы я достал полицейских и просто так им звоню. А к кому мне еще обращаться, когда на меня нападают? В итоге заявление у меня не приняли, и на следующее утро я поехал в прокуратуру Избербаша, написал жалобу на полицейских и в администрацию президента. Позже ко мне приезжали два силовика для опроса, а потом по почте пришел ответ – нарушений в действиях местной полиции они не нашли. Когда мне было около 17 лет, меня побрили налысо. Двое парней встретили меня в подъезде, схватили за шею и приставили пистолет к виску с угрозой, что застрелят, если я пискну. Мне было жутко страшно, я плакал, но не издавал никаких звуков. Они отвели меня к школе, где было много деревьев. Забрали мой телефон и потребовали логин и пароль от инстаграма – я всегда из него выходил ради безопасности. От страха я им все сказал, они зашли в мой аккаунт и запустили прямую трансляцию. Попросили знакомого привезти им ножницы и машинку – меня подстригли, им было весело. Потом приехали еще около 10–15 человек, которые смотрели этот эфир – все хотели меня побить, но эти двое испугались, что я могу "мусорнуться". Только один из толпы подбежал ко мне, как Джеки Чан, и ударил в живот. В итоге меня отпустили, я пошел домой весь оболваненный, попросил соседку позвонить маме, которая была на работе. Когда она вернулась домой, я обратился в полицию, меня забрали в участок, я написал заявление. Когда я сидел у следователя, они уже нашли этих пацанов. Один из них отрицал свою причастность. Что с этим делом сейчас, мне неизвестно. Последний случай произошел 18 августа, я подвергся сексуальному насилию со стороны соседа. Я подал заявление в полицию. Когда я приехал в Следком, у меня изъяли телефон, на который снял его в тот день, когда он начал задавать мне непристойные вопросы. Копию протокола изъятия мне не выдали. Еще забрали одежду, выдали направление на судебно-медицинскую экспертизу. Меня проверили у проктолога дважды – было жутко стыдно, конечно, я заплакал. Я попросил результаты экспертизы, они сказали, что передадут документы напрямую следователю. С тех пор тишина. Я требовал вернуть телефон, но его не отдали, пришлось купить новый. – Сколько всего раз вы обращались в полицию за все время, пока жили в Дагестане? – Если считать по талонам-уведомлениям, около семи раз, не считая тех случаев, когда заявления у меня не принимали. В 2020 году из Дагестана меня вывезла "Российская ЛГБТ-сеть". Перед этим меня попытались изнасиловать, бросили на трассе. Я обратился в полицию, в Советский РОВД Махачкалы, потому что понимал, что в Избербаше в этом не было смысла. После этого мне начали угрожать люди, имена которых я указал в заявлении. Они ходили под окнами, громко обсуждали, что со мной надо сделать. Я пытался распространить в инстаграме свою историю и так вышел на правозащитников. Мне помогла Светлана Анохина из Дагестана, с ее помощью меня вывезли сначала в Махачкалу, а оттуда в Санкт-Петербург, где я прожил полгода. И я вернулся в Дагестан в надежде, что теперь все будет хорошо. Какое-то время действительно было спокойно, но потом мне снова стали угрожать, кидать в окна камни. Тогда меня снова вывезла, на этот раз в Москву, правозащитная организация "Крепость". Однако после четырех месяцев пребывания в шелтере про меня вышла статья в газете "Гей СМИ". Координаторы сказали, что я нарушил правила – я не знал, что нельзя давать интервью, пока находишься в России. Я покинул шелтер, ночевал на Киевском вокзале, стал писать знакомым, друзьям и маме, она помочь мне отказалась. Друзья купили мне билет на поезд, и я вернулся в Махачкалу. – За счет чего вы жили? Как обеспечивали себя? – Я получал пенсию по инвалидности. Дело в том, что в возрасте пяти лет мама отдала меня и младшего брата в детдом. Она говорит, что тогда ей было тяжело справляться – нас было четверо в семье: старшая сестра воспитывалась у бабушки, младшая жила с мамой. До 16 лет я оставался в детдоме, сменил около шести учреждений. Там мне поставили диагноз "легкая умственная отсталость", хотя я с этим не согласен. Я стал получать пенсию и с этого момента каждые полгода лечился в психиатрической клинике по три недели. Первый раз я попал в детское отделение в 13 лет, а когда меня перевели во взрослое, стало совсем плохо. Меня оскорбляли, угрожали, привязывали к кровати и лишали обеда, либо просто что-то кололи, чтобы я засыпал – достаточно было только чуть повысить тон или сказать медработникам, что тебе что-то не нравится. Как в тюрьме. Сейчас из-за своего диагноза я не могу, например, платить адвокату, подписывать договоры, получить водительские права или взять кредит. – Как вы вернулись домой? – В 16 лет меня забрала мама. А потом она познакомилась с отчимом, и моя жизнь обрушилась: этот человек ударил меня в первый же день знакомства. Я сам обратился в органы опеки и снова ушел в интернат. В 18 лет мне пришлось вернуться, потому что после совершеннолетия они хотели перевести меня в учреждение в другом городе. – Как мама принимала вашу ориентацию? – Я понял все про себя в 12–13 лет, я красился, надевал каблуки и украшения, давал концерты. Потом стал общаться с мальчиками, имитируя женский голос, потому что мне так было комфортнее. Перекрасил волосы в зеленый цвет, мне понравилось. Затем меня стали привлекать мальчики, но открыто я сказать об этом не мог, конечно. Мама решила, что я не такой, как все – я же крашусь, ношу женское – и мне надо лечиться. После того, как узнала, что я общаюсь с мальчиками женским голосом, отвела к мулле, сказала, что в меня вселился шайтан. Мне было 19 лет. Меня уложили на матрас, мулла укрыл меня белой простыней, включил записи текстов из Корана, был неприятный запах от свечей. Я попытался встать, потому что мне это все не нравилось, а мулла сказал маме, что из меня так выходит шайтан. Через какое-то время меня отвели к другому мулле. Со мной пошли тетя и моя двоюродная сестра. Мы сидели в комнате, он стоял передо мной и читал Коран. Я заплакал, потому что мне было страшно, я не хотел это слушать. Тогда мулла сказал, что так шайтан со мной прощается. Мама обоим муллам оставляла деньги, около 500 рублей. Сейчас родственники со мной не общаются, я им неприятен, они меня оскорбляли, а двоюродный брат однажды избил. – Как мама отнеслась к вашему отъезду? – О том, что я уехал из России, я рассказал ей, когда уже все случилось. Она стала строить из себя жертву, сказала, что любит меня и хочется видеться со мной. Я спросил, почему она эту любовь никогда не показывала раньше, почему я ее никак не чувствовал. Если бы она меня любила, то не сдала бы в детдом и психиатрическую больницу. Она не могла меня обезопасить, не могла дать образование – зачем я ей нужен? Да, она оформила мне пенсию, деньги не лишние, но я хочу работать на нормальной работе, иметь возможность взять кредит, если потребуется. И, думаю, важно сказать, что, несмотря на то что у меня в душе остался осадок, что так со мной поступали, я маму не обвиняю. Она прекрасная, я ее очень люблю и очень по ней скучаю, но приехать в Россию я не смогу. – Недавно в Госдуму внесли пакет законопроектов о запрете так называемой пропаганды ЛГБТ, который предполагает штраф до пяти миллионов рублей. Этот проект начали обсуждать еще до вашего отъезда – это как-то повлияло на принятие решения? – Я увидел новость о законе на канале блогера Андрея Петрова, из нее следовало, что даже если ты скажешь, что гей, уже за это можно привлечь. Я подумал, что чиновники гады, а Путин – черт. Выставил в своих пабликах видеозапись о правах ЛГБТ, и подписчики начали угрожать мне Кадыровым. В мае Марат Батырханов (помощник главы Избербаша и председатель Совета сторонников партии "Единая Россия". – Прим. ред.) обвинил меня в том, что я веду пропаганду ЛГБТ и гомосексуализма среди несовершеннолетних. Он опубликовал видео в инстаграме, сказал, что я якобы оскорбляю мусульман, и попросил обратить на меня внимание. Отметил прокуратуру, МВД и Султана Хамзаева (депутат Госдумы от Дагестана. – Прим. ред.). Была шумиха, меня искали, поэтому я переехал в другую квартиру, к подруге. "Данный человек порочит нашу республику, наши традиции, наши обычаи. Мы не должны допускать в нашем городе такое поведение молодежи, которое деградирует наше общество… Я хотел бы, чтобы в рамках закона этого человека привлекли за порочащие нашу республику видеоролики. Давайте все вместе приложим усилия, чтобы эта нечисть не распространялась у нас", – сказал Марат Батырханов. – Вы допускаете, что когда-нибудь вернетесь в Россию? – Нет. Думал, может, вернуться лет через пять, но остановил себя – там ничего никогда не изменится. Там я не в безопасности. Если у меня все сложится, я бы хотел получить гражданство и разрешение на работу в стране, в которой сейчас нахожусь. Если этого не будет, то попробую дальше выехать в США или Нидерланды и запросить убежище. *** Депутат Госдумы Султан Хамзаев заявил, что готовит обращение в прокуратуру с требованием проверить на пропаганду ЛГБТ организаторов показа коллекции модной одежды в махачкалинском шоуруме. В нем приняли участие модели-мужчины. Как пишет телеграм-канал Mash Gor, с хозяйкой шоурума досрочно разорвали договор аренды. Кавказ.Реалии рассказывал, как жители Дагестана пытаются избежать отправки на фронт. Пока местные госСМИ рассказывают о "торжественных проводах добровольцев", а телеграм-каналы госорганов пишут, что Дагестан – один из лидеров по числу тех, кто пришел в военкоматы "не по повестке, а по зову сердца", в республике, по оценке экспертов, растет число уклонистов. Они пытаются избежать мобилизации разными способами: покупают справки об учебе и болезнях или уезжают с родины. В апреле дагестанская полиция отчиталась о задержании персонала "реабилитационного центра" для нарко- и алкозависимых в Махачкале. Там были найдены наручники и цепи, которые применяли на "пациентах". Содержавшиеся в "рехабе" люди заявили, что их поместили туда обманом или силой, лечения не предоставляли.