«Всем творчеством Зощенко кричал: "Я свой!" А он не свой»
Алексей Федорченко. Фото со съемок фильма «Последняя "Милая Болгария"»
Одна из лучших на ММКФ картин — уникальная работа лауреата Венецианского фестиваля Алексея Федорченко. «Последняя "Милая Болгария"» — стимпанковое кино, соединившее романтику и хулиганство, историю и фантазию. К просмотру и пересмотру рекомендуется.
О ЧЕМ ФИЛЬМ
Поэтическая вариация на тему обруганной и распятой повести Михаила Зощенко «Перед восходом солнца» задумана режиссером почти 30 лет назад. Помимо мотивов самой книги, в которой воспоминания становятся психологическим тренингом, авторы включают в нее оригинальную историю своего героя. Это селекционер Леонид Ец. Он должен вырастить и сберечь выведенный его отцом редчайший сорт яблок «Милая Болгария». Живет плодовод в комнате пропавшего писателя Семена Курочкина (один из псевдонимов Зощенко), оставившего на крючке плащ и шляпу — вещественные доказательства существования. Ец расследует его исчезновение, перечитывая оставленные тетради, в которых разум пытается победить страдания, старость, смерть, отыскать способ быть счастливым. Долг жизни писателя Курочкина — с помощью науки осмыслить то, что с ним происходит, и тем самым не только облегчить собственные страдания, но и помочь другим.
Кадр из фильма Алексея Федорченко «Последняя "Милая Болгария"»
В этом калейдоскопе событий cмыкаются фобии и реальные трагедии, самоубийство молодого сверстника, несчастная любовь, газовая атака, жертвы войны, тайна гибели отца… Проблески Серебряного века сквозь солнечные дни яблочного города Алма-Ата образца 1942 года.
Режиссер не боится театральности и декоративности. Легкие тюлевые полотна мечутся по зеленой траве, яблоневый цвет пьет сок новой жизни из старинной пробирки, по рынку идет верблюд, под окнами дома эвакуированных из столиц деятелей культуры замерла гипсовая скульптура, жизни которой угрожают опыты местных мальчишек. На полиэкране Маяковский остервенело трет руки, а Есенин впадает в высокоградусную меланхолию. Меланхолия — ключевое слово и настроение. Словно летящий Сатурн — звезда меланхоликов — сорвалась с гравюры Дюрера — и вогнала тело Земли в смертную тоску. И вывести из этой тоски не способны ни съемки будущего шедевра «Иван Грозный», ни театр марионеток, ни ностальгия «Грез» Шумана, воплотившаяся в образах юных дев Катеньки и Наденьки (одна уедет в Париж, другая останется жить в коммуналке с плешивым сморчком).
Федорченко экспериментирует с изображением, полиэкраном, в которых вселяются видения-сновидения. По киностудии бродят рыцари и дамы, немцы и матросики. Известный режиссер в костюме королевы Елизаветы (как Михаил Ромм на кинопробах у Эйзенштейна). Известная царевна в гробу с папироской (как Людмила Целиковская в перерыве между съемками). Из камышовых циновок строят декорации «Ивана Грозного». Все временно, ненадежно. Как сама жизнь. Экзальтированный режиссер с вздыбленным вихрем на голове (Эйзенштейн) репетирует сцену с Грозным. Требуя: «Выше! Выше голову!» Пока на стене не начинает плясать тень зловещего профиля с козлиной бородой. А вокруг хоровод из цитат любимого Эйзенштейном Басе, эротических рисунков режиссера, мексиканских эпизодов… Что остается людям? Только зернышки уцелевшего яблока. И тень дождя на стене комнаты стертого из жизни писателя.
«Последняя "Милая Болгария"» —поэма-витраж, собранная коллекционером и селекционером Федорченко из осколков исчезнувшей страны.
— Как ты решился снимать кино по мотивам этой сложнейшей книги?
— Я задумался об экранизации лет тридцать назад. И удивлялся, отчего никто из кинематографистов не занялся ее постановкой, видимо, пугала ее научность. Подступался несколько раз. Искал форму: как собрать все в одном фильме. Лишь несколько лет назад, когда мы с Лидой Канашовой придумали разделение героя на двух персонажей, все сложилось. Ец ведет расследование, анализирует найденный дневник в коленкоровых тетрадках. Зощенко забрал их с собой в эвакуацию.
— Известно, что он срывал их обложки, чтобы уменьшить вес. В кино эти тетрадки в алма-атинской ссылке хранятся в печке.
— Меня притягивал сгущенный мир Алма-Аты 1942 года. С одной стороны, идет война, с другой — киношники, режиссеры-лауреаты, ведь эвакуированы ведущие киностудии страны.
— В одном пространстве Эйзенштейн, Ромм, Васильевы, Трауберг…
— 80 процентов фильмов в те времена созданы в Алма-Ате. Фабрика грез в бандитском городе. Воры, криминальные авторитеты бежали на юг: в Ташкент, в Алма-Ату. Мне понравился этот киношный город яблок. Идея обрела плоть.
Со съемок фильма «Последняя "Милая Болгария"»
— «Перед восходом солнца» — книга, равная жизни, и, по сути, стоившая автору жизни. Личная, почти интимная история и в то же время научный трактат, антропологическое, психологическое исследование, которое, кажется, невозможно перенести на экран. Но ты придумал какую-то жанровую эквилибристику.
— Я не специально. Получилось расследование или исследование чертогов мозга, психоаналитический детектив. Не знаю, бывает ли такой жанр.
— С высокой степенью театральности.
— Я бы сказал, декоративности. Все сложилось, когда прочитал воспоминания Эйзенштейна. Оказывается, декорации для «Ивана Грозного» строились из циновок камыша. И образ фильма сложился. Мне не хотелось снимать кино в Питере или Полтаве, буквально-вещественно воспроизводить «как это было». У нас это воспоминания не самого Зощенко, а воспроизведенные через призму воображения второго героя. А он мог представить себе что угодно. И раз уж мы оказались в камышовом мире из декораций «Ивана Грозного»,
я решил, что и мир Зощенко можно создать в этом стиле. И мы купили весь урожай камыша в России в том году.
— Кажется весь мир — легковоспламеняющиеся осоковые декорации. В окружении горящей войны. Острое ощущение шаткости жизни. Таких символов в фильме множество. Один из главных — яблоко, плод добра и зла, и познания, разумеется. Селекционер хочет сохранить редчайший сорт яблок «Маленькая Болгария». На казахском «Алма» — «яблоко», «Ата» — «Отец». И тотальное ощущение хрупкости передается в страхе за эти яблочные зернышки, из которых может пробиться новая жизнь. Откуда сквозная история с саженцами?
— Всю историю Алма-Аты мы придумали, хотя предварительно много читали про жизнь и быт военной киностолицы СССР. Так сочинился отец героя, плодовод, появлялись другие персонажи, втаскивая в сюжет друг друга.
— Ты же дотошный коллекционер: собираешь редкие книги, вещицы, картинки. Наверное, и фильм строился по крупицам?
— Каждый фильм, который делаем, предваряется большой изыскательской работой, историческим поиском. Мы читали много дневников, воспоминаний знаменитых и малоизвестных людей, живших во времена Зощенко. В какой-то момент возникло ощущение, что все они написаны одним человеком.
И Эйзенштейн, и Прокофьев, и Зощенко, и вся творческая интеллигенция были погружены в депрессию, состояние меланхолии. Такое время душевного упадка.
Со съемок фильма «Последняя "Милая Болгария"»