Войне – конец?

Украина направляет к линии соприкосновения военнослужащих с опытом участия в миротворческих миссиях ООН. Уже через несколько часов в Донбассе с обеих сторон прекратятся любые наступательные и диверсионные действий, а также ведение огня, в том числе снайперского. Командование народной милицией ДНР и ЛНР предупреждает: в случае агрессии со стороны противника бойцы готовы к пресечению действий агрессора. Собеседник «Конкретно.ру» – экс-командир легендарной бригады «Призрак» Юрий Шевченко, тем не менее, убеждён: единственный «мирный план» для Донбасса – домой, в Россию; всё остальное – варианты временного перемирия… Прекращение огня совпало с очередной годовщиной создания легендарной бригады «Призрак». В конце июля 2014 года, после выхода из полуокружения из Лисичанска, подразделение ополченцев под командованием Алексея Мозгового закрепилось в Алчевске, третьем по величине городе ЛНР. В считанные недели отряд по численности вырос в бригаду, которая сейчас, сохранив своё название, является 14-м батальоном территориальной обороны. Практически с момента создания «Призрака» рядом с лидером – Алексеем Мозговым, был начальник штаба Юрий Шевченко, приехавший добровольцем защищать Новороссию. После гибели командира он возглавил бригаду, позднее занимал другие посты в руководстве ЛНР, а недавно вернулся в штаб родного подразделения. Мы разговариваем второй час. За окном кафе – станция метро «Проспект Славы», за ней парк Интернационалистов. В Санкт-Петербург подполковник Шевченко приезжает не первый раз – нравится ему город, товарищи боевые здесь живут. А сегодня решил положить цветы к памятнику погибшим в Афганистане и монументу бойцам спецназа России. Какая пошла по счёту чашка кофе, уже неважно… Разговор наш непрост, о патриотизме и тех, кто уже шесть лет держат ту самую линию соприкосновения… – Тогда, в 2014 году защищать Новороссию поехали в основном люди среднего возраста. Молодёжь не особо рвалась в добровольцы… – Не согласен. У меня были фанаты «Шахтёра» и «Зари». Кто-то даже в армии по возрасту не служил. Пацаны молодые приходили, молодёжи очень много было. Но нам в 2014-м было не до статистики. Как начальник штаба, вёл учёт – сколько женщин, сколько местных, но не по возрасту. Я, кстати, и сам не знал в то время, что такой патриот. Много лет работал на границе, по окончании Российской таможенной академии, в Таганрогском морском порту. Тут же многое зависит от того, в каких условиях живёт человек, сколько капель ему осталось до понимания той или иной вещи. Вот недавно сказали по НТВ, что только 28% питерских студентов считают себя патриотами, а 36% хотят уехать из страны. Мол, страшная цифра. Да я уверен, что в 1941 году мы тоже думали, что некому защищать страну будет. Это как в бою. Ты смотришь перед ним на людей: ну вот этот – точно бравый служака, красавец, а тот – паренёк-тихоня, стоит, себя не выпячивает… А как поведёт себя бравый служака, когда у него на глазах у соседа слева руку оторвут? Может и в обморок упадёт. А парень тихий – он будет тащить эту службу, всё отделение прикроет. Ты как командир можешь ошибиться. – Но ведь с годами любой патриотизм улетучивается. Человек не робот – не может десятилетиями с тем же задором воевать… – По-другому скажу – я не люблю патриотизм измерять, не люблю название «патриотическая организация». А остальные что – нет? Не патриоты? Нельзя быть немножко беременным. Либо патриот, либо нет. Но мы не имеем права плевать в спину парню, который приехал сюда хотя бы на месяц, на неделю. Он помог тем, чем мог. Себя проверил. А дальше, если не выдержал, от него только вред получится. Вот как в Дебальцево – никогда нельзя в панику бросаться. Всё вокруг летит, тебя гасят, но должен сохранять холодную голову, потому что отвечаешь за жизни людей. Я один раз только орал на нашего фельдшера, который потом вместе с другими в землю лёг: у них погиб пацан, и вся группа два дня, человек двадцать пять – полный интернационал, оплакивала его гибель, так близко к сердцу приняли. А мне эта группа нужна была. Вот тогда я орал. А в остальное время – сохраняешь спокойствие, указкой по карте водишь… Где заканчивается патриотизм? От некоторых людей в Алчевске никто не ожидал героизма, а другие, кто ходил, весь обвешанный значками, свалили на Украину или в Россию убежали, казаки по домам разбрелись. Ополчение – почему это очень сложно? В армии легко – там стандарт. Примерно все равны. Если у кого-то болит рука – он идёт в санчасть. Почему я Маргелова (Василий Филиппович, легендарный командующий ВДВ – прим. авт.) уважаю? Он же ополчением командовал. А здесь, как будто социалистический принцип включается – от каждого по возможностям, каждому по труду. И мотивация у всех разная. Кто-то насмотрелся телевизора и поехал на Донбасс не воевать, а так – машиной разжиться, мол, тут неразбериха, забрал и всё. Но реальность расходится с телевизионной картинкой. Сплошное разочарование, которое приводит к выгоранию. И к чужакам на Донбассе отношение придирчивое. Мотивация для добровольца – это очень важно… – Сейчас людей в России уже гораздо меньше интересует, что происходит на Донбассе. Пандемия, кризис, хватает внутренних проблем. Плюс заранее известно, что покажут по телевизору… – Это верно, уже наизусть знаешь. Всех участников вечерних дискуссий по голосам узнаёшь и понимаешь, кто о чём скажет. С точки зрения человека на позиции – мы воспринимаем усталость от войны как элемент оперативной обстановки. Любой командир обязан это учитывать, насколько свежи твои бойцы, когда ставит боевую задачу. Давай отличать военную хитрость от обмана и коварства. Если я у неработающей ЗУшки посадил манекен, набитый соломой, то пусть стреляют по ней. Она и так вся в дырках. Расскажу случай. 2015 год. Приезжаю на Желобок. Там пацан был Юпитер – из Санкт-Петербурга, на 31-ом посту. У крайнего дома окопчик вырыли. А что ему окопчик? Он сидит рядышком, открыто, на стуле, и уже даже не в бинокль наблюдает, что укры делают. Естественно, снайпер в лоб ему дал в один прекрасный момент… От долгой войны пропадает обострённое чувство опасности. В Дебальцево, помню, каждый день, как день сурка. В шесть утра у нас арта, через час мы куда-то в атаку идём, к 14.00 всё это прекращается. И так в течение двух недель. Уже всё до звезды. Лишь бы взять его. Тупой азарт. Усталость, в том числе информационную, надо учитывать. Добровольцами приезжали люди самых разных взглядов – и монархисты, и имперцы, сами не могут объяснить различия. А самыми стойкими оказались коммунисты. Сейчас линия соприкосновения требует совсем другого подхода и обеспечения ведения боевых действий. Нельзя жить в «военном коммунизме» 2014-15 годов – пусть гражданская власть работает! Это объективно. И незачем думать, что ты зайдёшь с лейблом «Новороссия» с автоматом куда угодно и безнаказанно. – Кстати, а с той стороны – регулярная армия. Срочники? – Это заблуждение. Там контрактники. Украинских срочников на линии соприкосновения давно нет. А ещё про возраст. Молодым лейтенантом, в 21 год, мне после Новочеркасского высшего военного командного училища связи им. Соколовского пришлось командовать подразделением, которое несло постоянное боевое дежурство. У меня было пять прапорщиков, бойцы 16-ти национальностей и боевая задача. В этом возрасте формируется характер и понимание интернационализма. И раз уж мы говорим о патриотизме. У нас в военном училище курс был 450 человек, из них только 25 добровольно выразили желание на войну отправиться. А ведь это будущие офицеры. Я должен был попасть в Афганистан, рапорт написал, мы прошли специальную подготовку, тактику войны в горах, и тут в январе 1988 году объявили о выводе войск. Так обидно было… – Когда-нибудь исчезнет и линия соприкосновения. Сосуществуют же сегодня Грузия и Абхазия, а четверть века назад это казалось невозможным… – Это не про Донбасс. Здесь не абхазы и не осетины живут. Здесь даже не Приднестровье. Я когда работал в таможне, не отличал человека из Приднестровья от такого же из Молдовы. И штрафовал, не делая никакой разницы. Нарушил – заплати. Примерно так же в России сейчас к Донбассу относятся. А здесь русские, их процент выше, чем в любом российском городе! Если их предать, то ни Москвы, ни России не будет. И не надо говорить о том, что воюющие здесь парни получают бешеные деньги. По 15 тысяч рублей в месяц всего лишь. Легко посчитать, сколько у меня пару лет назад на 800 человек зарплатный фонд был. Мне землю, что ли, есть, чтобы это доказать! Конечно, усталость чувствуется. Ополчение так долго не может. И очень трудно сохранять подразделение боеспособным. А в 1941-ом разве не думали, что сейчас Красная Армия снесёт всю эту нечисть к чёртовой бабушке? Харьков три года был в оккупации. Думали ли там тогда, что ещё будут салюты в 1945 году? – Ты думаешь, что рано или поздно Украина просто откажется от Донбасса? – Похоже, он сейчас ни России не нужен, ни Украине. Украине – не нужен больше, но не выйдет же Зеленский, чтобы сказать: забирайте его. Вот если бы продать России… С одной стороны – немало предприятий, которые давали валютную выручку – сталь, металл. Да и все украинские ТЭЦ на определённые марки угля запитаны. Сбыт будет всегда. С другой стороны – промышленность уже морально устарела, её модернизировать надо. К тому же индустриальный Донбасс никогда не даст возможность Украине превратиться в туристическую страну. За два месяца до Майдана никто на Украине не собирался рвать отношения с Россией. Переобулись стремительно. И неужели нельзя сделать так, чтобы там так же быстро поменяли обувку? Почему в это не верить? Единственный «мирный план» для Донбасса – домой, в Россию; всё остальное – варианты временного перемирия. И есть два пути – верить в Россию или не верить. Я верю… Беседовал Кирилл Метелев, «Конкретно.ру», фото из личного архива Юрия Шевченко