ГОРОД, КОТОРОГО БОЛЬШЕ НЕТ.
Их больше не будет. Городов, где прошло детство. Навсегда врезавшихся в память, потому что всё, что мы видим в детстве запоминается навсегда. Где рядом были папа и мама — ещё живые, и брат, старший, занимавшийся своими делами и проводивший время со своими приятелями, пока вы оба не выросли и у вас не появились общие интересы. Звуки и запахи, ощущения и мысли по их поводу были совсем другие, чем сегодня, когда везде был, всё видел, куда угодно можешь поехать, но никуда не хочется — сидишь в деревне и рад, что никуда не надо. А тогда... Какой это был праздник! Сборы, дорога до вокзала, поездка на поезде — ночь до Ленинграда, чуть больше до Киева или Запорожья, сутки до Одессы... На Урал ездил уже с группой, в институте, на практику. В Венгрию, в стройотряд, через Чоп, тоже в институте, на третьем курсе. Точнее, после него. Это время, этих людей, впечатления от этих поездок больше не вернуть — они остались в прошлом. Тем и ценны. Воспоминания учишься коллекционировать не сразу, только с годами понимаешь, в чём их ценность...
Москва. 60-70-х, где только-только перестали строить пятиэтажки, окончательно покончили со сталинками, с их архитектурными излишествами, начав строить брежневские кварталы, с домами по тогдашним меркам улучшенной планировки — с балконами и лоджиями. Бараки ещё были, но доживали своё. Дом, в котором жили, замыкал Кутузовский — его достроили в рамках симметрии, чтобы не торчал одиноким зубом построенный на другой стороне. Между ними был длинный, поросший травой отвал грунта, вынутый из котлованов строителями — только потом выдававшийся язык срыли и на его месте поставили Триумфальную арку, до сих пор стоящую там и украшающую проспект. Как влитая вписалась. Холм за ней получил в народе название Поклонной горы, хотя настоящая была совершенно в другом месте. Никакой Наполеон на месте будущего Кутузовского никогда не стоял и на Москву оттуда не глядел, но именно там была построена Панорама Бородинской битвы, а рядом стояла Изба в Филях. То ли настоящая, то ли похожая. Деревянная, старинная, из серых толстых стволов...
Туда было интересно заходить, гуляя с дедушкой по Панораме. И ещё интереснее было идти вдоль рядом трофейных австрийских, немецких и французских пушек, бронзовых, серых, зеленовато-оливковых и коричневых, со стройными стволами, короткими ушками, забитыми запальными отверстиями и пеньками с обеих сторон, которые когда-то опирались на лафеты. Где они теперь, эти орудия? Сданы в металлолом ушлыми охотниками за цветным металлом в 90-х? Проданы на сувениры какой-нибудь чиновничьей сволочью? Утилизованы, что бы это ни означало? Тёплые, когда их нагревало солнце, на которые так приятно было залезать и сидеть на них верхом, представляя себя на поле битвы... Полотно, написанное когда-то Рубо, позволяло себе его представить так, как будто Бородинское сражение было вчера. Конница и пехота, артиллеристы и сапёры, Багратионовы флеши... Ядра, ружья, сабли — французские и русские в витринах и на картинах. Пистолеты особенно манили, изящные и смертоносные. На самом деле куда страшнее были штыки — багинеты, но в них не было той романтики...
Там, напротив Панорамы, ещё не поставили тогда конный памятник Кутузову, с трёх сторон обрамлённый бронзовыми группами: солдаты, офицеры и партизаны. Замечательный, точный и на удивление красивый, стоящий на Кутузовском до сих пор. Сначала там была площадь из бело-розовых квадратов, потом её застелили розоватым покрытием, потом вырезали на ней автостоянку, но памятник, который там встал в 70-х, стоит, напоминая о прошлом. Нет уже больше напротив зелёного дощатого киоска с пончиками, куда бегали из школы, по зимнему морозу. Килограмм стоил восемьдесят четыре копейки, но хватало четырёх штук, на двести грамм. Жирные, горячие, в горелом масле, присыпанные тонкой сахарной пудрой, почему-то не приторной, а ужасно вкусной... Нет и кулинарии в здании за киоском, относившейся к заводу Хруничева. Там какие-то магазины. Мебель, что ли? А какие когда-то там продавали ромштексы... Тонко отбитые, в длинных хлебных сухариках. Изумительно шли — никакой венский шницель с ними не мог бы сравнится. Всё было. Всё в прошлом.
Напротив был магазин Детского питания. Там были сыры и колбасы, там впервые появился и какое-то время продавался ростбиф — настоящий, без дураков. Там бывала ветчина, не хуже пармской. По крайней мере, на вкус она была точно такой же, и запах у неё был такой же, да и внешний вид соответствовал. Там была молочка в бутылках с разноцветными крышечками из фольги и треугольные пирамидки с молоком и кефиром, мокрые на плохо склеенных стыках. Там бывало желе, включая вишнёвое и абрикосовое, и белый молочный самбук. Или детское питание. Яблочное и с черносливом было особенно вкусным. Чёрт! До сих пор всё вспоминается. Правда, осетрина и икра там к середине 70-х уже пропали. Но первую в жизни паюсную в этом магазине ещё купил. Кутузовский же. Брежнев через несколько кварталов жил, Андропов... Мало ли что. Держали снабжение. Да и в хлебном держали: таких булочек с изюмом, калорийных, и таких рогаликов, пресных но жутко вкусных, никогда есть больше не доводилось. Вкус детства...
На Поклонной горе тогда никакого парка не было, музеев не было и памятники не стояли. Да и церковь, мечеть и мемориальную синагогу ещё не поставили — они в 90-х появились. Росли деревья, обычные, лесные. Сад Победы там в 80-х посадили, разровняв местность и высадив стройные ряды невысоких яблонь. А тогда был лес — до самой железной дороги и станции Москва-Сортировочная. В лесу была пара прудов. Там гуляли с собаками и детьми, загорали на травянистых склонах пригорков на полянах, там можно было почитать книжку и поиграть в прятки. Аттракционов тогда в московских парках не было. Был вход с воротами (к Поклонной это не относилось — дикое было место, но на Филях ворота и ограда были), пара-тройка аллей, скамейки, обязательный тир с духовушками, летняя эстрада и летний же кинотеатр, иногда совмещённые вместе, домик администрации и туалет. Вполне хватало для культурного отдыха. Милиция патрулировала, музыка играла, а вот драк не было. По крайней мере в детские годы. Потом конечно...
Но это уже была другая эпоха.
Евгений Сатановский