Нужно было тебя сжечь: беженец из Одессы

«Европейский выбор» Украины сопровождается массовым террором в отношении тех, кто этот выбор не принял и выступал за союз Украины с Россией, Беларусью и Казахстаном. Об этом RuBaltic.Ru рассказал украинский правозащитник, участник событий 2 мая в Одессе и обладатель политического убежища в Германии Олег МУЗЫКА. Он рассказал и о том, как сторонников федерализации Украины сжигали в Одесском доме профсоюзов, и как ему удалось выжить в пожаре 2 мая.

— Г-н Музыка, Вы известны как автор расследования трагедии в Одессе. Книгу написали о тех событиях. Что показало Ваше альтернативное исследование?

— Грубо, конечно, сказано. Но будем говорить так. Да, действительно, я на протяжении пяти лет занимаюсь тем, что называю прорывом информационной блокады. Естественно, моя деятельность направлена на то, чтобы собрать как можно больше информации о происходившем в Одессе 2 мая 2014 года — до этих событий, в то время, когда они происходили, и после.

В большинстве своем я использую ту информацию, которую получил сам. То есть я участник, я свидетель этих событий. Книга, которую мы издали в августе 2018 года на русском языке, называлась «2 мая Одесса. 4 года спустя». Затем мы издали книгу «5 лет спустя», с дополнениями и на немецком языке.

Книга документальная, это интервью со мной как с очевидцем тех событий. В ней есть дополнения немецкого журналиста, Франка Шумана, который был в Одессе 2 мая 2014 года. Он сам видел, что там происходило. Там же, в книге, есть рассказ немецкого журналиста Саади Исакова, который рассказывает, как в 2016 году он был депортирован с территории Украины за то, что в 2014 взял у меня интервью. То интервью называлось «Выжженная совесть»…

— Вы говорите, что Вы очевидец событий в Одессе. Как это было? Расскажите о своем личном опыте.

— Я на протяжении 5 лет об этом рассказываю. Знаете, я для себя вспоминаю все новые и новые факты. Больше начинаю забывать о том, что было после, но то, что происходило 2 мая 2014 года, я помню, и еще бывает, что вспоминаю новое.

Дело в том, что 2 мая 14 года я с 8 утра уже находился на площади Куликова поля у здания Дома профсоюзов.

Я видел сотрудников полиции, которые проверяли наш лагерь на наличие огнестрельного оружия. Видел автомобили, которые заезжали в центр Куликова поля. Сегодня я со стопроцентной уверенностью говорю, что это были сотрудники СБУ или офицеры высокого звания, которые анализировали ситуацию на Куликовом поле.

События начали развиваться очень стремительно. Появились первые железнодорожные составы с футбольными фанатами. Ж/д вокзал находится в 200 метров от Куликова поля. Мы видели, как они приезжают. Полные составы.

В тот день на площади готовился концерт. Это были праздничные дни. Люди отдыхали.

Мы не готовились к силовому действию.

И сейчас я готов выставить фотографии, на которых видно, что на нашей сцене даже в день этих трагических событий было знамя Украины и Одессы. Мы никакие не сепаратисты, мы не уходили от Украины. Мы всего лишь выступали за федеративное устройство.

Я готов выставить фотографии, где на нашей сцене 4 знамени. Это флаги Казахстана, Украины, России и Беларуси. Этим мы подчеркивали свою приверженность к вступлению в Таможенный союз. Но знамя Украины присутствовало постоянно!

— Как развивались события перед пожаром в Доме профсоюзов?

— Начался концерт, а потом начала поступать информация о том, что в центре города идут столкновения. С одной стороны, огромное количество футбольных фанатов с майдана, по некоторыми оценкам, 3–5 тысяч. С другой — одесская молодежная дружина, которая была на нашей стороне, но почему-то 30 апреля она оставила Куликово поле, наш лагерь и ушла на 411 батарею. Это на расстоянии 15 километров от нас.

Мы остались без силового блока, остались взрослые люди, старики, женщины. И вот одесская молодежная дружина вышла в центр города. Они собирались пройтись параллельным маршем вдоль того марша, который организовывался украинскими националистами, футбольными фанатами. Я не был там, я не буду утверждать, что конкретно там произошло, но все эти группы столкнулись в районе Греческой площади.

Это столкновение транслировалось на все одесские телеканалы. В прямом эфире был призыв «наших бьют», начали стягивать в центр города все больше и больше людей. Я все это время, до 4 часов дня, находился на сцене, просил людей не идти в центр города. Мы были не готовы к побоищу, оно нам было не нужно. Мы готовились к выборам в местные советы и президентским выборам.

Украинская пропаганда старается этот факт опустить, но полно доказательств, что мы печатали бюллетени, готовили избирательные участки, кандидатов в мэры и депутаты, тогда как подтверждений подготовки вооруженного сопротивления нет.

Есть только сведения, что одесская молодежная дружина вошла в центр города 2 мая. Я находился на Куликовом поле до 4 часов. Просил не идти в центр. Потом меня начали обвинять в том, что я предатель, что есть потерпевшие, раненные. Тогда я принял решение. У нас оставалось человек 20 дружинников. Мы выдвинулись в центр города, на площадь.

Когда мы приблизились ближе к Греческой площади, на улице Бунина нас встретил кордон — человек 200, хорошо экипированных, с армейскими щитами, дубинками. Это нас встретили люди с майдана. Но мы проскочили на Греческую площадь.

И тут я увидел ад. Град камней, «коктейли Молотова», стрельба, хлопки, петарды, обвязанные поражающими элементами — болтами и гайками.

Мы там продержались какое-то время (я не наблюдал). Но противостояние 1 к 10 — это, конечно, несерьезно, и мы были рассеяны по городу. Я с частью людей вернулся на Куликово поле. Там были женщины, дети, старики, которые были на этом концерте. Они начали строить баррикады в полметра высотой.

Потом кто-то предложил: давайте поставим баррикаду возле здания Дома профсоюзов. Туда начали стаскивать церковную утварь, генераторы.

— Официальный Киев в связи с этим 5 лет повторяет, что людей в Дом профсоюзов (на верную гибель) загнали сторонники федерализации.

— Отвечаю: время уйти с Куликова поля было у всех. И те, кто чувствовал, что они слабы духом, не смогут защищаться, ушли. Никто насильно никого в это здание не загонял. Мне тоже звонила моя семья. Жена раз 30 писала, звонила. Просила уйти.

Я смотрел на этих людей и думал: я активист, я выступал на этой сцене. Я не мог позволить себе просто уйти. Сегодня я думаю — как бы я жил с этим? Терзала бы меня совесть или нет? Наверное, да.

Оборона на ступеньках Дома профсоюзов длилась, думаю, минут 15–20. На кадрах хорошо видно, что нас было около 30 человек. В нас летел град камней, бутылок. Мы отошли в само здание. Для любого человека крепкие стены, толстые двери — это возможность обезопасить себя. У нас оставалась надежда, что им нужен наш палаточный лагерь. Они его разрушат, и на этом все закончится. Мы глубоко ошибались. Потому что у тех, кто организовал это побоище, были другие задачи.

Те, кто нас атаковал, имели целью устрашение, потому что весь Юго-Восток — Николаев, Херсон, Запорожье, Днепропетровск, — все смотрели на Одессу.

В Одессе были самые масштабные марши за федерализацию и союз с Россией после Донбасса — до 25–30 тысяч.

Так что мы вступили в это здание, оборона длилась каких-то 15–20 минут. Потом нас забросали камнями, побили окна. Не говорю о химическом оружии, я на себе испытал дымовые шашки армейского производства. Они на основе серы и опилок. Если в детстве серу жгли, то помните, какое она дает удушье.

Потом я прочитал в соцсетях, что дымовая шашка и ее газ, соприкасаясь с источником высокой температуры, уже становятся поражающим оружием. Это уже образуется ядовитый газ. Я на себе почувствовал: делаешь 2–3 вдоха, и легкие заклинивает.

— Как Вы выжили во время пожара?

— Как я переместился с лестничного пролета до 4 этажа, я не помню. Помню только, что ворвался в какой-то кабинет, за мной забежали люди, 4 человека. Там мы звонили близким и прощались. Это правда.

Потом мы видели то, что происходило после того, как выбили окна.

Если женщин просто избивали, то мужчин забивали до смерти. Сотрудники полиции при этом стояли ровным строем и не шевелились.

Потом я увидел кадры, где единицы — единицы! — помогали уносить пострадавших. Так я продержался со своими товарищами в этом кабинете до глубокой ночи. Главное было — не задохнуться от дыма.

Ночью дыма стало меньше. Мы попытались выйти из здания. Я был задержан прямо в здании. Выживших сопроводили в городское управление милиции на Преображенской, 44. Людей было много, камер мало. Мужчин оставили, женщин отпустили. Сидели по три человека в камере. Со мной в камере был дядя Толя, 73 года. У него были такие же статьи обвинения. Во второй половине дня 4 мая под давлением одесситов, общественности, нас освободили. До 21 мая 14 года я находился в Одессе, а потом выехал.

— Как украинская власть, предыдущая и нынешняя, относится к тому, что Вы рассказываете? Как реагирует?

— Ну как реагирует конкретно предыдущая, я не сталкивался. Но могу сказать, как реагировали СМИ и общественные деятели, которые знают о моей деятельности в Европе.

Меня пытались обвинить во лжи, но на прямую дискуссию не выходили. Зато пытались блокировать в Европе те мероприятия, которые я проводил. Писались оскорбительные письма в мой адрес. Были случаи, когда ко мне подходили и тыкали в меня пальцем.

Говорили: нужно было тебя все-таки сжечь 2 мая.

И я знаю о том, что предыдущая власть, бывшая при Порошенко, причастна к этим преступлениям. Как сейчас выясняется, никаких шансов у нас не было. Если бы мы попытались сопротивляться чуть активнее, нас бы еще больше уничтожили.

— А нынешняя власть?

— Мне посчастливилось 18 июня этого года, во время визита Владимира Александровича Зеленского в Берлин, быстро подготовить письмо, которое я лично передал Владимиру Александровичу в одном конверте с нашей книгой.

21 июня я получил из Администрации президента Украины ответ, что мое письмо зарегистрировано 21-м числом и перенаправлено в Генеральную прокуратуру Украины. Где-то через 15 дней я получил письмо из генпрокуратуры о том, что мое письмо перенаправлено уже в одесскую прокуратуру.

И 15 июля, меньше месяца спустя, я получил ответ одесской прокуратуры о том, что 2 мая 2014 года на меня было заведено уголовное дело, а 9 мая того же года закрыто, но в конце была прописка: «Делопроизводство по событиям 2 мая 14 года остается открытым».

Когда я показал это адвокату, он сказал: ты вроде можешь туда вернуться, но в любое время тебя могут пригласить для беседы. Учитывая твою активную деятельность, выступления и заявление, всегда можно найти для тебя другую статью.

Мне все это не так важно. На сегодняшний день меня волнует другой вопрос. Я обращался к президенту Украины, а не в прокуратуру. Обращался к президенту с вопросом о моей политической безопасности. Я готов быть свидетелем по уголовному делу и выступить с показаниями в Одессе, если мне официально сообщат из аппарата президента, что дело по событиям 2 мая в Одессе — уголовное, а не политическое.

— Вы сами-то в это верите?

— Меня терзают смутные сомнения. Дело в том, что Зеленский был в Одессе уже 3 раза. Есть много видео и фото, что он посещал театры и культурные мероприятия, успел искупаться в Черном море.

Но прийти к зданию Дома профсоюзов, чтобы отдать дань памяти погибшим одесситам, он не нашел времени и возможности.

Эти люди были одесситами и гражданами Украины. Помните, первое время пытались говорить, что это люди из Приднестровья, российские террористы. А сегодня мы имеем полный список погибших. Это все граждане Украины, которые были убиты в этом здании из-за своих политических взглядов.