Нужна ли жизнь после смерти?
Такое ощущение, что режиссеры, снимавшие Андрея Мягкова, специально выстраивали его образ с учетом предыдущих фильмов актера. В 1983 году вышла «Летаргия» Валерия Ланского, которая демонстрировала другую версию судьбы Тихомирова из «Страха высоты» ("Негодяй плюс всего достойный, плюс сумасброд, что в итоге?" Драма Растиньяка по-советски), а также показывала разочарованного не только в любви, но и в работе Нечаева из «Утреннего обхода» ("Ты кто? Профессор? Доктор наук?" Драма человека процесса в эпоху людей результата).
Вот об этом и поговорим.
И речь придется вести не столько о фильме, сколько о замысле, который выглядел многообещающе, а обернулся несуразицей.
Итак, коллизия Тихомирова и Нечаева: подающие надежды ученые завоевывают Москву, закрутив роман с дочками своих учителей. Тихомиров присваивает работу патрона и кидает возлюбленную, Нечаев получает московскую жилплощадь и разводится. А вот герой «Летаргии» Вадим Бекасов сам становится жертвой. Он оставляет жену с дочкой ради нового, перспективного, московского брака, а тесть крадет его научную работу, ломая парня напрочь. Теперь перед нами разочарованный в жизни и себя из нее выключивший мертвец с кредо «Никуда не лезть, ни во что не вмешиваться, ничего не замечать».
Замысел, конечно, пальчики оближешь, главное, он поднимает актуальный вопрос преждевременной смерти советского интеллигента, ибо я вам один умный вещь скажу – большинство умирает при жизни. И если сантехник чуть глупее Афони Борщева мог свою смерть даже не заметить, закрученный погоней за юбками да шумным залом ресторана, то человек с высшим образованием, как правило, понимает, когда пришла его амба.
В первой половине 1980-ых общественная стагнация СССР достигла кафкианских размеров. Никакие прежние скрепы построения социализма и труда в пользу будущего больше не работали, начался тотальный исход в личные крепости. Люди попроще спивались, люди умные замыкались в собственной скорлупе, имитируя подобие жизни.
Вот и герой «Летрагии» Бекасов сознательно выключает себя из общественной повестки: отказывает коллеге, умоляющего похлопотать насчет жилплощади; толкает любимую на аборт; не открывает молотящей в дверь женщине и ее убивают в подъезде.
В общем, автор сценария «Летаргии» Владимир Железников (ему также принадлежит взбудоражившая общество повесть «Чучело», ставшая фильмом Ролана Быкова) и режиссер Валерий Ланской нащупали вах, какой сюжет!
И ничего хорошего с ним сделать не смогли.
Почему?
Ну, во-первых, они очень уж переусердствовали в показе Вадима Бекасова, как человека неживого. В результате изрыгающий убийственные сентенции герой и страшное впечатление не производил, и симпатии не вызывал ни малейшей. Когда его бывшая жена говорила о том, каким обаятельным был некогда Бекасов, зритель удивлялся: это когда же?; мы не видели.
Во-вторых, создатели искусственно (но старательно) Бекасова оживляли посредством приемов, которые в приличном балагане недопустимы. Зрителю показывали Бекасова ребенком, который спит на речке, на речке, на том бережочке, тем самым положительно отвечая на вопрос: «А был ли мальчик?» Когда любимая скрылась от Бекасова, герой безуспешно метался по экрану в ее поисках, доказывая, столь же безуспешно, что есть еще порох в пороховницах (жизнь в чреслах).
В-третьих, понятное дело куда толкали фильм создатели, - к восстанию Лазаря из гроба, возвращению Бекасова к жизни, излечения его от летаргии. В финале Бекасов, похеря принципы «Ничего не вижу, ничего не слышу», вступится за девушку и получит люлей. Весь в крови, но в окружении людей, герой как бы дает понять, что стал как все, нормальным. Но еще дореволюционный писатель Леонид Андреев выразил в рассказе о воскрешении Лазаря («Елеазар» называется он) правильную мысль — соприкоснувшийся со смертью не оживет (разве что ему помогут сценаристы, непосредственно перед титром «Конец фильма»).
Получилось квелое, летаргическое кинцо, и даже актерская работа Мягкова, увы, его не расшевелила. Набредя на животрепещущую тему, создатели не смогли подняться до обобщений, а тут они требовались как нигде.
Гораздо лучше тему летаргии, в которую впал советский интеллигент, Мягков отыграл в следующей работе.
О чем мы еще поговорим.