«Я в темноте сжимал винтовку, а мимо шли немецкие автоматчики с собаками… Так я поседел в 19 лет»
Урал56.Ру продолжает публикацию воспоминаний орских ветеранов. Мы просим их рассказать о каком-то случае, произошедшем на фронте, и передаем то, что услышали, вам – максимально близко живой речи, почти без сокращений и правки. Сегодня о событиях 76-летней давности вспоминает Сергей Дмитриевич Вдовин. На фронт он ушел 17-летним, приписав себе 9 месяцев. Участвовал в Сталинградской операции, бился на Курской дуге, а завершил войну 12 мая в Праге. В мирное время работал геологом.
Рассказ Сергея Вдовина
Начинал я служить в пехоте, но ПТР-овцем. При пехотном полку была рота ПТР, то есть бойцы, вооруженные противотанковыми ружьями. Это престижно считалось – бронебойщики, истребители танков... Но тяжело. Противотанковое ружье с патронами весит 16 килограммов, пуд. Вообще, его положено было вдвоем носить, но людей вечно не хватало, и обычно решалось все просто: берешь этот пуд на плечо, а еще плюс вещмешок, скатка, каска – нагрузился и пошел. Такой нагруженный я от Воронежа до Карпат и дотопал… Потом уже телеграфистом стал.
«Бронебойщики» с противотанковыми ружьями. Фото из открытых источников
О каком случае рассказать… Вы читали, наверное, про бои под Тернополем? Вот я там участвовал, в окружение попал. Как дело-то было: наша армия окружила большую немецкую группировку. Замкнули кольцо, сжимаем. Причем наша часть не в первых рядах оказалась, немцев мы и не видели, они где-то впереди должны быть, а мы своих догоняли, чтобы их усилить в случае серьезного боя. Линия фронта – она ведь просто называется «линия», а так не понятно толком, где она пролегает. Дорога, мы по ней шагаем, тут же обозы какие-то, орудия зачехленные. Наши ПТРы тоже в телегах лежат. И вдруг кричат: «Немцы прорвались, окружают!»
То есть мы их в кольцо брали, а они в каком-то месте мощным танковым ударом фронт наш прорвали и выскочили к переправе через Днестр. Группировка оказалась сильнее, чем наше командование думало. А главное – они внезапно обошли нас с двух сторон, то есть уже мы в окружении оказались! И такая неразбериха поднялась, все куда-то бегут, орут каждый свое, и что делать, непонятно! И обозы как провалились, и офицеры пропали, черт разберет, что происходит!
А местность лесистая. Я в один лесок на небольшой горке сунулся – там наши. Все из разных частей, в разных званиях. У кого автомат, у меня винтовка была, а кто и с пустыми руками. Сидим, думаем, что делать. Тут где-то вдали началась стрельба, взрывы: наши, значит, очухались, вступили в бой. Мы решили темноты дожидаться и пробиваться к ним на соединение. Ночью выдвинулись, бегом 25 километров покрыли, а зря – немцев полно, а наших не видать. И светает уже. Затаились под носом у немцев в густом ивняке, не шевелимся, снова ждем темноты. Ночью вернулись на свою горушку.
Приказ о награждении сержанта Вдовина медалью «За Отвагу». Фото с сайта «Память народа»
Артиллерийский старший лейтенант, командир батареи, отправил нас с еще одним бойцом, фамилию его до сих пор помню, Азаркин, проверить местность вокруг. Мы пошли – и на дороге наткнулись на мешок муки. Откуда он там взялся? Видать, кто-то, наши или немцы, а может, и местные, везли на телеге да выронили в суматохе. Ну, это ж счастье! Схватили его, чтоб своим утащить, и вдруг слышим: собаки лают. Потом уж и голоса стало слышно, по-немецки. Ну, понятно: патрули прочесывают захваченную территорию. Мы мешок в одни кусты спрятали, сами отбежали подальше, залегли в другие. Ждем. А они все ближе, сквозь кустарник продираются, треск такой, и собаки прямо заливаются.
А это страшно. Вот представьте: нас двое, с винтовочками, против группы автоматчиков. Что делать: стрелять? Выстрелишь – ну, убьешь кого-то, если повезет, но и себя раскроешь, тут уже все, шансов нет. А не выстрелишь? Все равно найдут, на то и собаки. Так же и пристрелят, или в плен возьмут. Я спрашиваю Азаркина шепотом: стреляем? Так-то мы в одном звании, но он возрастом постарше… Он рукой машет: ждем. А треск все ближе! Уже и топот четко слышно, пыхтит кто-то. Я лежу и мучаюсь: стрелять на звук? Не стрелять? Тогда и поседел. Как вернулись к своим, меня спрашивают: а чего ты седой-то стал? Потом оказалось – правда, затылок белый. 19 лет мне было…
И вот лежим, а на нас из темноты вываливается офицер, чужой части, но наш, советский! Ладно хоть не стрельнули. Офицер упал рядом, все втроем лежим. А немцы ближе, ближе… Да и прошли. Чутка на нас не наступили, гады! Ну, мы отдышались – и за припрятанной мукой. Все перешарили – нету! Немцы, что ли, подобрали? Так и вернулись мы с пустыми руками на гору.
Следующей ночью нашел нас местный парень-партизан, моих примерно лет. Принес буханку хлеба. Делили поровну на всех. До сих пор помню: 27 кусочков. Проглотил свой – вкуса не почувствовал. Но главное, паренек обещал нас вывести к фронту, чтоб к своим могли прорваться. Пошли, а ноги уж не двигаются. Но надо, не подыхать же с голоду… А пути 35 километров, да две речки перейти! И они такие там, бурные, и вода холодная, апрель же месяц. К рассвету вышли: вот они, немецкие окопы. Стали совещаться: нападаем? Ждем? Азаркин, помню, меня убеждал: «Да чего туда идти, смерть верная, тут хоть в плен попадешь, а там-то точно убьют!» Не пошел он с нами, остался. Так я и не знаю, что с ним стало. И сейчас часто думаю о нем: выжил, нет? Именно его запомнил почему-то, хоть даже имени не знал.
В общем, разделились мы. Часть осталась, а часть – на окопы. Немцы-то не ждали, в другую сторону повернуты были, мы добежали и постреляли их. И сразу – туда, к своим. Тут нам в спину как начали лупить! А весна же, непогодь, земля сырая. И по полю всюду глубокие колеи от танковых гусениц. Они узкие, но я тогда щупленький был, залез в такую – и ползком к своим. Другие тоже перебираются кто как может. И вот половину пути пробарахтались, вроде немцы попритихли, зато от наших окопов заработал «станкач». Ну, это станковый пулемет мы так называли. Мощь у него жуткая! Наши в сумерках не разобрались, что происходит, думали, от немцев лазутчики, ну, и жахнули. Мы орем, руками машем: «Свои, не стреляйте!» А разве ж услышишь, когда «станкач» грохочет? Но кто-то добрался до окопа уж не знаю каким образом, огонь прекратился. Мы туда и побежали – кто живой остался.
Приказ о награждении сержанта Вдовина Орденом Красной Звезды. Фото с сайта «Память народа»
Прыгаю я в окоп, понимаю, что живой остался, а меня за плечо трясут: «Эй, там в поле кто-то из ваших кричит, раненый. Иди за ним». А у меня сил совсем нет, трое суток в голоде, да марши эти ночные! «Ничего, - говорят, - вытаскивай, потом отдохнешь». Мы вдвоем с еще одним бойцом, не помню его, я уж и лиц-то не различал, поползли назад. Нашли раненого этого, капитан оказался пехотный. Может, немецкая пуля его цапнула, а может, и своя. Ох и здоровый оказался бугай! А мы – два солдатика. Волокли его, волокли по полю этому… Он кричит, мы тащим. Падаем – снова тащим... Не верил, что вернемся. Но – вернулись. Выжил капитан, нет – не знаю.
Еще одно фото Сергея Вдовина – он уже не солдат, а геолог
Поел я, поспал – и отправили меня своих догонять. У Днестра догнал. И дальше пошел вместе с ними воевать. Много еще всякого было…
