Жизнь моя, иль ты приснилась мне… Продолжение-2
0
139
Я хочу продолжить рассказ о Москве моего детства и о нашей московской жизни. Няне не нравилось в Москве. В Днепропетровске у нас была двухкомнатная квартира, в меньшей комнате жили мы с няней, а в большей, она была очень большая, мои родители, и у них каждый день собирались их друзья. К нам с няней это никакого отношения не имело. Кухней пользовалась только няня, она готовила еду для нас двоих, а родители питались в общепите. Здесь же, в общежитии, на весь этаж была одна большая кухня, и готовить на общей кухне няне было некомфортно. Феликса няня не полюбила, как любила меня, если мама на это рассчитывала, то это удивительно. В Днепропетровске у няни были друзья: семья дворника Фомы, я вам об этом рассказывала, женщина, которая торговала семечками недалеко от нашего дома, возможно, ещё какие-то друзья. А в Москве она была одна-одинёшенька. Няня капризничала, говорила, что хочет вернуться в Екатеринослав, не знаю, действительно ли она хотела уехать и расстаться со мной, но моему дяде Грише…
Дядя Гриша – это младший брат моего отца, который тоже жил в Москве и учился на филологическом факультете МГУ. Дяде Грише надоели нянины капризы, и он действительно купил няне билет в Днепропетровск и проводил её на вокзал. Няня уехала, и на этом кончилось моё золотое детство. Жизнь с няней была счастливым временем, а после няни началось безвременье, и надолго. Я ещё не сказала, что няня никогда не называла меня ни Линой, ни Энгелиной, она называла меня Аней и говорила мне: «Всегда помни, что ты – Аня». Я думаю, в Днепропетровске она меня крестила втайне от моих коммунистов-родителей, и в крещении меня нарекли Анной. Няня, наверно, думала, что если у нас будет одна святая, то в другой, вечной жизни мы вернее встретимся. Когда я крестилась 10 с лишним лет назад, то священнику, который меня крестил, отцу Александру Борисову, я рассказала об этом, и мы с ним решили оставить мне имя Анна. Он сказал, что ему много раз приходилось крестить людей, которые, возможно, были крещены бабушками втайне от родителей. Есть даже такая формулировка, при крещении говорят «Ащё не крещен». Вот так меня крестили и оставили мне имя Анна. Моя крёстная, Нина Фортунатова, подарила мне небольшую подокладную икону, на которой изображена святая Анна, она мать Девы Марии. Я действительно жду встречи с моей няней в вечной жизни. После няни у нас была домработница Нина, коренная москвичка. Она мне казалась очень красивой, она красиво, модно одевалась, не то, что моя мама, и её имя казалось мне очень красивым, музыкальным. До неё в моём окружении не было женщины с таким именем, я впервые с ним встретилась. Я относилась к ней не как к домработнице. Я была поклонницей её красоты, смотрела на неё с восхищением. У Веры Инбер есть такие строчки: «Красавицей и модницей в жакетке шерстяной домашнею работницей пленился я одной. Сиреневою веткою махая на меня, сидит в цветной жакетке красавица моя». Веру Инбер постоянно читал мой папа вслух. Меня поразило, что есть стихи про нашу Нину. Нина проработала у нас недолго, двое детей, из которых младший ещё не ходит, это была для неё слишком большая нагрузка. Она ушла от нас в другую семью в нашем же общежитии, я её встречала в коридоре. Из Днепропетровска приехала бабушка, сидеть с внуками. У меня была замечательная, героическая и даже легендарная бабушка, я о ней рассказывала. Но я свою бабушку не любила. В Днепропетровске в те три года, что мы с няней жили вдвоём без родителей, бабушка иногда заходила к нам, считала своим долгом контролировать нашу жизнь. Няне не нравились её визиты, а значит, они не нравились и мне. И в Москве мои отношения с бабушкой были отношениями начальника с подчинённой. Бабушка распоряжалась, а я должна была выполнять её распоряжения. Я к такому не привыкла. С няней я делала то, что хотела, вернее, няня умела воспитывать меня так, что я хотела делать то, что было нужно. Мне не нравилось общество бабушки, и я уходила из нашей комнаты к моему другу Вовке, он жил в другом конце коридора. Вовка целый день был один. Может быть, за ним кто-то и присматривал по просьбе его родителей, но ненавязчиво. У Вовки мы жили свободно.
Там, в общежитии, меня настигла первая-первая любовь. Я влюбилась в краснофлотца. В нашем общежитии жила Маргарита, известная немецкая коммунистка. Почему-то ей пришлось покинуть Германию. Её сын тоже приехал в Советский Союз, служил на флоте. Он часто приходил к матери, иногда ночевал у неё. Вот в него я и влюбилась. Я очень хорошо помню эту свою любовь, и меня удивляет, до чего она похожа на настоящую взрослую любовь. Я скрывала свои чувства ото всех, и очень боялась себя чем-нибудь выдать. С ним я ни разу не встретилась глазами, думала, что, если встретимся глазами, он сразу всё поймёт. Однажды моя бабушка пригласила краснофлотца на обед. Она очень хорошо готовила, до революции у неё была своя столовая, я об этом рассказывала. Вот она приготовила особенно вкусный обед, специально в честь краснофлотца, он был почётным гостем. Бабушка сказала мне, кто у нас будет обедать, я сказала, что есть не хочу, и ушла к Вовке. Бабушка поняла, что я ушла из-за гостя, но, конечно, не понимала, что я влюблена, и решила, что я просто чужого человека стесняюсь. Когда обед кончился, она крикнула мне: «Лина, иди домой, моряк уже ушёл». Крикнула на весь коридор, все могли обо всём догадаться. Я выбежала от Вовки и побежала вниз по лестнице, собиралась уйти, куда глаза глядят, навсегда. А в подъезде стоял краснофлотец и обнимал нашу Нину.
Продолжение следует.