Севастопольский характер Анатолия Пряшникова: суровые сибиряки иногда обижаются на нас

Поводом для интервью с Анатолием Пряшниковым стал его очередной сумасшедший, по меркам рядовых жителей города, поступок. В холодный дождливый декабрьский день он через узкий проход залез в подземное укрепление в районе 11-й береговой батареи, которое вскрыл бульдозер во время дорожных работ. В течение примерно 20 минут Пряшников в прямом смысле плавал по затопленным комнатам, чтобы оценить значимость этого объекта. Приходилось нырять, чтобы пройти коридор, убирать лианы проводов, чтобы не запутаться в них. Стоило ли так рисковать? Вопрос риторический. Но объект точно использовался в период второй героической обороны Севастополя. Он явно заслуживает детальное изучение и музейный статус. Впрочем, как и сам Анатолий Пряшников — один из ярких обладателей легендарного севастопольского характера. Разговор с героем интервью ForPost решил разбить на тематические блоки, которые, по мнению редакции, позволят лучше раскрыть масштаб его личности. Кто ты? В первую очередь — севастополец, который здесь родился, потомки которого здесь, надеюсь, будут жить. Сам я потомок двух участников обороны Севастополя — первой и второй. Мой прапрадед, Фёдор Фастенко, герой первой обороны Севастополя, кавалер двух Георгиевских крестов. Сам он родом из-под Полтавы. Дед мой, Дмитрий Васильевич Пряшников, мордвин. Он участвовал в штурме Сапун-горы и после войны вернулся в Севастополь. Я первый из своего рода, который родился в Севастополе. Так или иначе, мои предки, их судьба связаны с Севастополем. Это неспроста, для меня лично. Детство Я 1977 года рождения. Это такое вот предперестроечное время заката Советского Союза. Как моё детство проходило? Как у всех севастопольских мальчишек. В основном это подземелья, какие-то раскопки, это Мекензиевы горы. В то время у нас не было ни интернета, ни планшетов. Максимум — радиоклуб «Луч», в котором я занимался. Я радиолюбитель со стажем, уже почти 30 лет. Помню, как на процессорах Z80 собирали первые компьютеры. Максимум, что можно было на них делать, — играть и программировать на Бейсике. Но у нас, в отличие от нынешней молодёжи, была реально живая жизнь. Половину своего времени, помимо школы и радиокружка, я проводил в катакомбах. Жил я тогда на улице Юмашева, это как раз рядом с парком Победы. Там находится 15-я батарея (Стрелецкий форт). Её уже практически не видно — застроена со всех сторон, но в своё время она была доминантой парка Победы. На этой батарее мы и провели всё детство. После уроков каждый день туда ходили, чего-то копали, где-то лазили, играли, бегали, жгли костры. Домой тащили всё: патроны, ржавые винтовки, пистолеты. У меня на балконе 12-этажного дома миномёт стоял. В то время ещё не было терроризма, запретов всяких. И всё это было нормально. В те времена найти такие вещи не было проблемой. Это сейчас я иногда с собакой и детьми гуляю по Мекензиевым горам, в районе 2-го кордона, — вы не поверите, гильзы не найти уже. Всё подобрали на сувениры. А раньше: идёшь — колючая проволока развешана ещё с тех времён по деревьям, траншеи отрыты в полный рост. Там каски, кости, всякое обмундирование. Не представляло вообще никакого интереса. Я уже не говорю о наших походах в спецкомбинат № 2, так называемые «Шампаны» в Инкермане. Там много чего сохранилось. Мы туда попали гораздо раньше, чем работники МЧС. Как мы остались живы, даже не знаю. Были случаи, ребята гибли. Но вы знаете, нас это совершенно не останавливало. Это сейчас подумаешь — лезть, не лезть, хотя, в общем-то, я немного остался в детстве — лезу куда ни попадя. Потом судьба меня свела со спелеологией. Возник интерес к естественным образованиям, карстовым пещерам. В этом году будет уже 25 лет, как спелеологией занимаюсь. Армия Полноценной армии в моей жизни не было, потому что я учился в Севастопольском национальном техническом университете. У нас была военная кафедра. Я офицер запаса, командир боевой части 2 — ракетно-артиллерийской. Максимум, что мне удалось, — пострелять из установки АКА-630 с прибором управления стрельбой МР-123. Мы — дети 90-х, периода полного развала. Тогда армия уже совершенно не котировалась. Но в детстве, где-то, наверное, в 85-м году, когда я посмотрел знаменитый фильм «В зоне особого внимания», а потом «Ответный ход», — в тот момент как-то вот аж прям захотелось стать десантником. Хотя всё-таки это было желание стать морским пехотинцем, потому что во второй части этого фильма было показано соперничество морской пехоты и собственно ВДВ. Мы далеки были от неба, наше дело — море и земля. Как говорится, рождённый ползать, летать не будет. Наверное, я — рождённый «ползать». Тяга к знаниям Первое высшее образование — душа у меня механическая, захотелось стать инженером-электромехаником. Кстати, первое образование всегда самое яркое. Смотря на уровень специалистов, которые сейчас выпускаются, скажу, что я успел получить ещё советское образование, на излете, можно сказать. Ещё буквально лет 5–7 — и всё: не стало тех преподавателей — кто ушел на пенсию, кто умер. Система образования сейчас, по сравнению с тем периодом, практически на нуле. Потом я окончил аспирантуру, пытался написать диссертацию кандидатскую. Но понял в один момент, что преподавательская стезя — это не моё. Меня всё время тянуло в практическую сферу применения моих знаний. Но первое образование, несмотря на последующие свои образования, — это тот базис, на который я до сих пор опираюсь. Если бы не было его, то не было бы ничего. Потом ты уже просто доучиваешься. В те голодные времена (не только 90-е, но и 2000-е) парню, который выходит в жизнь, надо было как-то устраивать свою жизнь, кормить семью. И поскольку в те времена я активно занимался спелеологией, то начал подрабатывать промышленным альпинистом, как и другие ребята из нашего спелеологического клуба. Меня пригласили на работу в Москву гастарбайтером. Мы себя так называли. Хотя мы, в общем-то, были достаточно элитными специалистами, зарабатывали в те времена большие деньги. Поездив туда, поработав, я понял, что это путь в никуда, надо возвращаться сюда и устраивать свою жизнь здесь. Осознав, что без дополнительного строительного образования роста не будет никакого — ни профессионального, ни карьерного, я пошёл учиться дальше — поступил на заочный факультет в Киевский инженерно-строительный институт (КИСИ), один из ведущих вузов Украины на тот момент. Получил специальность архитектора. При этом я параллельно работал. Поучаствовал в нескольких интересных проектах, где и зародилась моя любовь к реставрации. Первый мой объект — Владимирский собор в Херсонесе. Горжусь, что участвовал в его воссоздании; помните, в каком состоянии он был? И по сей день это одно из самых красивых зданий нашего города, несмотря на проблемы, которые там возникают, — всё-таки времени прошло уже достаточно много. Севастопольский характер К сожалению, в последнее время севастопольцев становится всё меньше и меньше. Это объективный процесс — люди просто опускают руки. Есть люди упёртые, их ещё упоротыми называют. А есть люди, которые плюнули на всё, сказали, что я больше не могу биться головой об эту стену, бороться с ветряными мельницами. Но севастопольский характер существует и такие люди есть. Может быть, нас много, просто не все готовы публично высказывать свою позицию. Я могу это делать. Иногда у меня мысли возникают, что уже пора севастопольцам образовывать какую-то общественную организацию «севастопольское землячество». Мы на своей земле, к сожалению, оказались без права управления этой землёй, без голоса. Наше мнение учитывают только в самом крайнем случае. Это очень плохая практика. Я думаю, что рано или поздно всё поменяется. Красные линии Раньше я более реакционный был. С возрастом пришла мудрость, стал понимать, что все люди разные, у всех какие-то цели и задачи. Перед тем как осуждать, нужно встать на место этого человека и подумать, а как бы поступил ты. И порой понимаю, что, наверное, на его месте поступил бы так же. Оправдание такое себе. Но на самом деле, окажись я на его месте, не стал бы делать так — а встал бы и ушёл. Для меня в жизни существуют некие красные линии. Я готов до определённого момента дискутировать, обсуждать, входить, как говорится, в ситуацию другого человека. Но когда он мне откровенно лжёт, обманывает, ведёт себя непорядочно, то переступает вот эту красную черту, дальше которой я с этим человеком никакого диалога вести не буду. К сожалению, у многих людей этих красных линий не существует. Они другие У севастопольцев врождённое чувство эстетики, вкуса. Почему? Мы выросли у моря, у нас 10 месяцев в году лето, девять точно. Мы южные жители. Мы счастливы просто потому, что мы здесь живём. Люди в северных регионах преимущественно занимаются выживанием: борются со снегом, отапливают свои помещения и так далее. Все эти факторы формируют характер. На юге Франции, Испании, Италии люди ещё спокойнее нас. Они эксцентричные по своему характеру, но умиротворённее, потому что вообще живут в сказочных условиях. У нас какая-никакая зима — у них её практически нет. Суровые сибиряки иногда обижаются на нас. Тут не надо обижаться, их характер сформировал климат. Чтобы переделать нас, надо чтобы произошло всемирное оледенение. Также нас можно реально задолбать, когда мы плюнем на всё и скажем: делайте, что хотите. Давайте вырубать лес? Вырубайте в сибирском масштабе! Реки вспять? Давайте реки вспять. Ну, вот только так.