Была бы Украина, а кого ненавидеть - найдётся
Прекраснейшее от Ищенко.
Проблема многих постсоветских республик заключается в том, что, выделившись из состава империи и противопоставляя свою «свободу» имперскому «рабству», они сохранили насквозь имперское сознание.
Это состояние когнитивного диссонанса не позволило им ни создать нормальную федерацию (с учётом своей лоскутности), ни вовремя отпустить «чужеродные» регионы, с тем чтобы оставшийся национальный монолит комфортно чувствовал себя в национальном государстве.
Когда я говорю о лоскутности, я имею в виду не отдельные страны, а практически все постсоветские республики. Даже в маленькой Латвии есть Латгалия, в Эстонии остра проблема русских, а в Литве — польских регионов, в Молдавии — Приднестровья и Гагаузии и т. д. Крошечную Грузию называли Кавказской империей за попытку огрузинить осетин, абхазов и аджарцев, ну а уж Украина по своему составу является классической империей.
На момент распада СССР Украина по размеру территории и количеству населения была практически полной копией Австро-Венгрии начала ХХ века, лишь немного ей уступая. Немногим отличалась она от двуединой монархии и в плане лоскутности.
Значительные территории на Западе страны были заняты компактно проживающими поляками, венграми, румынами, болгарами, Восток был русским. На юге, при преимущественно русском составе населения, значительную часть составляли греки, армяне, евреи, татары.
Да и то, что пытались выдавать за собственно украинский народ, не было внутренне единым. Эту весьма условную общность можно было разделись как минимум на малороссов, галичан и русин. Причём русины считали себя отдельной нацией.
Да и галичане «чувствовали» и «чувствуют» себя украинцами лишь до тех пор, пока у них есть возможность доминировать в украинском государстве, навязывая остальным национальным группам свои представления о жизни. Как только галицийское доминирование оказывается под угрозой, галичане сразу вспоминают о своей исторической самости и декларируют своё право на отделение от остальной Украины.
Украину можно условно разделить на несколько макрорегионов: Слобожанщину, Донбасс, Запорожье, классическую Новороссию (от Днепропетровска до Одессы), Малороссию (от Житомира до Полтавы и от Киева до Винницы), а также Западную Украину, которую поляки называют Восточной Польшей.
Но в рамках этих макрорегионов сосуществуют десятки региональных (квазиплеменных) идентичностей. Макрорегион чувствует своё относительное единство лишь в рамках противостояния остальной Украине. Если проблема противостояния внешнему воздействию снимается, то тут же происходит распад на региональные идентичности.
Восемь лет вся Россия наблюдала, как мужественно сражаются ДНР/ЛНР с остальной Украиной, но как только речь заходила об объединении республик, сразу же возникала донецко-луганская конкуренция. Так что даже таможенную границу между республиками отменили совсем недавно, и то под давлением России. В Слобожанщине Харьков скорее тяготеет к Белгородчине. А Сумы — к соседним районам Брянщины, чем друг к другу. Одесса до сих пор свысока посматривает на остальную Украину, ощущая себя имперским порто-франко и Южной Пальмирой. Днепропетровск гордится давно умершей промышленостью, при царе Горохе производившей советские межконтинентальные ракеты. Запорожье (фактически новороссийский Александровск) ищет свои корни не во временах основавшей Александровскую крепость Екатерины, а в эпохе сечевой казацкой вольницы.
На Западной Украине галицийские бандеровцы ненавидят бандеровцев волынских настолько, что если бы не необходимость консолидировано осваивать остальную Украину, с удовольствием начали бы резать друг друга. Русинское (бывшее венгерское) Закарпатье, не испытывающее идиосинкразии в отношении России, вообще для региона чужаки (хоть до австрийского геноцида 1914-1917 годов галичане также себя именовали русинами).
Да и в самой Галиции между Тернополем, Ивано-Франковском и Львовом идёт ревнивая борьба за первенство. Отношение к львовянам, самочинно провозгласившим себя «Украинским Пьемонтом», у остальных галичан до смешного напоминает ревность луганских к более крупному, богатому и лидирующему в регионе Донецку.
Киев, если вам, конечно, повезёт в толпе неокиевлян, заселивших город после независимости, поймать кого-то из штучных экземпляров, чьи предки жили в Киеве хотя бы до Великой Отечественной (я уж не говорю, до Первой мировой) войны, обязательно вспомнит о своём общерусском значении, упирая на Нестора, прозвавшего его «матерью городов русских». То есть он не откажется от «синицы в руках» — статуса независимой украинской столицы, но и о «журавле в небе» — статусе «древней столицы» не забудет, ревнуя к первопрестольной Москве.
На этом фоне традиционные напоминания харьковчан, никогда не забывающих напомнить, что именно их город был первой столицей Украины, и по сей день претендующих на статус «научной столицы», напоминают ревнивую (по отношению к Москве) ностальгию питерцев по временам своей имперской молодости и выглядят совершенно безобидно, хотя и бессмысленно.
И вот всю эту сборную солянку строители «украинской Украины» запихнули в прокрустово ложе унитарного государства. Могло ли с подобного «плавильного котла», в котором неудачливые «сталевары» собирались сварить «украинскую нацию», не сорвать крышку? Нет, не могло.
В федеративном государстве противоречия между отдельными регионами, а также регионами и центром микшируются за счёт относительной гибкости системы, позволяющей региональному управленческому звену в рамках общегосударственной стратегии учитывать местные особенности и адаптировать общее к частному. В государстве унитарном регион может гарантировать себя от проведения чуждой ему культурной и экономической политики только захватив власть в центре.
Отсюда постоянное стремление украинских региональных элит в центр. В отличие от федерации, где при переводе в центр на новый уровень переходит чиновник, на унитарной Украине на новый уровень переходил целый регион. Механизмы же унитарного государства (в украинском исполнении) предполагали, что заявленная центром политика (во всех сферах) будет навязываться всем регионам без оглядки на их исторические, культурные и экономические различия.
Более того, пока региональные элиты осуществляли управление на уровне собственного региона, они очень хорошо понимали необходимость федерализации. Именно за такое решение проблемы выступали на уровне региона и галичане, и донецкие, и харьковчане, и днепропетровцы. Но как только в руках региональной элитной группировки оказывалась власть в Киеве, соблазн использовать механизм унитарного государства для получения финансово-экономических преференций за счёт других регионов (стрижки унитарной ренты) моментально перевешивал все рациональные соображения.
Отсюда и имманентная украинской государственности ксенофобия. Именно не русофобия как частный случай, а всеобщая ксенофобия. Русофобствует Украина в силу того, что «враждебность России» — на сегодня самый комфортный для неё миф: всё же украинцы уверены, что они не поляки, но до сих пор с остервенением пытаются доказать сами себе, что не русские. Если Россия завтра исчезнет, как будто её и не было на планете, русофобию органично сменит полонофобия, а там мадьярофобия. Не зря же патентованные украинцы мотивируют своё презрение к русским тем, что те якобы финно-угры. Как вы понимаете, такая аргументация косвенно свидетельствует о том, что не только коми, мордву и удмуртов, но и финнов с венграми патентованные украинцы считают расово неполноценными.
В общем, была бы Украина, а кого ненавидеть найдётся.
Дело в том, что при попытке унифицировать внутреннюю лоскутность, внутренние противоречия, ведущие к нарастающему противостоянию различных регионов, Украина может снять, только консолидировав их против внешнего врага. Помните, как радовались на Украине «российской агрессии» в 2014 году, заявляя, что теперь то уж точно «украинская нация» консолидируется для «отпора врагу»? И были не так уж не правы. Подавлять Русскую весну в Донбассе в массовом порядке оправились жители соседних новороссийских регионов. Те самые, которые любят рассказывать, что без оружия и без организации не могли противостоять вооружённым нацистам, и которые, как только им Украина дала оружия и обеспечила армейскую организацию, сразу обратили это оружие против тех, кого им предложили в качестве «внешнего врага».
Проблема Украины в её текущем состоянии в том, что она слишком слаба, чтобы иметь настоящего врага. Ну, а опереточная угроза вызывает не менее опереточную консолидацию, не снимающую внутренние противоречия. Де факто федеративная, де юре унитарная страна, не способная начать необходимую ей внешнюю войну и потому объявляющая внутреннюю (гражданскую) войну внешней агрессией логично управляется 95-м кварталом.
Полностью здесь - https://cont.ws/@ishchenko/2166607
Проблема многих постсоветских республик заключается в том, что, выделившись из состава империи и противопоставляя свою «свободу» имперскому «рабству», они сохранили насквозь имперское сознание.
Это состояние когнитивного диссонанса не позволило им ни создать нормальную федерацию (с учётом своей лоскутности), ни вовремя отпустить «чужеродные» регионы, с тем чтобы оставшийся национальный монолит комфортно чувствовал себя в национальном государстве.
Когда я говорю о лоскутности, я имею в виду не отдельные страны, а практически все постсоветские республики. Даже в маленькой Латвии есть Латгалия, в Эстонии остра проблема русских, а в Литве — польских регионов, в Молдавии — Приднестровья и Гагаузии и т. д. Крошечную Грузию называли Кавказской империей за попытку огрузинить осетин, абхазов и аджарцев, ну а уж Украина по своему составу является классической империей.
На момент распада СССР Украина по размеру территории и количеству населения была практически полной копией Австро-Венгрии начала ХХ века, лишь немного ей уступая. Немногим отличалась она от двуединой монархии и в плане лоскутности.
Значительные территории на Западе страны были заняты компактно проживающими поляками, венграми, румынами, болгарами, Восток был русским. На юге, при преимущественно русском составе населения, значительную часть составляли греки, армяне, евреи, татары.
Да и то, что пытались выдавать за собственно украинский народ, не было внутренне единым. Эту весьма условную общность можно было разделись как минимум на малороссов, галичан и русин. Причём русины считали себя отдельной нацией.
Да и галичане «чувствовали» и «чувствуют» себя украинцами лишь до тех пор, пока у них есть возможность доминировать в украинском государстве, навязывая остальным национальным группам свои представления о жизни. Как только галицийское доминирование оказывается под угрозой, галичане сразу вспоминают о своей исторической самости и декларируют своё право на отделение от остальной Украины.
Украину можно условно разделить на несколько макрорегионов: Слобожанщину, Донбасс, Запорожье, классическую Новороссию (от Днепропетровска до Одессы), Малороссию (от Житомира до Полтавы и от Киева до Винницы), а также Западную Украину, которую поляки называют Восточной Польшей.
Но в рамках этих макрорегионов сосуществуют десятки региональных (квазиплеменных) идентичностей. Макрорегион чувствует своё относительное единство лишь в рамках противостояния остальной Украине. Если проблема противостояния внешнему воздействию снимается, то тут же происходит распад на региональные идентичности.
Восемь лет вся Россия наблюдала, как мужественно сражаются ДНР/ЛНР с остальной Украиной, но как только речь заходила об объединении республик, сразу же возникала донецко-луганская конкуренция. Так что даже таможенную границу между республиками отменили совсем недавно, и то под давлением России. В Слобожанщине Харьков скорее тяготеет к Белгородчине. А Сумы — к соседним районам Брянщины, чем друг к другу. Одесса до сих пор свысока посматривает на остальную Украину, ощущая себя имперским порто-франко и Южной Пальмирой. Днепропетровск гордится давно умершей промышленостью, при царе Горохе производившей советские межконтинентальные ракеты. Запорожье (фактически новороссийский Александровск) ищет свои корни не во временах основавшей Александровскую крепость Екатерины, а в эпохе сечевой казацкой вольницы.
На Западной Украине галицийские бандеровцы ненавидят бандеровцев волынских настолько, что если бы не необходимость консолидировано осваивать остальную Украину, с удовольствием начали бы резать друг друга. Русинское (бывшее венгерское) Закарпатье, не испытывающее идиосинкразии в отношении России, вообще для региона чужаки (хоть до австрийского геноцида 1914-1917 годов галичане также себя именовали русинами).
Да и в самой Галиции между Тернополем, Ивано-Франковском и Львовом идёт ревнивая борьба за первенство. Отношение к львовянам, самочинно провозгласившим себя «Украинским Пьемонтом», у остальных галичан до смешного напоминает ревность луганских к более крупному, богатому и лидирующему в регионе Донецку.
Киев, если вам, конечно, повезёт в толпе неокиевлян, заселивших город после независимости, поймать кого-то из штучных экземпляров, чьи предки жили в Киеве хотя бы до Великой Отечественной (я уж не говорю, до Первой мировой) войны, обязательно вспомнит о своём общерусском значении, упирая на Нестора, прозвавшего его «матерью городов русских». То есть он не откажется от «синицы в руках» — статуса независимой украинской столицы, но и о «журавле в небе» — статусе «древней столицы» не забудет, ревнуя к первопрестольной Москве.
На этом фоне традиционные напоминания харьковчан, никогда не забывающих напомнить, что именно их город был первой столицей Украины, и по сей день претендующих на статус «научной столицы», напоминают ревнивую (по отношению к Москве) ностальгию питерцев по временам своей имперской молодости и выглядят совершенно безобидно, хотя и бессмысленно.
И вот всю эту сборную солянку строители «украинской Украины» запихнули в прокрустово ложе унитарного государства. Могло ли с подобного «плавильного котла», в котором неудачливые «сталевары» собирались сварить «украинскую нацию», не сорвать крышку? Нет, не могло.
В федеративном государстве противоречия между отдельными регионами, а также регионами и центром микшируются за счёт относительной гибкости системы, позволяющей региональному управленческому звену в рамках общегосударственной стратегии учитывать местные особенности и адаптировать общее к частному. В государстве унитарном регион может гарантировать себя от проведения чуждой ему культурной и экономической политики только захватив власть в центре.
Отсюда постоянное стремление украинских региональных элит в центр. В отличие от федерации, где при переводе в центр на новый уровень переходит чиновник, на унитарной Украине на новый уровень переходил целый регион. Механизмы же унитарного государства (в украинском исполнении) предполагали, что заявленная центром политика (во всех сферах) будет навязываться всем регионам без оглядки на их исторические, культурные и экономические различия.
Более того, пока региональные элиты осуществляли управление на уровне собственного региона, они очень хорошо понимали необходимость федерализации. Именно за такое решение проблемы выступали на уровне региона и галичане, и донецкие, и харьковчане, и днепропетровцы. Но как только в руках региональной элитной группировки оказывалась власть в Киеве, соблазн использовать механизм унитарного государства для получения финансово-экономических преференций за счёт других регионов (стрижки унитарной ренты) моментально перевешивал все рациональные соображения.
Отсюда и имманентная украинской государственности ксенофобия. Именно не русофобия как частный случай, а всеобщая ксенофобия. Русофобствует Украина в силу того, что «враждебность России» — на сегодня самый комфортный для неё миф: всё же украинцы уверены, что они не поляки, но до сих пор с остервенением пытаются доказать сами себе, что не русские. Если Россия завтра исчезнет, как будто её и не было на планете, русофобию органично сменит полонофобия, а там мадьярофобия. Не зря же патентованные украинцы мотивируют своё презрение к русским тем, что те якобы финно-угры. Как вы понимаете, такая аргументация косвенно свидетельствует о том, что не только коми, мордву и удмуртов, но и финнов с венграми патентованные украинцы считают расово неполноценными.
В общем, была бы Украина, а кого ненавидеть найдётся.
Дело в том, что при попытке унифицировать внутреннюю лоскутность, внутренние противоречия, ведущие к нарастающему противостоянию различных регионов, Украина может снять, только консолидировав их против внешнего врага. Помните, как радовались на Украине «российской агрессии» в 2014 году, заявляя, что теперь то уж точно «украинская нация» консолидируется для «отпора врагу»? И были не так уж не правы. Подавлять Русскую весну в Донбассе в массовом порядке оправились жители соседних новороссийских регионов. Те самые, которые любят рассказывать, что без оружия и без организации не могли противостоять вооружённым нацистам, и которые, как только им Украина дала оружия и обеспечила армейскую организацию, сразу обратили это оружие против тех, кого им предложили в качестве «внешнего врага».
Проблема Украины в её текущем состоянии в том, что она слишком слаба, чтобы иметь настоящего врага. Ну, а опереточная угроза вызывает не менее опереточную консолидацию, не снимающую внутренние противоречия. Де факто федеративная, де юре унитарная страна, не способная начать необходимую ей внешнюю войну и потому объявляющая внутреннюю (гражданскую) войну внешней агрессией логично управляется 95-м кварталом.
Полностью здесь - https://cont.ws/@ishchenko/2166607