«Навсегда останусь охотником за людьми» Анатолий Кашпировский — о своем главном косяке, шарлатанстве и жизни, которая не удалась
На рубеже 1980-1990-х годов популярность этого человека зашкаливала. Он собирал миллионы телезрителей, а на его сеансах в разных городах и странах всегда были аншлаги. Сегодня Анатолию Кашпировскому — 80. В преддверии юбилея он рассказал «Ленте.ру» о том, как его избрали в Государственную Думу с украинским гражданством, какое акробатическое упражнение он до сих пор делает лучше олимпийского чемпиона, какую республику бывшего СССР он хотел приласкать и правда ли, что с Иосифом Кобзоном они менялись париками.
«Лента.ру»: Вам 80 лет. Чувствуете себя пенсионером?
Анатолий Кашпировский: Нет, пенсионером не чувствую.
А кем чувствуете?
Чувствую себя человеком, которому легко ходить, легко дышать, легко спать. Что хочу, то могу кушать. Я не имею претензий к себе. Во-первых, я никогда не курил и не употреблял алкоголь. Иногда, конечно, мог на язык попробовать, но тяги к этому у меня никогда не было. Это одна сторона медали.
Потом, я тренируюсь в домашних условиях. У меня есть снаряды. Тут и турничок, и пара гантелей. На пресс делаю упражнения, по-прежнему катаю колесо.
В 80 лет — колесо?
Конечно. Когда ко мне приехал борец Михаил Мамиашвили, олимпийский чемпион Сеула-1988, пятикратный чемпион и призер мира, он только с колен смог сделать это упражнение, а с носков — дудки. Ну, а я сейчас это колесо катаю. На турнике стараюсь подтягиваться. Может быть, это на чашу весов что-то кладет. Но в основном — генетика. У нас в роду со стороны мамы ни одного лысого не было. Вы же видели меня — у меня все нормально?
Ну да…
А то в прессе появлялось что-то вроде «Кашпировский с Кобзоном меняются париками». Что тут поделать, люди не привыкли, чтобы в таком возрасте было это все нормальное.
Я являюсь для своих пациентов образцом. Представьте, если я выйду выступать пузатый, лысый. Это заражает, им хочется быть похожими на меня. Это просто повезло, подарок небес.
«Меня оскорбили, назвали шарлатаном!»
В СМИ вас часто преподносят как один из отрицательных символов эпохи 1990-х: мол, кто-то воровал, кто-то убивал, а Кашпировский обманывал доверчивых людей. Вам не обидно?
Я на дураков не обижаюсь. Это просто дураки, больше никто. Записывать в число злодеев меня — человека, который член четырех иностранных академий, доктор психологических наук, автор телевизионных операций и телевизионной терапии! В чем же мое злодейство? На моем сайте есть такой раздел — «Статистика чудес». И там, по-моему, больше 15 тысяч сообщений с фотографиями: что у кого проходило. В чем же мое злодейство? Это злодейство представителей СМИ, непорядочность, незнание, что сказать.
Вся страна узнала о вас после того, как вы попали на телевидение. А как вы туда попали? Может, кто-то порекомендовал?
Хороший вопрос. Сразу обнажает точку зрения большинства СМИ. Приятно, что вы обращаетесь к первоисточнику.
Началось все задолго до того, как я попал на телевидение. Это была работа в психиатрической больнице, это мое детство и вся моя жизнь. У меня были выступления по линии общества «Знание» с 1964 года — неимоверное количество лекций, демонстраций психологических опытов. В 1971 году — проведение обезболивания в ходе 17 операций.
Тогда был большой спрос на мою работу в больнице, где я работал. Туда приводили детей, которые страдали недержанием. Это довольно опасная вещь. Их месяцами держат в клинике, и довольно сложно их от такого избавить. Эти дети обладают от природы способностью глубоко засыпать, а засыпая, они не чувствуют, как опорожняют мочевой пузырь. Это же трагедия.
Дети — это единственная категория людей, у которых я вызываю состояние отключения, частичного сна. Я им создаю картину ночи среди белого дня. Скажем, в 12 часов дня они стоят, пять человек, я им говорю: «Ребята, у вас возникает такое состояние, как будто вы спите. Но как только вы почувствуете малейший сигнал, что вам хочется пи-пи, вы очнетесь». И вот они — кто раньше, кто позже — через несколько минут очнулись. Потом еще раз, и еще раз.
И пошли колоссальные результаты, спрос возник огромный. Стало по 30, по 50 человек приходить. Стали думать, что делать. А что если это сделать через телевидение? Чтобы там были не только танцы, песни. И такая идея возникла.
А потом получилось так, что одна моя пациентка обратилась с просьбой обезболить ее на операции по удалению опухоли груди. Это в Виннице было, она работала медсестрой в нашей больнице и страдала очень тяжелой аллергией, поэтому на все медикаменты давала страшную реакцию. Она пошла в эндокринологический диспансер, там ей отказали. А меня оскорбили, назвали шарлатаном! Просто у врачей любых профилей все, что не таблетки, не разрезы, не медицинское, — зачеркивается. Хотя я уже был довольно известен — объездил весь Союз еще до 1988 года по линии общества «Знание». Но у меня еще не было телевизионной известности.
И тогда я обратился в Киев, к своему товарищу, однокурснику, доктору медицинских наук, он заведовал медчастью Киевского института онкологии. Он говорит: «Мы можем сделать». Я: «Тогда давай сделаем телевизионным способом. Это положительно настроит всех, чтобы делать такие операции с другими людьми». Он согласился.
«Я показал, как человек может не испытывать боль, держа в руках стакан с кипящей водой»
А перед этим вот еще что было. Я часто выступал на разных площадках в Москве. И однажды ко мне подошел мужчина. Тогда я проводил на сцене нехитрые простецкие опыты в стиле: «Вам холодно», «Вам жарко» и что-то вроде того — народу смешно, а мне было грустно, потому что я чувствовал, что это было далеко от науки. Так вот, подошел высокий молодой человек и говорит: «А вы могли бы ваши идеи осуществить по телевидению?» Это был [журналист, телеведущий] Владислав Листьев. Я говорю: «Могу». Мы познакомились, и он меня свел с редактором программы «Взгляд» Вадимом Белозеровым.
Тот повернул в другую сторону. Говорит: «Знаете, у меня идея — давайте поедем на Алтай». Я спрашиваю: «Зачем?» Он: «А там снежный человек. Мы спрячемся с камерой, а вы раз — и отключите его. Мы это снимем. Вот сенсация будет!» Я ему: «Вадим Олегович, зачем этот анекдот? Это не то. Давайте мы детей будем лечить, польза будет». И привел данные: пять миллионов детей страдают таким состоянием. Он постепенно загорелся этой идеей. И тут вот на тебе — обстоятельства: пациентка хочет оперироваться, Институт онкологии согласен, а второй конец телемоста мне обеспечивал Белозеров.
Перед этим я выезжал на сборы со сборной СССР по тяжелой атлетике. Там меня познакомили со спортивным комментатором Валентином Щербачевым, тот дает добро. Получается Институт онкологии — раз, Щербачев — два, Белозеров — три.
Сначала мы сделали пробный телемост, когда в Останкино, в студии программы «Взгляд», построили 12 человек, из которых я знал только одного-двух, потому что они были моими пациентами. И я показал, как человек может не испытывать боль, держа в руках стакан с кипящей водой. Эти кадры есть. Потом Белозеров говорит: «А ну, дайте я». И ему прокололи руку! Он говорил: «Странно, я не сплю, но ничего не чувствую». У него тоже был заскок, как и у всех, что надо заснуть. А я очень отрицательно отношусь к гипнотическому усыплению, потому что это совершенно не то, что может преобразить организм.
Когда мы все это успешно провели, был организован телемост Москва — Киев. Я приехал в Москву, пациентка была в Киевском институте онкологии. Ей сделали операцию, и все получилось очень хорошо. Пациентка в тот же день выписалась домой. Живая по сей день.
После того как это показали по телевидению, был невероятнейший ажиотаж. На этом фоне сначала меня очень хорошо приняла Украина. Я отвечал на вопросы в ЦК партии УССР. Там была пациентка, и был Щербачев. Затем меня срочно переводят в Киев. Мне дают квартиру в доме ЦК.
Ничего себе…
Да. А ведь эти люди, что про меня пишут, ничего этого не знают. Я жил на шестом этаже. Трехкомнатная огромная квартира. Надо мной жил министр здравоохранения, подо мной — командующий Киевским военным округом.
Эта операция была проведена в марте 1988 года. И в январе-феврале 1989 года мне дают провести первые в мире телевизионные сеансы лечения детей. Провели на украинском телевидении пять передач, и оказалось, что кроме детей и у взрослых появились улучшения. Но не энурез: стали проходить рубцы, гипертония — то есть большой спектр именно телесных расстройств. И еще больше нарастал ажиотаж вокруг этой операции.
Но уже появлялись завистники. Говорили, что Кашпировский попал на телевидение благодаря мафии. Какая мафия? Я сам себя туда поставил. Потом я поехал в Грузию, а на грузинском телевидении мне предложили: «Давайте сделаем телемост еще круче». Я говорю: «Давайте. А как?» Они: «Очень просто. Давайте не одну пациентку будем оперировать, а две. И давайте сделаем полостную операцию».
И мы сделали. Выбрали двух женщин. Первой было сделано в Киеве четыре безуспешные операции, она перенесла две клинические смерти. Вторую женщину ранее не оперировали. У одной разрез был 25 сантиметров, у другой — 40 сантиметров. И мне удалось все сделать. Я обезболил одну и другую, и все успешно прошло.
«И тут я сделал самый главный косяк в своей жизни»
Потом Центральное телевидение предложило мне провести передачи на весь Союз. После этого телемоста Киев — Тбилиси меня пригласили в Останкино и спросили, сколько будет передач. И тут я сделал самый главный косяк в своей жизни. Я думал так: на Украине было пять, а по Союзу пусть будет шесть. Ну, подумай, подожди! Тогда еще не было такого, как сейчас: [Леонид] Якубович в «Поле чудес» до сих пор сидит — сколько передач он провел? И другие — [ведущий ток-шоу Андрей] Малахов и так далее — сидят годами. Тогда так не принято было. Злоумышленники потом писали, что меня выгнали с телевидения, но меня никто не выгонял. Я сам себя отстранил от этого.
Я об этом вспоминаю днем и ночью, каждый день. Почему же я так сплоховал? Надо было дальше продолжать! По крайней мере, хотя бы год или два. Тридцать передач или хоть десять передач. Это была моя роковая ошибка. Я мог там быть бесконечное время. В ожидании тех передач пустели улицы городов.
Эти передачи провела спортивная редакция Центрального телевидения. За эти передачи никто и копейки денег мне не дал. Еще и денег особых не было. Белозеров тогда обиделся и нашел этого [телевизионного деятеля, позиционировавшего себя как целитель и экстрасенс Аллана] Чумака. Это мне [журналист] Дима Гордон рассказывал. Они договорились: мол, ты мне будешь платить — буду. Он выступал в таком маленьком помещении, перед ним не было аудитории, только махал руками и чмокал. Вы же понимаете, это идиотство чистой воды. Но после моих телемостов, под прикрытием того ажиотажа люди думали: если на телевидении — значит, внимания заслуживает. И с тех пор стали меня просто оскорблять. Вот такая ошибка была, теперь это кушаю.
А еще была ошибка, когда я отвез сына в США. Это все было так трудно — школа, он не знал языка. Я стал туда приезжать, но не переехал, не удрал, как говорил Малахов. Хотя я сейчас в Америке, но не переехал. Скоро я уже буду в Москве, потом в Казахстане и вообще не знаю, где буду.
Вслед за сыном переехала в США моя дочка. Она врач. Это тоже была ошибка. Тяжело сложилась жизнь, девочка моя погибла [при трагических обстоятельствах]. В прошлом году, будучи врачом, она не могла устроиться в этих Штатах. Она переехала с мужем в Канаду и там погибла. Вот такая история.
Сын тут, в Калифорнии. Приходится периодически приезжать. Это адская пытка — приезжать сюда. Сын остался один, вот к нему еду. А дочка — все. Мне ехать в Канаду — это все равно как на Голгофу: каждый момент о ней напоминает. Это дикое испытание. Вот так обстоит моя жизнь.
А постоянно вы, получается, сейчас в России живете?
Я гражданин России. Скоро приезжаю в Москву, там у меня квартира. Часто выступаю в Москве. Я объездил всю территорию Советского Союза, был на Дальнем Востоке. Но я еще бывал в Болгарии — давайте, назовите меня болгарином.
Мне 80 лет. Что мне нужно? Ничего. Самое тяжелое, что есть на свете, — это одиночество. Оно рано или поздно приходит к каждому человеку. Родители ушли, их нет. Ребенок ушел. Сами понимаете — все уже. Хорошо, что есть один-два близких человека. И все.
А что мне? Я не нуждаюсь в чем-либо. Заводов нет, фабрик нет, предприятий нет.
«Избрали в Думу с украинским гражданством»
Вы были депутатом Государственной Думы. Что запомнилось?
Коридоры власти запомнились безвластием. Это был конец 1993 года. [Бывший член ЛДПР] Леша Митрофанов — мы были с ним знакомы — обратился ко мне и говорит: «Мы хотим, чтобы вас избрали в Думу». Я говорю: «У меня украинское гражданство». Он: «Наплевать». Я единственный депутат, которого избрали в Думу с украинским гражданством.
А так можно было?
Совершается то, что возможно, возможно то, что совершается. Есть такое выражение. Я сразу после выборов улетел в Америку. Уже приезжал туда не раз и не два, там неплохие сборы были, можно было чуть-чуть заработать, пару копеек. И я передумал. Написал письмо лидеру фракции ЛДПР Владимиру Жириновскому, что я отказываюсь. Но он молодец, не злопамятный. Потом я приехал, и мы с ним встретились.
Та Дума работала всего два года, и тогда чего только не было. Я согласился пойти туда потому, что мне было интересно посмотреть на людей, обремененных властью. Интересно, как они себя ведут в столовой, в быту. То есть я был и, наверное, навсегда останусь охотником за людьми. Для меня категория таких людей известна — дурдом, где я 25 лет отпахал. Выступлений в городах, деревнях, городишках, за рубежом я уже имел сполна. Ну так эта категория ничего мне и не стоила. И я попал в Думу не потому, что я рвался в политику.
Мне было интересно посмотреть на депутатов — и я видел депутатов. В течение двух лет там, в Думе, мы обычно втроем завтракали: я, бывший председатель Верховного совета СССР Анатолий Лукьянов и журналист Александр Невзоров.
«Ну что, Шамиль, я тебе нужен еще?»
Когда произошли события в Буденновске, я в больнице находился девять часов, а тогдашний директор Федеральной службы контрразведки (сейчас это Федеральная служба безопасности — прим. «Ленты.ру») Сергей Степашин был на телефоне. Мне [лидер чеченских боевиков Шамиль] Басаев говорит: «Я вам отдаю заложников. Есть два условия». Я: «Какие?» Он: «Стол для переговоров и прекращение стрельбы». Я звоню Степашину и говорю: «Передайте [председателю правительства Виктору] Черномырдину» (в это время президент Борис Ельцинбыл в отъезде). Тот, генерал, мне, лейтенанту медицинской службы, отвечает: «Есть». И позвонил. Тут же выступает Черномырдин и говорит, что мы идем на эти условия.
Потом Басаев говорит: «Давай еще корреспондентов позовем». Ему вызвали корреспондентов. Все закрепили, и весь мир уже знал, что будут такие условия. Я позвонил из больницы своей двоюродной сестре в Москву и попросил договориться в ООН — там у меня был знакомый товарищ, — чтобы сообщить о таком событии. В общем, застраховался от и до. И вот уже два часа ночи, я говорю: «Ну что, Шамиль, я тебе нужен еще? Я все сделал. Теперь вы будете свободны». Надо было, может быть, остаться. А я не остался. Взял и ушел. Тем не менее заложники были освобождены без единого выстрела. И Басаев мне на прощание сказал: «Я ваш должник». Я ему: «И ты этого не забудешь?» Он: «Нет, не забуду».
Сразу после событий в Буденновске Дума слушала отчет Черномырдина. Жириновский тогда кричал, что, мол, чтобы неповадно было, например, если террористы захватили самолет, надо сбивать. А чеченцы показали свой дух: они сами стали себя взрывать. Я спрашивал об этом Шамиля: «Ты же можешь погибнуть». Он: «Мы этого не боимся». Поэтому стрелять по самолету, где было много невинных людей, — это кощунство. А переговоры в любом случае хороши.
Потом слушали отчет министра внутренних дел Виктора Ерина. Он вышел с длинной палкой, там были развешаны всякие графики. Говорил, что преступность на столько-то снизилась. А я сидел рядом с Жириновским. Тот вдруг вскакивает — я не успел схватить его за пиджак — и кричит на весь зал, что министр такой-сякой. Стал оскорблять этого Ерина. Тот, недолго думая, достает платочек, вытирает губы, забрал указку и исчез.
На следующий день я прошу слова и говорю, что хочу закончить доклад Ерина. Я тогда сказал: «Да, господа депутаты, мы можем снизить преступность. Но при одном условии: если вы дадите мне такие полномочия». Депутаты сказали: «Не дадим». Потом я вышел в коридор, а ко мне подошли и говорят: «Слушай, там на тебя наехал поп». В той Думе депутатом был священник. Он тогда выступил и сказал, что Кашпировский может всех загипнотизировать, и депутаты примут такое решение. И добавил: «Так как он сатана, я приступаю к молитве». «Иже еси на небеси» — какой мрак. Я возвращаюсь назад и говорю: «Если бы я мог всех загипнотизировать, всю Думу, то я бы загипнотизировал только этого священника, чтобы он приходил сюда не в рясе, а в кальсонах». Тут все расхохотались, и на этом все кончилось.
А коллеги-политики обращались к вам за помощью как к психотерапевту?
Бывало, бывало. Некоторые из них были очень высокопоставленные. Но врачебный долг — молчать. Я много знал об их семьях, о том, где там что и как. Внуки были, дочери. Но об этом я не имею права говорить.
«Хотел как-то приласкать Молдавию»
Хорошо, давайте тогда поговорим о вас. Расскажите, как вы сейчас живете. Я имею в виду обычную жизнь. Вот, например, в каких словах вы могли бы описать то, что прямо сейчас вас окружает?
Я сюда (в США — прим. «Ленты.ру») просто приезжаю и снимаю здесь апартаменты. Обыкновенные скромные апартаменты, не то что у звезд, у которых все по-другому. Фактически мне ничего не надо. Обыкновенная обстановка — вот стол есть, вот холодильник, там кровать. Пару таких комнат — все. И скоро я уже буду в Москве. Там тоже скромно.
В свое время я же дарил квартиры. Например, в Молдавии я подарил четырехкомнатную квартиру в кирпичном доме одной бедной женщине. В зал обращаюсь: «Кто тут самый несчастный?» Она была 27 лет в очереди. А я уже купил эту квартиру. Как-то я сидел с секретарем ЦК Компартии Молдавии и сказал ему, что хочу кому-то подарить ее. Он сказал: «Хорошо». Мне квартиру приготовили, оставалось только ключи отдать. И когда во время выступления эта женщина вышла, я говорю: «Вот вам ключи». Она начала приседать, плакать, смеяться. У нее была истерика. Зал стал рыдать. По всей Молдавии пошла молва.
А я уже тогда хотел как-то приласкать Молдавию, чтобы она не очень серчала на Россию. Потому что страну разделили, и все республики давай враждовать. Такая страна — и порвали страну! Порвал страну кто? Эта троица, будь они прокляты за это все. Продали мою страну. Национальность у меня — советский. Был, есть, таким и останусь. Никто не переделает. Поэтому мне хотелось, чтобы это все в Молдавии не лопнуло. Кто квартиру подарил? Это гражданин России сделал!
А в Ташкенте я пошел дальше. Там я подарил пятикомнатную квартиру. Та женщина спустя десять лет написала мне письмо: «Нам так хорошо. Мы вам так благодарны». А зачем мне благодарность за мой жест? Я никогда не рвался, чтобы передо мной кланялись.
Еще я машины дарил. В Белоруссии подарил шесть автобусов. Тогда была такая возможность. А сейчас я очень скромно живу.
«Никогда нельзя желать прожить 120 лет»
Иногда говорят: живите 120 лет. Они не понимают, что говорят. 120 лет — а где же твои однокашники? Их давно нет. А где твои дети? Их же нет. Уже внуков многих нет. И ты кто? Абсолютно один. Никогда нельзя желать прожить 120 лет. Иначе столько же надо желать прожить всем друзьям и врагам. Тогда будет хорошее поздравление.
Вы сейчас рассказали, что люди вас благодарят. А бывает такое, что ваши пациенты к вам обращаются с тем, что ваше лечение не помогло, что делать?
У меня не лечение, а учение. Это раз. Во-вторых, претензии ко мне, чтобы я был выше Бога — это излишне. И если они приходят с заболеванием, с которым человечество до сих пор не может справиться, то какие ко мне претензии? Иногда бывает, что что-то не прошло. Тогда надо еще раз попробовать. Но у меня нет поползновения все охватить — от головы до пят. В основном то, чем я занимаюсь, это аллергия, сердечно-сосудистые заболевания, исчезновение рубцов на сердце, выпадение половых органов, коррекция спины.
Вот в чем состоит моя работа, чего не видят журналисты. Или не хотят видеть. Они навесили на меня ярлык «гипноз». Они приклеили ко мне Чумака, который очень обгадил мое дело своим именем и своими дурацкими действиями.
А как вы относитесь к критике со стороны представителей медицинского сообщества? Как вы думаете, почему они вам не верят?
Они домашние, диванные мудрецы, которые путают меня с Чумаком. Но у меня есть другое признание. Я член четырех иностранных академий. А еще, можете посмотреть, в 1991 году было решение научной конференции, где присутствовали 225 врачей. Что еще надо? А если отдельные представители медицинского сообщества не понимают — так это детский сад.
И последний вопрос, немного философский. Можете сказать, что жизнь удалась?
Нет, не удалась.
Почему?
Я у подножия того, что мог бы сделать, но я упустил это. Первое — зачем я сделал в 1989 году всего шесть передач, когда надо было минимум десять, а то и 30-40. Это первый серьезнейший ляп, который мою жизнь полностью разрушил. Я мог бы все по-другому делать. Второй ляп — мне ни в коем случае не надо было ездить в США. Хотя бы даже в туристические поездки. Это абсолютно было лишнее. Страна хорошая, но не для меня. Я тот банан, который на Северном полюсе не растет. Я обожаю Украину, Белоруссию, Россию. Я обожаю Советский Союз. Это моя родина. Вот и все. У меня несколько родин: Казахстан, где я сделал свои первые шаги, Белоруссия, где я пошел в первый класс, Украина, где я закончил школу — и так далее.
И вы знаете, я никак не мог сделать, чтобы моя дочь не оставалась в этой Канаде. Это страна совершенно чужая, немилая. Там все другое. И я очень много потратил времени и сил, чтобы забрать ее оттуда, чтобы похоронить ее вместе с моей мамой и отцом. С ними рядом лежит сейчас любимая внучка. И теперь я иногда приезжаю в Винницу, иду туда и разговариваю с ней.
И что — это считается, что удалась жизнь? Если бы я проводил эти передачи, никогда бы мои дети в Америку не поехали. Все по-другому повернулось бы. Я мало работал, я был большой лентяй. Надо было читать больше, быть более внимательным, откровенным — в выборе друзей и во всем прочем. Надо быть бдительным в построении всего — и личной жизни, и рода занятий. И прежде чем что-то делать, надо подумать и сказать: «Я переночую с этим вопросом. Ночь, а то и две. И когда созрею — отвечу». А в спешке ошибки неизбежны.