Поиск города

Ничего не найдено

Скажи товарищи, почему воюем?

Командир в Хмельницкой области отправил военных ремонтировать дом тестя: платил по 30 тысяч в месяц

Николай, Дмитрий, Валериан и Ольга Зубовы. Братья и сестра последнего фаворита Екатерины II

Николай, Дмитрий, Валериан и Ольга Зубовы. Братья и сестра последнего фаворита Екатерины II

Число погибших в Крокус Сити Холле выросло до 143 человек



В продолжение вчерашней публикации https://colonelcassad.livejournal.com/5294139.html
Фрагменты воспоминаний голландского военкора Лодевейка Грондейса посвященные ситуации на фронте летом-осенью 1917 года, где Грондейс ярко живописует всеобщее и тотальное разложение бывшей царской армии и отступление, превратившееся в бегство.
В этот период автор находился в войсках Юго-Западного фронта, а также был прикомандирован к "Дикой дивизии", с которой он и отступал после развала фронта.


Позицию Брусилова в начале революции резко критиковали.
Справедливо. Он предпринял немало мер, чтобы революция не разразилась.
В мае 1916 г. он говорил мне, что давил на [Б. В.] Штюрмера, уговаривая его решить польский вопрос раньше немцев. Ответ был: время еще не настало. В октябре того же года Брусилов просил великого князя Николая Михайловича, а в ноябре великого князя Михаила Александровича, брата царя, передать царю его мнение о необходимости срочно назначить ответственное правительство. Николай II передал ему, что он уважает его мнение в военных делах и советует ими и заниматься.
Когда революция за два смутных дня повернула в сторону династических изменений, Родзянко отправил к Брусилову молодого Палибина с сообщением: царя обвиняют в нелюбви к своей родине и презрении к народу, которого он лишил свободы и прав на блага цивилизации. Еще его винят в том, что он уронил достоинство короны скандальными историями в семье.
В ночь с 27 на 28 февраля Брусилов попытался поговорить с царем, но тот не пожелал его слушать.
После отречения, 4 марта Брусилов позволил поднять красное знамя.

* * *

Но то, что Брусилов делал как аристократ с видом независимым и непринужденным, позволяя солдатам
по-прежнему целовать себе руки, другие офицеры, одураченные ветром перемен, делали всерьез .
Можно сказать все - от старых генералов до безусых поручиков - соревновались в демократическом рвении. После того как Керенский своими оглушительными речами заразил их необходимостью «оказывать
личное влияние», они сидели долгими ночами на солдатских собраниях, выслушивая несусветные и претенциозные глупости и восхищаясь громкими фразами и формулировками без содержания.

* * *



Провалившееся наступление ЮЗФ. Его крах окончательно надломил разлагающуюся армию.

Приготовления к наступлению шли только в штабах, где офицеры трудились с лихорадочной энергией. Были объявлены учения: бросание грант, стрельба в цель, саперные работы. Солдаты отказались их
проводить. Полковые комитеты решили, что после трех лет войны не нужно утомлять солдат лишними занятиями.
Куда ни посмотришь, всюду «большевики». Их происки, неустанная пропаганда продолжали подрывать авторитет офицеров и поощрять солдатское неповиновение. Все только и делали, что говорили - комитеты рот, полков, дивизий, армейских корпусов, армий,говорили горячо и безудержно. Спорили, критиковали, а время между тем шло. Как эти солдаты, возбужденные против своего начальства, и это отчаявшееся начальство после возмущений, оскорблений, стычек могли вновь обрести единство и товарищество, необходимые для боя? Может ли командир после стольких уступок вновь обрести власть, без которой невозможно вести солдат в бой? Прав ли был Брусилов, поддавшись нагрянувшей грозе? Возможно ли сохранить авторитет после обрушившегося на армию кошмара?
Лично я не сомневался, что русский солдат в пекле атаки обретет свое несокрушимое хладнокровие и даже воинственное воодушевление.Но я опасался, что у него недостанет моральной силы выдержать после атаки испытание, тяжелее пулеметов и штыкового боя, - испытание изнуряющего пассивного ожидания на захваченных позициях.

* * *

Приближался дружный крик «ура!» и отдавался эхом в долине.
Это Керенский, он без устали объезжал дивизии, которым завтра нужно было идти в бой. Революция, как царизм, заявляла свои права на человеческую жизнь. По существу, она мало что изменила и самые торжественные обещания перед бесстрастным ликом смерти выглядели легковесно. Я уже много раз замечал недоумение на лице простого человека, вдруг осознавшего ничтожность своих прав и тяжесть
необъятных обязанностей.

* * *

И как все изменилось сегодня. Эти солдаты воевали за свое, потому что они так захотели. Я не уверен, что они сражались за республику, как до этого сражались за империю. Но сейчас они страдали по своему желанию, как свободные люди, потому что возмещение, какого они ждали за свои беды, стоило ран, и они показывали их с гордостью.
Крики раненых, а они еще долго раздаются в траншеях, в конце концов раскачали солдат. По рядам ощутимо, явственно пробежало
что-то вроде дрожи. Призыв товарищей, уже побывавших в пекле, разбудил чувство братства в тех, кто шел позади.
Я так часто видел внезапный подъем у русских, не спешащих потратить свою энергию, но тратящих себя без остатка, если вдруг
какая-то идея завладела ими!
Все колебания отброшены! И я увидел, как двинулись вперед эти солдаты, храбрые солдаты, лучшие солдаты в мире. Я уже видел не
раз при царе, как ходили эти солдаты на приступ.

* * *




Ближе к вечеру я встретил Керенского, он объезжает фронт, чтобы поговорить с солдатами. Командующий корпусом представил меня
ему, и мы обменялись несколькими фразами. Он произвел на меня впечатление человека убежденного. Узнав, что я принимал участие
во вчерашнем бою, он спросил меня, играла ли в нем роль республиканская идея? Спросил также, развернули ли те, кто шел на приступ Дзикеланы красные знамена? Я ответил, что не видел ни одного и даже красных кокард тоже видел очень мало. Но сказал также, что офицер-республиканец произносил в траншеях речи о демократической республике. Я мог бы еще прибавить, что победу в этой атаке принесли воинские качества русских, а не новые политические идеи, так несвоевременно распространенные и ослабившие армию. Но свое мнение я оставил при себе.
В этот вечер Керенский подписал декрет: Временное правительство выдавало каждому полку красное знамя, заменив им то, с каким
до этого солдаты ходили в атаку. С этим знаменем солдаты в дальнейшем будут защищать свои позиции.

* * *

Вчера в контратаках у нас отбили несколько позиций. Солдатские комитеты продолжают свою пропаганду под огнем противника и люди, забытые тыловыми службами, оставшиеся без пищи, их слушают. По счастью, отношения между солдатами и офицерами без
всяких слов улучшились, их связала общность потерь - 30 % среди солдат и 70 % среди офицеров.
Я каждый день обхожу наши линии, а они весьма обширны. Сегодня в полдень я пришел в бывшую немецкую траншею, последнюю
из тех, что мы удержали, где находится батальон. Через два часа я снова туда вернулся и увидел там только восемь офицеров и трех солдат.
- Что случилось? Боши в пятидесяти метрах, а вас десять человек защитников!
- Да, но сменный батальон пока не подошел.
- Неужели у вас покидают позиции до того, как подошла смена? .
- Ничего не поделаешь, солдаты решили, что слишком долго находились на первой линии.
Каждый день, когда я в одиночку возвращаюсь по траншеям в штаб, я вижу множество солдат, которые направляются низом в
Рыбники выпить чаю, оставив позиции, где лежат тела их товарищей, убитых в атаке. А среди раненых в лазарете я заметил немало с отстреленным указательным пальцем на левой руке.

* * *




Напротив меня старый солдат с морщинистым лицом, добрыми спокойными глазами. Он смотрит на меня какое-то время, потом
спрашивает:
- Скажи, товарищ, почему воюем?
На плохом русском языке я постарался объяснить, что нужно защищать свободу. Что лучше умереть, чем терпеть насилие.
И прибавил:
Иначе что стоит наша жизнь?
- Да,- согласился он. - Жизнь, она мало чего стоит.
Помолчав, я спросил его:
- А почему ты здесь, товарищ? После революции ты бы спокойно 'отправиться домой.
- Да потому, что вроде бы все говорят, что надо быть тут.
Его взгляд остановился на трупах возле меня, потом он поднял на глаза и сказал со вздохом:
У этих уже есть и земля и воля (слова, какими пользуется революционная пропаганда).
Он снова посмотрел на мертвецов, потом сказал соседу:
- А сапожки-то какие хорошие! Жалко их тут оставить гнить!

* * *

Временное правительство, продолжая следовать своей политике обвинило в постыдных неуспехах не солдат, не новые порядки, не наступивший кавардак в головах, а командующих и стало заменять старых военачальников на молодых честолюбцев, которые и ускорили конечную катастрофу.

* * *

12 -й армейский корпус занят реорганизацией своего небольшого участка фронта наступления, который все же слишком велик для
его действующих сил. Большая часть солдат осталась в арьергарде, отказавшись выходить на передовую. Заставить их нет никакой возможности, так как правительство упорно желает подчинить судьбы России требованиям солдат, а управление ходом событий равнодушным, скептичным, а то и враждебным к войне комитетам.
Отношение солдат поражает теперь своей грубостью, как до этого поражало смирением. Кое-кто из штабных офицеров, тех, что вошли
в военные комитеты и посещают солдатские собрания, незаметно переняли плебейские манеры и говорят торопливо и яростно, как
агитаторы. С немалым удивлением смотрю на генерала Черемисова, который прогуливается в обществе двух солдат.
Теперь генералы дожили до необходимости льстить солдатам, добиваясь фальшивым дружеством, которое, разумеется, никого не обманывает, того, что новый режим не позволяет добиваться дисциплинарными мерами.

* * *

На свежем воздухе начались конные соревнования, борьба пляски с кинжалами. Зрители, став стеной, поддерживали танцоров криками и хлопками в ладоши. Потом показывали упражнения с шашками: пускали лошадей в галоп и рубили ветки, поставленные справа и слева. Удивительно ловки эти кавказские всадники, которые любят только рубящее оружие. Они презирают копья, клинки и штыки, считая колющее оружие предательским. Они говорят: «Колют евреи».

* * *

Солдат спросил меня, почему Франция хочет продолжать войну.
Я пояснил , что Франция, вынужденная, как и Россия, воевать, не имеет сейчас возможности прекратить эту войну.
- Страна истощена, - возразил он. - Три года льется кровь. С нас хватит.
Я ответил, что враг все еще на территории России, что мир с немцам и лишит русских республиканцев всех выгод, какие сулит им новый режим, что будущее России пострадает от той слабости, какую проявляет армия в эти, возможно, решающие месяцы.
- Но если наши солдаты не хотят больше воевать?
- И что, теперь только от желания солдат зависит, будет сражение или нет?
- В демократической республике нельзя вести войну против воли солдат!
- Безусловно. Но если среди них мало настоящих граждан, желательно использовать пулеметы против строптивцев.
Собеседник рассердился и пустил в меня пулеметную очередь революционно-пропагандистских фраз, называя Францию буржуазной
республикой и обещая, что Россия будет республикой по-настоящему пролетарской, и так далее и тому подобное.

* * *





В Клубовцах я наблюдаю любопытную сценку. Мы обгоняем Латышский полк, тот самый, который решил судьбу революции на улицах Петрограда, на одной из подвод лежит солдат, рядом едет унтер-офицер на лошади, он в ярости. Глаза готовы выскочить из орбит
он хлещет нагайкой лежащего. Солдаты вокруг него, похоже, его одобряют. Унтер-офицер орет:
- Напился, свинья! Нашел время! Нам в бой идти, а он! Вот она, твоя свобода!
Повернулся к товарищам солдата и скомандовал:
- В канаву его! Под мою ответственность! И чтобы никто не смел брать на подводу!
Пьяного сбросили на обочину. Поток движется дальше, а пьяный солдат остается лежать в грязи.
Мог ли поступить так офицер, не оскорбив ревнивую жажду свободы этих солдат? До чего же жаль, что так мало таких унтер-офицеров среди этих крестьян, в которых разбудили самые дурные инстинкты!
Главная военная доблесть простого русского солдата - его послушание. Сейчас он в растерянности от призрачной свободы, которую
принесли ему политические расклады. Громкий окрик, тычок кулаком - и он все понял.

* * *

Не могу не заметить, что Бучач, где прошла революционная армия под руководством правительственных комитетов, разграблен до нитки и в нескольких местах подожжен. Лежат несколько мертвых горожан и несколько революционных солдат, наказанных батальонами
Неженцева, которые проехали по городу до нас.

* * *

Вокруг настоящий ужас. Резервы, которые направлялись в Подгайцы, чтобы поддержать стоящие там войска, были остановлены
людьми в форме и в гражданском, эти люди сообщили солдатам фальшивые новости, убедили, что их непременно возьмут в плен,
если они двинутся дальше. Так что немцы продвигаются вперед без малейших затруднений.
Повсюду одно и то же: старые солдаты и юные патриоты, объединенные офицерами в батальоны смерти, исполняют свой долг на
передовой. Зато резервы, части подкрепления, службы снабжения и транспорта под влиянием неустанной пропаганды большевиков
впадают в панику и бегут, и за горсткой бойцов образуется пустота.
Через короткое время и они вынуждены отступить или оказаться в руках врага, если слишком поздно заметили полную изоляцию, в какой оставили их товарищи.
А евреи повсюду дают нам понять, что это наказание за погромы в Калуше, Тернополе, Станиславове, за ограбление деревень Галиции, где проходила свободная пехота. Не исключаю, что к небесному наказанию - добавлю, вполне заслуженному - прибавилась и человеческая мстительность.

* * *

Мы сворачиваем к деревне, где ночевала другая часть нашей дивизии. Встречаем невероятное, детишки и женщины в слезах умоляют нас не причинять им зла. Старушка с дочерью и внуками становится на колени g Улицы перед нашими лошадьми и молит о справедливости:
у них отняли последние деньги. Нет, не враги, а революционные солдаты и наши кавалеристы кабардинцы проходили через эту деревню. У одного из домов старик снимает шляпу. Под фетровой шляпой свежая рана, нанесенная саблей. Он не сразу отдал часы и последние монеты. Доктор, бессильный, как и другие офицеры русской армии перевязывает рану старику, вокруг которого толпятся плачущие женщины и девочки. На горизонте видны горящие дома: там по деревням идет русская пехота..
Мы проехали километров двадцать, и в Белобожнице нас остановил приказ по дивизии. Похоже, неприятель атаковал Бучач
Проезжающие мимо всадники уверяют, что все фронтовые резервы сбежали.

* * *

Внезапно на вершинах холмов, которые ограничивают равнину с севера, появляются маленькие точки. Зрелище настолько неожиданное,
что мы невольно подаемся вперед к этой приближающейся живой линии. Теперь стало видно, что это авангард дезертиров, они идут
налегке, без ружей, без вещмешков, несут только одежду. А вот еще и еще цепочки солдат, они тоже спускаются в долину, где повсюду кипит лихорадочная жизнь. Тысячи беглецов, охваченные непреодолимой паникой, спасаются от врага, которого даже не видели. Наши кавалеристы со старорежимной выучкой смотрят на ужасающее зрелище с удивлением и иронией.
Появляется автомобиль с маленьким красным флажком, едет со страшной скоростью: солдат, член комитета армейского корпуса, реквизировал военный автомобиль, чтобы сбежать с «товарищами».

* * *

Пятнадцать тысяч молодых людей пройдут по этой дороге между двумя рядами кавалерии. Они изнурены страхом и лишениями.
Кавказцы с презрением над ними насмехаются: «Храбрецы! Руками надумали воевать? А ну быстро назад! Марш на врага!»
И они, в самом деле, возвращаются на фронт, эти пятнадцать тысяч революционных свободных солдат под предводительством восьми
казаков с пиками в руках. Жалкое зрелище: удрученные грубые лица, голодные глаза, они похожи на бродячих псов, их было бы жалко, если бы не подлое предательство родины. Ни один офицер не предал своего долга. Мне говорили, что многие офицеры, оставленные солдатами, гибли на своем посту. Дезертиры, которым новый режим, положившись на их совесть свободных людей, поручил с оружием в руках охранять новое правительство, единодушно пренебрегли всеми своими обязанностями, доказав преступную слабость и предельную глупость новых порядков, основанных, по мнению политиков, «на новых принципах».

* * *

Новый указ Временного правительства объявил, что офицеры имеют право расстреливать мародеров и дезертиров. Значит верхам не понравилась оригинальная свобода, которую получили «товарищи-солдаты» от социалистов-революционеров, связанных с
большевиками, свобода бежать от врага, бросать офицеров, насильничать и грабить.
Новой мерой на плечи офицеров возложили ответственность за солдатские бесчинства. К несчастью, невозможно в один день исправить те ужасные заблуждения, которые внедрялись многие месяцы.
Нет ничего проще, чем пристрелить на месте мародера или беглеца, если остальная масса солдат, присутствующая при этом, одобряет наказание. Недостаточно убить двух или трех человек, повернувших врагу спину, нужно согласие на это остальных, нужно уметь ободрять нерешительных и воодушевлять слабых.
Известно, что в армиях даже самых смелых и просвещенных народов родов Европы царят жестокие законы, которые обуздывают страсти
порожденные сражениями и военным хаосом. Русских солдат от этих законов освободили, в большинстве своем они люди простые
и, как свойственно простым людям, склонны к пьянству, насилию и воровству.
Этим людям из очень поверхностных соображений льстили самым немыслимым образом - все, сверху до низу - пышными глупыми
вредными речами. И низвели за три месяца современную армию на уровень кочующей орды.

* * *

Знаменательный факт: австрийцы после нашего отступления от Ломницы двигаются настолько медленно, что наши патрули, которые должны были бы обнаружить противника, нашли наши батареи, брошенные во время первой паники.

* * *

Пока мы готовились к отправке, собравшись возле деревенского колодца, к нам подошел тощий желтый еврей и стал жаловаться, что у него забрали лошадь. Он обвинял двух татар, и офицер приказал ему отправиться вместе с ними за лошадью. Однако еврей так испугался этих насмешливых с ледяным угрожающим взглядом татар, явных разбойников, на которых он даже взглянуть боялся, что отказался наотрез.
Его страх вызывал и сочувствие, и улыбку. Комаровский распорядился вернуть ему лошадь, и еврей исчез за оградой, где ему явно
не поздоровится.

* * *

Мы тоже вскочили в седла, постаравшись позабыть усталость последних дней, чтобы сделать из нашего печального бегства, которому так рады австрийцы, череду триумфальных проездов через цветущие деревни, которые мы покидаем, скорее всего, навсегда.
Но из всех деревень которые остаются в стороне, кабардинцы и ингуши, отделившись от отряда, приставив хозяевам кинжал к груди,забирают скот, а потом продают его в соседней деревне, где его тут же крадут наши татары и продают дальше, и так до бесконечности.

* * *

Мы уезжаем утром под проклятия местного населения, у которого революционная вмиг пробудила симпатию к царскому режиму и его правительству, мягкому без сентиментальности и твердому без жестокости. За десять дней банды «новых и свободных граждан, которым социалисты-революционеры привили единственную политическую религию, на какую были способны, разрушили добрую
репутацию царской армии, которая держалась здесь на протяжении трех лет, благодаря разумному и ненавязчивому управлению.

* * *

Мы вступаем в разговор. Старик участник войны 1866 года.
Тяжелой трудовой жизнью добился скромного благополучия хутор, хорошо обработанный надел, коровы, овцы, мебель.
Казалось> что он прочно и надежно защитился от всех ударов судьбы. И даже когда началась война и пришли русские,жизнь не слишком переменилась
Не было конфликтов, не было злоупотреблений: солдаты привыкли жить среди крестьян. Офицеры крепко держали их в руках.
Сердце местных жителей - и уж точно сердце старого солдата - болело за родную Галичину, но со временем галичане даже начали симпатизировать завоевателям.
И как все теперь переменилось! «Творят, что хотят!» Русские солдаты заходят на хутора с саблей наголо и забирают все, что понравится.
Его дом уже четыре раза грабили. А с евреями обращаются еще хуже. С ними вообще все позволено, потому что у них больше вещей, какие нравятся русским. У простых крестьян все проще, для грабителей меньше соблазнов.

* * *




Я ехал в Каменец на поезде генерала Черемисова, которого Временное правительство только что назначило командующим армиями
Юго-Западного фронта. Этот офицер заслуживает, чтобы мы ненадолго остановились и вспомнили о нем. Когда разразилась революция, его необузданное честолюбие, нравственная всеядность т презрение к людям дали ему возможность использовать в своих целях солдатскую анархию и страсть к политике «новых людей». Находясь в немилости при царском режиме и медленно продвигаясь по службе, он решил поклониться новым богам и наверстать упущенное. Он готов был на все уступки революционерам, даже в ущерб армии, и был уверен, что обойдет всех своих товарищей, кого еще удерживали сомнения.
Как Брусилов, он искал расположения солдат, но не старался сохранить свое лицо. Как ни далеко заходил Брусилов, он никогда не посягал на боевой дух армии. Генерал Черемисов, зачастую без просьб самих солдат, устраивал боевые комитеты и оперативные комитеты.

* * *

Ждали государственного переворота. Князь Куракин сказал мне с таинственным видом: «Скоро в России все переменится». Будущее
было в тумане, и я продолжил свое путешествие. Я вновь приехал в Каменец-Подольский и наблюдал невероятное.
Вокруг города продолжалось беспорядочное отступление армии с грабежами и всевозможными эксцессами. В городе власть принадлежала солдатам. По своему желанию они останавливали офицеров на улице и проверяли документы. Офицеры сторонились разлагающейся армии,патриоты организовывали отряды добровольцев, политиканы занимали бесполезные кабинеты штабов и пользовались беспорядками,чтобы повесить себе на грудь солдатские Георгиевские кресты, а также другие награды и занять удивительные военные должности.
Черемисов, в июле командующий армейским корпусом, в сентябре стал главнокомандующим армиями фронта, не имея никакого контакта с войсками. И он был такой не один.
На вокзале Каменец-Подольского я увидел полки ингушей и кабардинцев, они грузили лошадей, отправляясь в Петроград. Чуть дальше
пятью эшелонами уезжал на север капитан Неженцев со своим ударным батальоном, и Корнилов. Мы полюбовались его великолепным от
рядом, состоящим из трех тысяч штыков, сотни казаков и батарей полевых орудий. И здесь та же таинственность. Войска направляются на Рижский фронт, но принц Ольденбургский, ученый, полковой адъютант дает мне понять, что «что-то должно произойти». Некоторыми днями позже я узнал о попытке государственного переворота и его неудаче.

* * *




На следующий день газета «Киевская мысль», а за ней и другие русские газеты опубликовали статьи, требуя от правительства мер против меня. Комиссары в Ставке были готовы пустить в ход «революционную справедливость». Генерал Жанен и командующий
Бушеншульц сумели их успокоить. При подобных обстоятельствах я предпочел покинуть Россию и уехал на Румынский фронт.

* * *

Я приехал в Киев в начале 1918 г. и застал там весьма своеобразную обстановку. С одной стороны, [С. В.] Петлюра, своего рода
[Ж.] Буланже, блестящий малокультурный кавалерист, собравший вокруг себя офицерство, если чем-то заметное, то разве что формой
в средневековом стиле. В стычках с большевиками Петлюра почти не терпит потерь: при столкновениях они разбегаются в разные
стороны. «Украинское правительство», сформированное немцами, не имеет опоры в прошлом и лишено будущего, оно старается обмануть союзников и дожидается немцев. Большевистские эмиссары действуют в городе почти беспрепятственно. Голова большевистского движения - евреи, интеллигенция, балтийские матросы - его руки, городе уже начались ночные расправы и аресты. Ждут погромов. Банкир Вайнштейн, «банк коммерции и индустрии», делился со мной своим беспокойством. Союзники не вмешиваются: одни надеются, что немцы восстановят монархию, другие ждут полной победы большевиков, и глядя на течение событий, застыли, скрестив руки.


Далее, по книге, Грондейс из Киева перебирается на Дон к Алексееву и Корнилову и начинается его непосредственное участие в гражданской войне в России на стороне белых, в ходе которой он побывает и в плену у красных.
Если материал интересен, то могу продолжить.


Читайте также

Загрузка...

Загрузка...
Новости последнего часа со всей страны в непрерывном режиме 24/7 — здесь и сейчас с возможностью самостоятельной быстрой публикации интересных "живых" материалов из Вашего города и региона. Все новости, как они есть — честно, оперативно, без купюр.



News-Life — паблик новостей в календарном формате на основе технологичной новостной информационно-поисковой системы с элементами искусственного интеллекта, тематического отбора и возможностью мгновенной публикации авторского контента в режиме Free Public. News-Life — ваши новости сегодня и сейчас. Опубликовать свою новость в любом городе и регионе можно мгновенно — здесь.
© News-Life — оперативные новости с мест событий по всей Украине (ежеминутное обновление, авторский контент, мгновенная публикация) с архивом и поиском по городам и регионам при помощи современных инженерных решений и алгоритмов от NL, с использованием технологических элементов самообучающегося "искусственного интеллекта" при информационной ресурсной поддержке международной веб-группы 123ru.net в партнёрстве с сайтом SportsWeek.org и проектом News24.


Владимир Зеленский в Украине


Светские новости



Сегодня в Украине


Другие новости дня



Все города России от А до Я