125 лет Матросу Железняку
Памятник Анатолию Железнякову
2 мая (20 апреля старого стиля) – день рождения героя революции и гражданской войны, матроса-анархиста Анатолия Григорьевича Железнякова (1895—1919). Несколько фактов из жизни этого замечательного человека.
1. Писатель Юрий Олеша об Анатолии Железнякове (из книги «Ни дня без строчки»):
«Я знал интеллигентного матроса, который, говоря со мной о коммунизме, привлёк в качестве метафоры синюю птицу счастья из Метерлинка, – Анатолия Железнякова, того самого матроса, которому был поручен разгон (так сказать, техническое его исполнение) Учредительного собрания. Он, как известно, подошёл вдруг к председательствовавшему Чернову и сказал:
– Пора вам разойтись. Караул хочет спать.
Караул был из матросов.
Он был очень красивый человек, Железняков, светлой масти, утончённый, я бы сказал – в полёте. Он был убит на Дону в битве с Деникиным, убит в то время, когда, высунувшись из бойницы бронепоезда, стрелял из двух револьверов одновременно. Так он и повис на раме той амбразуры, головой вниз и вытянув руки по борту бронепоезда, руки с выпадающими из них револьверами. Это мне рассказывал очевидец».
Федоскинская лаковая миниатюра. Портрет Матроса Железняка
2. Генерал Антон Деникин в своих «Очерках русской смуты» писал: «Между прочим, из-за матроса Железнякова, разогнавшего Учредительное собрание и впоследствии убитого в бою с «добровольцами», идёт большой спор между анархистами и коммунистами, оспаривающими друг у друга честь – числить его в своих рядах».
Слева – сестра Александра, справа – брат Николай, в центре – Анатолий Железняков. 1900 год
3. Из дневника самого Анатолия Железнякова, запись на новый 1917 год:
«Новый год! Что ты даришь мне из трёх вещей, которые лежат на пути моём? Смерть, свободу или заключение?..
Я не боюсь и смело гляжу вперёд, ибо верю, что выиграю. Смелость в движениях, хладнокровие в работе, уверенность в средствах – всё это мне даст моя вера, вера в светлое будущее.
Да здравствует жизнь, труд!
Да здравствуют лишения и трудности!
Новый год! Провожу я тебя или нет?»
Анатолий Железняков. Фотографии с 1914 по 1919 годы
Запись после Февральской революции:
«Итак, я гражданин! Нечто новое на лице нашей земли! Но меня это не радует, да и не печалит. Новая забава для добрых россиян, и только.
Совершился переворот, который долго, но верно подготовлялся в течение многих лет. Император Николай отрёкся от престола, и буржуазия встала у кормила правления. И вот теперь начинается тонкая хитросплетённая политика капиталистов.
Но что получил народ? Право свободного голоса, сходок, организаций. Последовал целый ряд приказов об освобождении политических преступников – всё в порядке вещей.
Как я должен поступить?
Что предпринять?
Эх ты, куцая свобода, как обкорнали тебя!»
Самая последняя запись в дневнике, на которой он обрывается:
«Жизнь с 18 марта резко повернула течение и усилила свой бег. Было собрание моряков. Выхожу, говорю и начинаю жить той жизнью, о которой мечтал, жизнью общественного деятеля. Писать лень, дел бездна...
Но кто же я?»
Могила Анатолия Железнякова в Москве на Ваганьковском кладбище и надгробная надпись с удалённой фамилией Сталина (удалена около 1961 года)
Советский значок в память Анатолия Железнякова
Советская открытка 1964 года
Алексей Зуев. Матрос Железняк, революция, анархия. Аппликация из фрагментов газетных рекламных объявлений. 2017 год
Памятник Анатолию Железнякову в Верховцево до и после декоммунизации (возможно, в данном случае правильнее говорить о «деанархизации»)
4. Большевик Владимир Бонч-Бруевич называл Анатолия Железнякова «прирождённым вождём». И он красочно, хотя и довольно враждебно (что, впрочем, неудивительно), описывал анархистскую матросскую вольницу, с которой приходилось иметь дело Железняку:
«В сущности, анархизма у них никакого не было, а было стихийное бунтарство, ухарство, озорство и, как реакция военно-морской муштры, неуёмное отрицание всякого порядка, всякой дисциплины. И когда мы, несколько человек, вокруг молодого Железнякова, пытались теоретизировать, тут же сидел полупьяный старший брат Железнякова, гражданский матрос Волжского пароходства, самовольно заделавшийся в матросы корабля «Республика», носивший какой-то фантастический полуматросский, полуштатский костюм с брюками в высокие сапоги бутылками, - сидел здесь и чертил в воздухе пальцем большие кресты, повторяя одно слово: «Сме-е-е-рть!» и опять крест в воздухе: «Сме-е-е-рть!» и опять крест в воздухе - «Сме-е-е-рть!» и так без конца. Демьян Бедный, сидевший здесь же, искоса смотрел на него и усиленно, от волнения, ел масло без хлеба, стоявшее на тарелке на столике, очевидно, не очень одобряя наше неожиданное ночное путешествие.
– Смее-е-рть!.. – вопил этот человек с иконописным, худым, тусклым, измождённым лицом.
Николай Григорьевич Железняков. 1916 год
– Сме-е-е-рть!.. – говорил он, чертя кресты, устремляя в одну точку свои стеклянные, помутнелые глаза, время от времени выпивая из стакана крупными глотками чистый спирт, болезненно каждый раз искажавший его лицо, сжимавшееся судорогой. И он в это время делался ужасен и противен, - столь отвратительна была его больная, полусумасшедшая улыбка искривлённого рта. Он хватался за грудь, как будто бы там что-то жгло, что-то душило его… Глаза его вдруг вспыхивали фосфорическим цветом гнилушки в тёмную ночь в лесу, и он опять чертил кресты в воздухе и повторял заунывным, глухим голосом всё то же одно, излюбленное им, слово:
– Сма-е-е-рть!.. Сма-е-е-рть!.. Сма-е-е-рть!
– Да будет тебе! – зло окликнул его Железняков-младший».
Потом произошла такая сценка:
«Был четвёртый час ночи. Вдруг в комнату полувбежал коренастый, приземистый матрос... Он то и дело хватался за револьвер и словно искал глазами, в кого бы разрядить его. И вдруг остановился посреди комнаты, изогнулся, сразу выпрямился и заплясал матросский танец... Другие матросы повскакали с мест и присоединились к нему, выделывая этот вольный танец, сатанинский танец смерти, и когда они, распалённые, вертелись в вихре забытья, вдруг остановились, и он, этот коренастый, а за ним и все другие, запевали песню смерти – смерти Равашоля:
Задуши своего хозяина,
А потом иди на виселицу, –
Так сказал Равашоль! [...]
– Не могу! Не могу! Не могу! Тяжко мне!.. – кричал тот приземистый, и он хватался за грудь, точно стремясь её разодрать, и извивался и изгибался весь, откидывая голову. Короткая шея его и обнажённая волосатая грудь то смертельно бледнели, то вдруг вспыхивали ярко-красным огнём, заливаемые кровью, и кожа его пупырилась и обсыпалась бисером и делалась той, что называют «гусиной кожей».
– Убить! Надо убить! Кого-нибудь убить!.. – и он искал револьвер, судорожно неверной рукой шаря вокруг пояса.
– Жорж, что ты, с ума сошёл?.. – крикнул на него Железняков. – Накачайте его!
И ему дали большой стакан чистого спирта. Он, выпив его одним духом, бросил стакан. [...] Шатнулся, шарахнулся и рухнул на диван, недвижимо, мертвецки пьяный.
– И вот так каждый день, не может, как наступает рассвет, томится, ищет, душит руками, плачет и хочет убить. На фронте в окопах выползал в эти часы на разведку и переколошматил множество немцев, и здесь ищет кого убить и, бывает, убивает, да мы за ним следим, вот только спиртом и глушим, – спокойно рассказывал мне кто-то из матросов.
Иконописный всё чертил кресты, протрезвился, более не вопиял и вдруг, извиняясь, заговорил скороговоркой: – Вот чудак! Я проще! Всё прошусь в командировку. Придём с отрядом на станцию, идём тихонько. Где дежурный? Идет офицерик. Я подхожу, улыбаюсь… Он идёт, сердешный, и не думает, а я раз! – суну вот моего милёнка, – и он показал на наган, – и всегда прямо в печёнку снизу, – трах! – и готово! Кувырк! Глазами хлоп! А я его в лоб, если ещё жив. И ничего-с! Готов, и всё тут. Очень я этих офицериков люблю угощать. И самому, знаете, приятно, тепло делается, и на душе спокойно, радостно, тихо, словно ангелы поют. – И он закрестил крестами. [...]
– Я тебе! Будет! Иди спать! Нажрался! – сердито заговорил Железняков, чувствуя неловкость своего положения сознательного анархиста. – Пшёл!»
Страницы книги Юрия Дмитриева «Матрос Железняк» (Издательство «Детский мир», 1962 год). Художник А.А. Лурье
Обложки советских книг о матросе Железняке