Жизнь после ада. Бывший узник концлагеря Маутхаузен — о том, как все это было

5 мая 1945 года война была фактически кончена. Знамя над Рейхстагом было водружено, немцы сдавались толпами. А в печально знаменитом концлагере Маутхаузен, в Австрии, фабрика смерти продолжала действовать. Ее расходным материалом были люди, и одного из них звали Михаил Придонов. Вернее, номер Einhunderttausendachtundzwanzigneunhundertzweiundsiebzig (128972).

Бывший номер 128972 встречает очередной День Победы, который для него стал еще и вторым днем рождения. Ему 97 лет, но он отлично помнит все, вплоть до фамилий товарищей, номеров воинских частей и точных дат каждого из описываемых событий. К тому же он полон творческих планов, которым могут позавидовать его внуки, и постоянно сыплет шутками. Наверное, у каждого при знакомстве с ним, как и у меня, мелькала мысль: «И мы еще на что-то жалуемся?»

Вот его история, рассыпанная по многочисленным устным рассказам, большим книгам и карманным самодельным книжицам, которые Михаил Придонович пишет, оформляет и переплетает своими руками.

Из аудитории — на фронт

Армейская служба Михаила Придонова началась в 1939 году. Он успел поступить в архитектурный институт и немного поучиться, но студентов-первокурсников тогда призывали, и он сам отправился в военкомат. Вскоре началась Финская война. Миша, как многие его ровесники, просился на фронт добровольцем, но командир отвечал: «Сидите. Если надо, пошлют и не спросят». Впрочем, более опытному его товарищу «повезло»: его отправили в Финляндию, и он сгинул в снегах.

Начало Отечественной войны не было такой уж неожиданностью, как принято считать. Даже командир роты обсуждал эту тему с Михаилом перед отправлением на курсы младших лейтенантов связи. Занятия на этих курсах начались в первые дни июня, за 20 дней до начала войны...

Со второго дня войны Придонов уже работал радистом и принимал радиограммы, в том числе и подписанные Сталиным. Радиостанция была стационарная, установленная в доме. И в этом доме вместе с радистами сидели два «мальчика» из НКВД, чтобы чего не случилось.

16 июля 1941 года недопеченным командирам зачитали приказ о присвоении звания младшего лейтенанта. 20 июля Придонов уже прибыл в город Днепродзержинск, чтобы вступить в свою новую должность, хотя командовать ему было некем и нечем.

Через некоторое время Михаил получил в свое распоряжение радиостанцию РСБФ (радиостанция скоростного бомбардировщика фронтовая). По тем временам это была самая современная, мощная техника, но работать на ней было невозможно, потому что связистам не была передана к ней необходимая схема связи.

6 августа по тревоге Придонова и еще нескольких командиров стрелкового батальона вызвали в штаб дивизии. Командир дивизии полковник Калинин показал на карте место, где прорвались немецкие танки, усиленные десантом. Задача: поехать туда на машинах и уничтожить как можно больше танков. Но чем? В распоряжении бойцов были только винтовки Мосина. Не было даже пулемета, а бутылки с зажигательной смесью тогда еще не изобрели.

Окружение и плен

Как командир связи Придонов должен был ездить туда-сюда на мотоцикле с донесениями, но его никто никуда не посылал. Он занимался общими делами: стрелял, подбирал раненых, делал то, что мог. И вот, таким образом, батальон продержался в лесопосадках шесть дней. Оставшиеся в живых считали, что свое дело они провалили, хотя за это время немцы раньше успевали захватить какую-нибудь страну. Когда же Михаил вернулся в свой взвод связи, оказалось, что его там уже похоронили, а на его место взяли другого лейтенанта.

Вскоре немцы форсировали Днепр, и дивизия была окружена. После попытки прорыва ее остатки были рассеяны и пытались выбраться за линию фронта.

— Из окружения выходили 20 старших командиров  штаба — все очень умные и грамотные, кроме меня, 20-летнего мальчишки, — вспоминает Михаил Придонович. — Идут, галдят, делятся стратегическими планами. Мы втроем отошли в сторону. А они так галдели, что проезжающие немцы их заметили и перебили. А кого не перебили — забрали в плен.

Дальше уже втроем выходили из окружения без малого месяц. Дошли почти до линии фронта и хотели ее ночью переходить. Но 17 октября 1941 года, на рассвете, немцы возобновили наступление и заняли деревню, которая еще вчера была нейтральной. Улица была полна вражеской техники и людей в шинелях чужого, непривычного цвета.

Михаил был переодет в штатские лохмотья, которые выменял по пути, но из прорехи рваных штанов виднелись командирские галифе с малиновым кантом. Немецкий унтер-офицер навел на него автомат: «Хэнде хох!» Под дулом автомата его погнали на площадь, где собирали подозрительных личностей. Оттуда — на сборный пункт военнопленных. И пошло-поехало…

Из лагеря военнопленных — в концлагерь

В этом хождении по мукам трудно выделить самую страшную страницу. На людей, переживших первую зиму плена, как на какое-то чудо, показывали пленные, попавшие лагерь в 1942 году.

Потом был еще один лагерь, из которого Михаила, как неблагонадежного, перевели в специализированный «офицерский» лагерь в Карпатах. И отсюда он попытался бежать.

О товарище по побегу Сергее Багдасарове Михаил Придонович не раз упоминает на страницах своих книг. Сергей был старше, опытнее и рассудительнее, он успел уже окончить институт и получить полезную для выживания профессию — инженера-электрика.

Электрик Сергей и писарь Михаил пользовались в лагере некоторой свободой передвижения. И вот однажды, пройдя вечернюю поверку, они проскочили через ворота, прежде чем те закрылись. За этими первыми воротами у них было заготовлено место, в котором можно было спрятаться до темноты. А затем преодолеть еще проволочное заграждение, в котором заранее был проделан лаз… Последний этап прошел не без трудностей. Михаил зацепился одеждой за колючки и едва успел выпутаться до подхода часового.

Карпаты, апрель 1944 года. Беглецы прятались в лесу, пока голод не выгнал их в деревню. А здесь на них «накапал» какой-то бдительный крестьянин. Полицаи с винтовками: «Руки вверх!» На друзей надели наручники, бросили в телегу.

— Впервые я носил эти самые кандалы, о которых читал только в учебниках истории, — говорит Михаил Придонович.

Затем был так называемый штрафной лагерь — большой, выстеленный соломой барак, в котором держали человек 20 таких же ребят. Вечером, когда стемнело, в барак зашел солдат с овчаркой и фонарем «летучая мышь». Солдат читал газету и затем, нарушив устав, бросил ее пленным, а сам уснул под присмотром бдительной собаки. Так, из немецкой газеты, Придонов узнал об открытии «второго фронта» западными союзниками.

И от своих, и тем более от чужих Михаил Придонович скрывал, что «кумекает по-немецки», потому что его мама по национальности немка. Но каким-то образом немцы об этом узнали. И вот в один далеко не прекрасный день дверь камеры открылась, и в нее зашел капитан абвера в сопровождении часового.

Капитан спрашивает: «Ты кто по национальности?» Придонов отвечает: «Армянин». «Но у тебя же мать — немка! Одно твое слово — и ты мог бы стать немецким офицером». Михаил встает «смирно», щелкает каблуками своих деревянных сабо и говорит: «Благодарю вас, капитан, но я уже советский офицер». Михаил Придонович очень гордился тем, что мог бросить эти слова в лицо врагу. Но не раз потом сожалел, что остался после этого жив. Потому что за этот эффектный поступок его перевели из лагеря военнопленных в концентрационный лагерь — а это далеко не одно и то же.

Нижние круги ада

В концлагере Гросс-Розен (на территории современной Польши) Михаил выдавал себя за монтера, чтобы работать электриком вместе с другом Сережей. Но, как выяснилось, «монтером» на немецком называют слесаря, и его отправили в цех по монтажу торпедных аппаратов. Он был в ужасе: как же так, делать оружие против своих! Он же принимал присягу! Но потом притерся и наловчился выполнять присягу даже в концлагере.

— Мы обрабатывали трубу торпедного аппарата, — рассказывает Михаил Придонович. — Труба эта состояла из четырех колен. На нее надо было привинтить чугунную дверцу на 16 болтах. Но после нашей обработки, при первом же пуске, все эти 16 болтов осыпались бы, как горох. Гут? Гут. Но если бы меня поймали за этим занятием, то тоже бы протерли напильником и оторвали голову.

После того как линия фронта приблизилась к лагерю Гросс-Розен, узников погнали пешком по морозу — в соседнюю Австрию, где находился Маутхаузен. И те, кто выжил после этого «марша смерти», вскоре убедились, что количество степеней сравнения у человеческих мучений поистине бесконечно.

Незадолго до того, как Придонов попал в Маутхаузен, здесь заморозили заживо советского генерала Карбышева, отказавшегося сотрудничать с немцами. Об этом мы знаем с детства, по школьным учебникам. Но в наших учебниках ничего не было сказано о другом подвиге — восстании и массовом побеге смертников из блока №20, который представлял собой что-то вроде концлагеря внутри концлагеря.

Бежали 600 человек, из которых, по разным версиям, остались в живых шесть или восемь. В основном это были офицеры и политработники, уже приговоренные к смерти. Ночью они закидали камнями и захватили пулеметные вышки, а затем, по доскам, одеялам и телам товарищей преодолели колючую проволоку под током высокого напряжения.  

До последних дней войны эсэсовцы, полицейские, энтузиасты из местных жителей и даже дети из гитлерюгенда ловили беглецов в лесах, зверски убивали на месте и складывали во дворе местной школы, где сейчас установлен монумент в виде классной доски с палочками-пометками. Каждая такая пометка — убитый человек. Местные жители называли эту акцию «охота на лис».

И все-таки дело приближалось к развязке. В горах уже громыхала канонада орудий наступающих американцев. 4 мая 1945 года узников построили на вечернюю поверку — «аппель». Внимательно посмотрев в глаза полумертвому от голода Михаилу, начальник блока велел капо (старшему по блоку) записать его номер. С таким же успехом он мог зачитать ему смертный приговор.

Утром Придонова с другими такими же «музульманами» (то есть «доходягами») построили и отдельно раздали «каву» (так называемый кофе). Это означало, что после завтрака их поведут в печку.

— Но самое обидное было другое, — говорит Михаил Придонович. — Самое обидное, что в этот день, субботу, нам должны были выдать по кусочку кровяной колбасы. Вот этой колбасы пожрать бы, а потом пускай в печку.

Нам привезли канистры с баландой. Для того чтобы отвезти эти канистры пустые на кухню, всегда начиналась драка между ребятами. Пустой бачок отнести легко, а там, на кухне, чем-нибудь разживешься. И вот удивительная солидарность. Совершенно незнакомые люди нам говорят: «Ребята, хватай бачки, убирайтесь отсюда и не возвращайтесь». Мы убежали, спрятались на кухне, а в это время на территорию въехал американский танк.

Материнская молитва

Этот американский танк узники весь ощупали и исцеловали. Из него вылез солдат-негр с карманами, полными шоколадок, жвачек и сигарет. Он начал все это раздавать. Пораздавал все.  Затем танк уехал, а узники остались.

Немцы бежали, но позднее выяснилось, что у эсэсовцев был приказ уничтожить всех заключенных. В лагере действовал подпольный комитет. Его члены вооружились и взяли на себя оборону лагеря. Однако многие из тех, кому удалось отбить атаку эсэсовцев, стали умирать один за другим через несколько дней — от объедания.

Круглый день американский повар варил во дворе лагеря кашу из оставшегося на немецкой кухне концентрата и раздавал ее всем желающим. Обезумевшие от голода люди не могли ограничить себя в еде — объедались и падали на землю в страшных мучениях. Одним из этих несчастных был и Михаил, которого нашел в бараке Сергей Багдасаров.

— Сережа потащил меня к себе в санчасть, — рассказывает Михаил Придонович. — Оказалось, что врачи там были чехи, большие любители шахмат. У Сережки был второй разряд по шахматам, и это спасло нас обоих. Они оставили его у себя, подкормили, а он уж привел меня туда и выходил при помощи строгой диеты. Вечная ему память.

Вернувшись в 1946 году домой, после длительных проверок в другом, уже советском лагере, Михаил зашел в свою комнату и увидел, что мама там все сохранила в неприкосновенности. Он нашел на месте даже модель самолета, сделанную им перед войной.  Каждый понедельник мама ходила в единственный действующий храм города — правда, не немецкий, лютеранский, а православный. И, наверное, она очень сильно молилась Богу, потому что все мужчины семьи Придоновых участвовали в войне, и все вернулись живыми.