Как Горбачев послал СССР «туда, не знаю куда»

35 лет назад, 17 мая 1985 года, в своем выступлении перед партактивом Ленинграда Михаил Горбачев впервые развёрнуто рассказал о том, что он понимает под «ускорением социально-экономического развития СССР».
По сути, в этом лозунге не было особой новизны. Об ускорении темпов развития советской экономики на пленуме ЦК говорил еще Андропов, когда вступал в должность генсека в ноябре 1982 года. Ещё раньше «обскакать» Америку по производству сельхозпродукции призывал Хрущёв, а до него задачу «догнать и перегнать» передовые капиталистические страны ставил Сталин. Накануне Октябрьской революции к тому же по сути призывал и Ленин.

Но именно горбачёвскому ускорению, наряду с его же перестройкой и гласностью, суждено было стать одним из символов целой эпохи — хоть и самой короткой в жизни страны.

Гонка с пустыми тачками

Михаил Горбачев быстро сделался всеобщим любимцем. Молодой (по партийным меркам) генсек, в отличие от своих предшественников, которые советским гражданам в последние годы являлись лишь по телевизору, сразу же пошёл «в народ». И стал героем анекдотов, поначалу довольно добрых.

«Брежнев и Черненко беседуют на том свете:
— Костя, — спрашивает Брежнев, — А кто сейчас вместо нас?
— Миша Горбачёв.
— А кто его поддерживает?— Да никто, Лёня. Он сам ходит».

Во время встречи с ленинградцами новый генсек без бумажки говорил о достижениях и недостатках, раздавал обещания, улыбался, шутил, энергично жестикулировал. Говоря обо всём и ни о чём конкретном, Михаил Сергеевич в числе прочего произнёс: «Если заблудиться в политике, можно ж страну поставить на колени». Что он впоследствии и сделал… А когда сказал собравшимся о необходимости ускорить темпы развития страны, в этот момент, как бы в предчувствии этих непростых перемен, из толпы раздался плач младенца.

Научно обоснованной программы преобразований у Горбачёва не имелось. Формально и в лозунге «ускорение» нового ничего не было. СССР так или иначе всегда соревновался с капиталистическими странами. И Горбачёв одной из главных задач провозгласил увеличение инвестиций в машиностроение, темпы развития которого предстояло ускорить в полтора-два раза. В июле, во время визита в Днепропетровск, генсек добавил к машиностроению металлургию, химию, электронику и биотехнологию. Сентябрьская поездка Горбачёва по Западной Сибири дополнила этот список нефтяной и газовой промышленностью. «Надо двигаться вперёд, набирая скорость», — подгонял всех Горбачёв. Двигались. Не совсем понимая куда, но в полном соответствии с линией партии.

11 июня в ЦК КПСС прошло совещание по вопросам ускорения научно-технического прогресса. Горбачёв уже в который раз заявил, что главная задача — ускорение социально-экономического развития страны. Но вот как это сделать, никто не знал. Не было никаких конкретных предложений, ни сроков, ни целевых показателей. Беспрецедентные валютные вливания в машиностроение не дали ожидаемых результатов ни через год, ни через два. О чём накануне высшего партийного совещания предупреждал президент Академии наук СССР Александров: «К тому времени, когда мы закупим и начнём использовать новое оборудование, оно уже теряет свою новизну».

О самом же генсеке сочинили новый анекдот:

«Приезжает Горбачев на завод и видит, что рабочие носятся туда-сюда с пустыми тачками. Генсек недоумённо спрашивает у директора, почему они бегают с пустыми тачками. На что тот отвечает, что Горбачёв сам объявил ускорение, и рабочие загружаться уже не успевают».

Через несколько лет Михаил Сергеевич сетовал: правильнее было начинать с сельского хозяйства, с лёгкой и пищевой промышленности, что дало бы, по его мнению, быструю и наглядную отдачу. Хотя, ещё неизвестно, как бы люди смогли выдержать такое начало перестройки.

Проигранное качество

Детищем «ускорения» явилась «госприёмка» — система госинспекторов по надзору за качеством промышленной продукции. На предприятиях стали вводить госприёмку, которая была призвана заменить ОТК — отделы технического контроля предприятий. В отличие от работников ОТК инспекторы госприёмки не зависели от дирекции поднадзорного завода или фабрики. К этим работникам предъявлялись жёсткие требования: высшее техническое образование, стаж работы по специальности не менее трёх лет, членство в партии и возраст не более 45 лет. Оклады сотрудников госприёмки превышали оклады заводских инженерно-технических работников примерно в полтора раза. Функции госприёмки отнюдь не сводились всего лишь к тому, чтобы выявить брак. Госприёмщики вместе с заводчанами должны были выявить точки, где зарождался брак и устранить его причины. Предприятия оснащались современными контрольно-измерительными приборами и испытательными стендами. Там, где неформально отнеслись к этой работе, эффект был.

Госприёмка пришлась по душе далеко не всем, многим она была поперёк горла. На некоторых предприятиях из-за устаревшего и изношенного оборудования и нерациональной организации труда представители госприёмки «арестовывали» большую часть выпущенной продукции, которая по сути подлежала списанию как брак. Чтобы выполнить план и получить привычную зарплату и премии, работники предприятий шли на обман и подмену качественной продукции некачественной. У контролёров зачастую опускались руки, и администрации удавалось склонить многих госприемщиков, удручённых полнейшим бардаком на производстве, к «взаимовыгодному сотрудничеству». Тем более, что сами контролёры, хоть и не подчинялись напрямую руководству предприятий, состояли на партийном учёте именно на этих заводах и фабриках.

Постепенно руководство СССР стало сворачивать работу госприёмки и меньше говорить об ускорении. А в обиход всё больше входило слово «гласность», постепенно вытеснившее его в триедином горбачевском лозунге «гласность—перестройка—ускорение».

Что касается перестройки, то еще Ленин на IX Всероссийском съезде Советов высказался по этому поводу вполне определённо: «У нас ужасно много охотников перестраивать на всяческий лад, и от этих перестроек получается такое бедствие, что я большего бедствия в своей жизни и не знал». Гласность же советские люди восприняли скорее с удовлетворением. Правда, не забывая добавлять при этом — дескать, рот открыть позволили, а вот положить в него стало нечего.