Война имен: зачем Павел I вернул Севастополю татарское название

В издательстве НЛО вышла интереснейшая книга историка-урбаниста Сергея Никитина «Страна имен», посвященная топонимике – называнию и переназыванию городов, улиц, площадей в России. Сегодня, когда в мире разгорелась самая настоящая война с памятниками, эта тема выглядит более чем актуальной. С XVIII века российская власть активно участвует в топонимическом творчестве, используя названия как инструмент идеологического влияния. Стремление подчинить топонимику большим государственным задачам приводило к тому, что за сменой правителей и режимов следовали волны переименований. 330 лет назад Петр Великий пришел к власти и началась эра нейминга. В духе идей эпохи Просвещения, царь видел имя как часть жизненного пространства, которую можно и нужно менять – как мебель. Необязательно жить в душном Орешке, когда его можно в одночасье превратить в Шлиссельбург. Этот новый концепт топонима пережил столетия: в том же духе рассуждали ярославские крестьяне в революционном 1918 году, когда ходатайствовали о замене родного Запердяжья на деревню Цветкова, и жители Рязани, собиравшие подписи о переименовании Второй Безбожной улицы («противоречит российским ценностям») в улицу Трампа. Меняются конкретные мотивации в выборе объекта, но концепт все тот же. Топонимическая культура объединяет нашу страну – от Владивостока до Калининграда, со странами Европы и Азии. Каждая эпоха выразила в топонимии что-то очень важное для нее – в эстетическом или этическом плане. Звенят самоиронией эпохи Перестройки Поля Чудес (а в Мурманске есть даже Страна Дураков). Церемонен – как в барочных кружевах – Монплезир и Екатериненталь, данный Петром Великим в честь своей жены, Екатерины I. Током бьет конструктивистская Электросталь, которая в 1928 году сменила на карте Затишье: как еще лучше рассказать о смене эстетических приоритетов? А есть еще мечтательные Марс и Луна. Не только власть инициирует переименования. Одно из замечательных открытий Никитина в Государственном архиве Российской Федерации: на торжественном собрании 1927 года тамбовские милиционеры решили ходатайствовать в Кремле о переименовании Москвы в город Ильич. Ильич – отчество Ленина, – лучше, чем «отжившее и непонятное» название столицы. В книге Сергея Никитина слой за слоем расшифрованы смыслы, таящиеся в нынешних и прежних названиях российских городов, деревень и улиц. Написанная на архивных источниках, материалах прессы и интервью, эта книга раскрывает красоту, изначальный эмоциональный заряд и смысл сотен знаменитых и малоизвестных имен. Предлагаем вашему вниманию самую, пожалуй, драматичную главу книги, повествующую о том, как Павел Первый разбирался с наследием матери на карте Новороссии и в Москве. *** Глава 8. Разбитое сердце сына. Деекатеринизация топонимии в правление Павла I Великий князь Павел Петрович рос без родительской любви в тени своей властолюбивой матери, Екатерины II. Мать он не любил, не мог простить ей убийство отца, Петра III. Похороны Екатерины он превратил в символический акт отмщения: по его указанию гроб с телом Петра III извлекли из склепа Александро-Невской лавры, где он был прежде захоронен, и выставили в тронном зале Зимнего дворца рядом с гробом Екатерины. А один из главных участников дворцового переворота, Алексей Орлов, нес на золотой подушке корону убитого им императора. В Петропавловском соборе обоих отпели и похоронили в одном склепе. В сорок два года наследник наконец получил престол, и на карту империи сразу выплеснулась неприязнь сына к матери. Основанные при Екатерине II Екатеринослав (Екатеринославль, потом Днепропетровск, ныне Днепр), Феодосия и Севастополь в начале правления Павла I стали соответственно Новороссийском, Кафой и Ахтиаром (1797). Из трех этих названий, закрепленных соответствующим постановлением, только Новороссийск было действительно новым; оно образовано от слова Новороссия, которым в официальных документах XVIII века называли все южнорусские приобретения Российской империи. В отношении двух других названий необходимы более подробные пояснения. Имя Кафа употреблялось в отношении Феодосии генуэзцами и захватившими ее в дальнейшем турка ми. Так ее называл и Афанасий Никитин: «И на корабль приидох и сговорил о налоне – дати золотой от своеа главы до Кафы; а золотой есми взял на харчь, а дати в Кафе <…> Божиею милостию приидох в Кафу за 9 дни до Филипова заговениа». Возвращение топонима «Кафа» стало знаком того, что из неприязни к матери Павел готов был — по крайней мере, на карте — отказаться от ее завоеваний. То же с Севастополем: город был основан на территории, отвоеванной у Османской империи. При Павле Севастополь (от греч. «Величественный город») получил тюркское название Ахтиар — по старой татарской деревне Ахтиар (в переводе — «Белый овраг») и Ахтиарской бухте, на берегу которой и строился город. Симферополь также вернули к имени деревушки — Ак-Мечеть. Возвращая на карту тюркизмы, Павел заявлял, что Греческий проект больше не актуален, и с Османской империей мы не воюем. «Новые» старые названия продержались недолго. В первые же годы своего правления Александр I, любимый внук Екатерины II, восстановил Екатеринослав. Возвращение старых географических названий при Павле было призвано перечеркнуть все выраженные в них внешнеполитические, военные и дипломатиче ские концепции екатерининского времени. В статье «Екатеринослав» в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона обратное переименование Новороссийска в Екатеринослав датируется 1802 годом, и этот акт напрямую связывается с воцарением Александра I, правда без указания источников. Большой энциклопедический словарь 1991 года датирует восстановление топонима «Севастополь» 1801 годом. Интересно, что по данным Евгения Поспелова, соответствующего указа по обратному переименованию южнорусских городов издано не было. Таким образом, просуществовав несколько лет, переименования павловского времени исчезли, будто имели отношение не к реальным географическим объектам, имевшим стратегическое значение, а к придворной интриге. Топоним Новороссийск, замененный на Екатеринослав, оказался востребован в недалеком будущем: через несколько десятилетий он был присвоен новой российской крепости (1839) на черкесских землях в Цемесской бухте Черного моря — всем известный Новороссийск. А когда Ахтиар снова стал Севастополем? По версии Сергея Антонова, Павел не подписывал указ об устранении топонимов Севастополь и Феодосия: до 1826 года в делопроизводстве пары Севастополь и Феодосия использовались одновременно со стары ми Ахтиар и Кафа. Личные счеты с матерью не ограничивались картой: только что завершенный Екатерининский дворец в московском Лефортове был демонстративно превращен в казарму, а в саду велено было «постричь деревья в виде петухов и павлинов, и тож и прочими геометрическими фигурами без малейшего упущения». Царицынский дворец под Москвой (ныне Музей-заповедник Царицыно) был разрушен, и лишь при мэре Юрии Лужкове грандиозным руинам были возвращен дворцовый облик — увы, с утратой оригинального замысла. Таким образом, уже на рубеже XVIII и XIX веков топоним был для современников знаковой величиной. Власть превратила топонимию в площадку не только для проявления общегосударственных интересов, но и для сведения внутрисемейных счетов…