Как отметили в Киеве столетие Тараса Шевченко
Каждый год украинцы отмечали шевченковские дни. "Роковины" [1]. День рождения и день смерти. 25 и 26 февраля по старому стилю. В церквях служили панихиды по «рабу Божьему Тарасу». Сложился культ Шевченко. Великий кобзарь стал если не национальным божеством, то пророком, как Моисей для еврейского народа. [Я бы сказала, что он, скорее, был кем-то вроде народного, не канонизированного святого. Дальше сам автор это невольно подтверждает. - DrAlexandra] Но православие не запрещает визуального искусства, а потому украинцы охотно приобретали портреты и бюсты Шевченко. Спрос был велик.
Маленький Коля Корнейчуков (спустя годы – писатель Корней Чуковский) считал, будто всякий бюст называется Шевченко [2]. А ведь детство Корнея Ивановича прошло в Одессе задолго до ее украинизации. Этим портретам и бюстам только что не молились. Однажды на шевченковском празднике в Полтаве чиновник Государственного банка по фамилии Орел вышел на сцену, чтобы прочитать стихи. Перед этим он отвесил бюсту Шевченко глубокий поклон [3].
Простые селяне возжигали лампады перед изображениями Шевченко: «Кто был в украинской деревне, тот видел, что почти в каждой хате красуется портрет Шевченко на самом почетном месте, убранный рушниками и квиткамы (цветами. – С.Б.) [4].
Об украинской интеллигенции нечего и говорить: проводили литературные вечера, ставили любительские спектакли, читали доклады на торжественных собраниях. В гостиной Леси Украинки висел огромный портрет Шевченко, «украшенный венком из дубовых листьев и вышитым полотенцем» [5].
«Библию ей заменял спрятанный в окованном сундуке “Кобзарь” Шевченко, такой же пожелтевший и закапанный воском, как Библия», – вспоминал Константин Паустовский свою тетю Дозю (Феодосию Максимовну). Она жила в дедовской усадьбе Городище на реке Рось, неподалеку от Белой Церкви. Изредка по ночам она открывала свой «Кобзарь», «читала при свече “Катерину” и поминутно вытирала темным платком глаза» [6].
В селе Прохоривка селяне берегли дуб, под которым Шевченко, бывало, сиживал, любовался прекрасным видом на Днепр и даже сочинил поэму «Мария». В Переяславле показывали старую вербу, посаженную Тарасом Григорьевичем [7].
В память о Шевченко сажали деревья и сами крестьяне, как это было в селе Гуливцы Острожского уезда (на Волыни).
Из донесения помощника начальника Волынского губернского жандармского управления по Новоград Волынскому, Острожскому, Изяславскому уездам начальнику управления Мезенцову: «…На площади против усадьбы местного священника были посажены несколько деревьев в форме буквы “Т”, что означает первоначальную букву “Тарас”. После посадки деревьев все собрались в дом Григория Загребельного, где был устроен вечер и было прочитано Загребельным несколько произведений Шевченко. По негласным сведениям, под одним из посаженных деревьев зарыта бутылка со списком крестьян, присутствовавших при посадке этих деревьев» [8].
Почти в каждом селе, где бывал Шевченко, находились старики, которые рассказывали о своих встречах с ним, настоящих или воображаемых. На могилу Шевченко тысячами шли паломники. Для «щирого» (искреннего) украинца гроб поэта был так же священен, как гроб Господень для пилигрима. Но и образованные русские люди посещали могилу Шевченко или хотя бы видели ее издали: «Впоследствии я бывал на могилах многих великих людей, но ни одна из них не произвела на меня такого трогательного впечатления, как могила украинского кобзаря, – писал Иван Бунин в очерке «Казацким ходом». – <…> И в самом деле, чья могила скромнее и в то же время величественнее и поэтичнее? Сама она – на высоких, живописных горах, далеко озирающих и Днепр, и синие долины, и сотни селений – всё, что только дорого было усопшему поэту. И в то же время как проста она! Небольшой холм, а на нем – белый крест с скромной надписью… вот и всё!» [9].
Могила Шевченко на высоком берегу Днепра поразила юного Валентина Катаева больше, чем даже прекрасная Владимирская горка в древнем Киеве. «…Это было одно из самых сильных впечатлений моего детства, уже в то время переходящего в раннюю юность… – вспоминал Катаев. – На палубе, еще сырой от ночной росы, собрались пассажиры и смотрели на левый [10], высокий берег Днепра, где над холмом виднелся высокий деревянный крест. Папа снял свою соломенную шляпу и сказал голосом, в котором дрожала какая то глухая струна:
– Дети, снимите шляпы, поклонитесь и запомните на всю жизнь: это крест над могилой великого народного поэта Тараса Шевченко.
Мы с Женей сняли свои летние картузы и долго смотрели вслед удаляющемуся кресту, верхняя часть которого уже была освещена телесно розовыми лучами восходящего солнца» [11].
...
Неудивительно, что Шевченко был в числе самых издаваемых поэтов дореволюционной России. Общий тираж «Кобзаря» достиг 200 000 [30]. Министерство народного просвещения разрешило переводы из «Кобзаря» «для распространения в библиотеках “низших” учебных заведений и бесплатных народных библиотеках». «Кобзарь» был дозволен для чтения и солдатам Русской императорской армии. Сочинения Шевченко «регулярно исполнялись на концертах православных церковных епархиальных училищ» [31].
Положение дел начало меняться незадолго до мировой войны, как раз накануне столетнего юбилея Шевченко. Архимандрит Антоний из Киево Печерской лавры назвал Шевченко «безбожником, кощунником, наглым отрицателем и порицателем всего того, что дорого для честных русских людей» и призвал начальство запретить сооружение памятника [32]. Категорически против памятника Шевченко выступил и архиепископ Никон (Рождественский), председатель Издательского совета при Святейшем синоде и почетный председатель вологодского отдела Союза русского народа. Он назвал сочинения Шевченко «хитромудрым способом отравления души малорусского народа», «бредом вечно пьяного», «безнравственным», «кощунственным» и переполненным «ругательствами и оскорблениями царской власти, православной веры» [33]. Чем объяснить такую неожиданную перемену? Историк Климентий Федевич, автор монографии «За Веру, Царя и Кобзаря», полагает, что поворотным пунктом стал выход в России в 1907 году практически всех основных сочинений Шевченко, без обычных для российских изданий цензурных изъятий. Прежде за бесцензурным «Кобзарем» надо было ехать в австрийские Черновицы (совр. Черновцы) или во Львов [34]. Теперь же и россиянин мог прочитать про москаля, что раскапывает священные могилы - курганы на украинской земле («Розрита могила»), про Петра I и Екатерину II, что «распяли» и «доконали» несчастную Украину («Сон»), и про еще одного ее «ката» (палача) – царя Николая I («Кавказ»).
Разумеется, бесцензурного «Кобзаря» прочитали в первую очередь украинцы. Он их, по всей видимости, совсем не разочаровал. Русские же были потрясены и возмущены [35]. Хуже того, в стихах Шевченко увидели идеологию для украинского сепаратизма, мазепинства.
А между тем приближался столетний юбилей поэта. Его хотели отметить особо. К празднику готовились в Харькове и Полтаве, в Николаеве и Херсоне, в Елизаветграде и Екатеринославе, и даже в Гродно, Варшаве, Петербурге. В Чернигове собирались издать альбом репродукций, ведь Шевченко был не только поэтом, но и художником. В Москве решили провести научный симпозиум. С докладами должны были выступить академик Федор Корш, приват доцент Московского университета Владимир Пичета и молодой журналист, тогда мало кому известный Симон Петлюра.
Но центром празднования должен был стать древний и прекрасный Киев. В киевских храмах отслужат панихиды по «рабу Божьему Тарасу», в городском театре пройдет юбилейное собрание. В честь Шевченко предложили переименовать Бульварно Кудрявскую улицу и, самое главное, наконец то заложить ему в Киеве памятник. Деньги на памятник собирали уже несколько лет. По три копейки, по пять, десять, пятнадцать, двадцать, пятьдесят. Кто мог – жертвовал больше. За пожертвования давали квитанции. Пусть украинец гордится, что принял участие в замечательном деле. Пусть детям своим покажет квитанцию, пусть дети, когда вырастут, покажут ее внукам.
Руководство комитетом по сооружению памятника взял на себя киевский городской голова, действительный тайный советник Ипполит Николаевич Дьяков. Русский дворянин, он умел ладить и с украинцами [36]. Именно при Дьякове великий украинский актер и режиссер Микола Садовский открыл в Киеве первый стационарный украинский театр.
Закладку памятника запланировали на 25 февраля. Но уже в первых числах февраля в Министерстве внутренних дел Дьякову, который как раз был в Петербурге, заявили, что «никаких торжеств, посвященных памяти Шевченко, допущено не будет» [37]. Стало ясно, что юбилей обернется всероссийским политическим скандалом.
Анатолий Савенко, популярный киевский журналист, депутат Государственной думы, сравнил предстоящий праздник Шевченко с государственным преступлением. Грузный мужчина в пенсне, в дорогом костюме, с часами на толстой золотой цепочке, он не уставал клеймить мазепинцев. А мазепинцем или их пособником считался всякий, кто признавал существование украинского языка и украинского народа. На стороне Савенко был весь респектабельный Киевский клуб русских националистов. Правда, протестовали не против юбилея Шевченко вообще, а лишь против его политизации: «Из шевченковских торжеств будет сделана попытка демонстративного роста украинского сепаратизма с целью показать, что всё население Малороссии уже проникнуто стремлением к осуществлению идеалов Шевченко, т. е. к отторжению от Российской империи всей Малороссии, которая по планам Шевченко должна иметь “самостийное существование”» [38]. Из Киева в Петербург приезжали «союзники» (члены Союза русского народа), убеждали правительство запретить шевченковские торжества.
Власть откликнулась. Министр внутренних дел Н.А.Маклаков направил циркуляр, запрещавший «публичные чествования малороссийского писателя Тараса Шевченко». Попечитель Киевского учебного округа, известный антиковед А.Н.Деревицкий направил свой циркуляр директорам гимназий и народных училищ, рекомендуя не допускать «распространения тенденциозной украинской юбилейной литературы», не прерывать занятий и не разрешать «учащимся принимать участие в юбилейном чествовании памяти названного поэта» [39].
Святейший синод дал духовенству довольно таки лукавую и двусмысленную рекомендацию. Не запрещая поминовение «раба Божия Тараса» (это просто невозможно, ведь Шевченко никогда не отлучали от церкви), Синод замечал, что «…прямое и деятельное участие православного духовенства в чествовании может быть ложно истолковано и поэтому было бы неудобно» [40]. Попытка избежать скандала, как это часто бывает, скандал только спровоцировала. Осторожную формулировку восприняли как запрет служить панихиду по Шевченко, что возмутило множество людей, от кадетов и трудовиков в Думе до украинских селян, мещан, интеллигентов.
События развивались стремительно. В Петербурге как раз шла очередная сессия Государственной думы, вопрос о юбилее Шевченко обсуждали на пяти заседаниях – 11, 12, 19, 26 февраля и 5 марта. Левые – от социал демократов до кадетов – опротестовали циркуляр Маклакова как противозаконный. Среди первых под депутатским запросом свою подпись поставил Александр Федорович Керенский, в то время депутат от фракции трудовиков. Депутат Родичев, лучший оратор кадетов, стыдил власть, переходя от справедливого возмущения к патетическим угрозам: «…малороссам Шевченко дорог не меньше, чем полякам Мицкевич и чем нам Пушкин. Представьте себе, что вам бы запретили праздновать столетие Пушкина <…>. Недостойно существование той страны, где гражданин говорит не на языке родной своей матери, а должен говорить на чужом ему языке; недостойно существование гражданина в той стране, где ему запрещают свободное поклонение той истине, тем людям, к которым лежит, пламенеет его сердце. По благороднейшим чувствам бьет правительство, и с ними оно борется» [41].
Пуришкевич (от крайне правых) и Савенко (от националистов) поясняли: дело не в Шевченко, а в сепаратистах мазепинцах, которые сделали его своим знаменем. Пусть «чествование поэта лирика» не превращается в «политическую манифестацию» [42].
Но всё шло именно к политической манифестации. Накануне юбилея в университете Св. Владимира, в политехническом и коммерческом институтах, на Высших женских курсах появились листовки на русском, украинском и польском. В них некий Коалиционный совет высших учебных заведений призывал начать политическую забастовку: «Пусть Шевченковский день станет днем революционного протеста против политики всеобщего душительства и изгнивающих форм современного бюрократического режима. Долой национальный гнет, и да здравствует автономия каждой национальности! Да здравствует вторая российская революция! Да здравствует социализм!» [43].
Власти тоже готовились встретить юбилей «великого кобзаря». Центр города заняли усиленные наряды полиции, конные стражники, а на площадях и перекрестках стояли казаки [44].
Утром 25 февраля аудитории опустели [45]. В политехническом институте с утра еще читали лекции немногочисленным слушателям, но к 12:00 в институте ни одного студента не осталось. Большую часть лекций на Высших женских курсах пришлось отменить, потому что некому было их слушать. Зато настоящее столпотворение было в коммерческом институте. Аудитории и там пустовали, но студенты, собравшись в коридоре и на лестницах, запели «Вечную память» Тарасу Шевченко.
Вместо занятий студенты и курсистки, в массе своей безбожники, пошли в церковь, от которой прежде шарахались как чёрт от ладана. В Софийском соборе они потребовали отслужить панихиду по Шевченко, однако настоятель им отказал. Тогда молодежь отправилась на Бибиковский бульвар к Владимирскому собору. Служба там давно окончилась, и девицы и молодые люди, не найдя никого из служителей, запели «Вечную память». Заупокойная молитва звучала как «Марсельеза» или «Варшавянка». Собор не вместил всех манифестантов, оставшиеся на площади студенты и курсистки тоже пели «Вечную память» – до тех пор, пока не явилась полиция. Некоторых арестовали, но большинство двинулось к городскому театру, а оттуда по Владимирской улице снова на Софийскую площадь. Манифестанты перемешались с уличной толпой, на время дезориентировав полицию и прибывших ей на помощь донских казаков. Полицейским приходилось ориентироваться по слуху: они бросались туда, где слышалось пение «Вечной памяти». Казаки «галопом пустили коней по тротуарам, избивая людей нагайками», – сообщал корреспондент львовской газеты «Дiло» [46].
С Владимирской студенты переместились на Прорезную, на Пушкинскую, Фундуклеевскую, затем на Крещатик.
Около трех часов пополудни на углу Крещатика и Прорезной появился новый противник шевченковцев – студент Владимир Голубев со своими соратниками из монархического общества «Двуглавый орел».
Владимир Голубев – одна из самых ярких фигур Киева тех лет, сын Степана Тимофеевича Голубева, профессора Киевской духовной академии, известного историка церкви, действительного статского советника и члена-корреспондента Академии наук. Профессор был известен как человек правых взглядов, и это еще мало сказано [47]. Владимир, высокий молодой человек с небольшими усиками, подстриженными на военный манер, был одноклассником Михаила Булгакова, по убеждениям тоже правого. Оба поступили в Киевский университет: Булгаков – на медицинский факультет, Голубев – на юридический. Но общественная жизнь интересовала Голубева явно больше академической. Он издавал черносотенную газету, ходил на митинги, вступал в потасовки с грузинами, «жидами», социалистами и мазепинцами. Человек неуравновешенный, экспансивный, даже экзальтированный, он прославился на всю Россию во времена печально известного «дела Бейлиса». Разумеется, Голубев был убежден, будто Мендель Бейлис убил Андрюшу Ющинского, чтобы использовать его кровь для ритуалов талмудического иудаизма.
Корреспондент «Русского слова» описывал соратников Голубева как «студентов союзников» [48], окруженных «бандой мальчишек оборванцев» [49]. Правые называли их «орлятами». «Орлята» затянули «Спаси, Господи, люди твоя» и дошли до памятника Столыпину на Думской площади, где Голубев развернул трехцветное национальное знамя и произнес речь против «жидов» и «сепаратистов мазепинцев». Совершенно дезориентированные полицейские знамя у Голубева отобрали, а его «орлят» оттеснили за здание городской думы, но арестовывать не стали.
Утром 26 февраля, в годовщину смерти поэта, толпа «шевченковцев», что «собралась совсем стихийно», пришла к Софийскому собору. На дверях храма висело сообщение, что панихиды не будет. Тогда «люди пришли в негодование. Русская революционная молодежь и “кавказцы” [50] (главным образом грузины. – С.Б.) начали подбивать публику к протесту» [51]. В тот же день – очевидно, несколько позднее – демонстранты собрались у костела на Большой Васильковской улице и потребовали, чтобы уже католики отслужили панихиду по Шевченко, но католики отказались – то ли испугались ссориться с властями, то ли ксёндзу довелось прочитать шевченковских «Гайдамаков» или «Тарасову ночь».
На Фундуклеевской у городского театра встретились «шевченковцы» и «орлята». Голубев и его сторонники запели «Спаси, Господи, люди твоя!». Им ответили свистом и пением «Вечной памяти». Если верить самому Голубеву, то «шайка негодяев» (очевидно, всё тех же мазепинцев и «жидов») кричала «Долой Россию, да здравствует Австрия!» [52].
Казаки и полицейские явно не поспевали за происходящим. Толпу разгоняли, но она снова собирались. Несколько раз начиналась драка. Голубев опять поднял национальный флаг, но мазепинцы флаг у него отобрали и порвали. Голубев нанес противникам ответный удар: «орлята» достали большой портрет Шевченко, бросили его на землю и начали топтать. «Затем портрет прикрепили к экипажу и наносили изображению поэта удары по лицу» [53].
Юбилей Шевченко, таким образом, завершился порванным портретом юбиляра и разорванным государственным флагом [54].
Власть не хотела скандала, власть хотела тишины. Но всё случилось иначе. Недаром депутат Родичев назвал происходящее вокруг юбилея Шевченко «национальным бесстыдством» [55].
Лидер украинских национал-демократов (главной украинской партии в Австро Венгрии) Кость Левицкий выступил с протестом против запрета в России публично отмечать юбилей Шевченко, а Русский народный союз, объединявший русинов-украинцев США, направил американскому президенту Вудро Вильсону свой протест против запрещения праздновать юбилей Шевченко «на российской Украине» [56]. О реакции президента, впрочем, ничего не известно.
Зато реакция в России и в среде русских эмигрантов была необычайной. Кадеты, трудовики, социал демократы без устали ругали правительство за неспособность решить украинский вопрос. Громы и молнии метал старый народник Владимир Дзюбинский [57]. Сам этнический украинец, он был готов «при всяком удобном случае защищать украинство» [58].
В.И.Ленин просто ликовал, едва сдерживал свою радость: «Запрещение чествования Шевченко было такой превосходной, великолепной, на редкость счастливой и удачной мерой с точки зрения агитации против правительства, что лучшей агитации и представить себе нельзя. Я думаю, все наши лучшие социал демократические агитаторы против правительства никогда не достигли бы в такое короткое время таких головокружительных успехов» [59]. Эту речь Ленин написал для большевика, депутата Государственной думы Григория Петровского [60], который, как уроженец Украины, должен был произнести ее с трибуны [61].
Но хуже был раскол в рядах русских и украинских правых. Западноукраинские крестьяне - депутаты, правые и националисты, прежде дисциплинированно голосовали, поддерживали своих лидеров (Пуришкевича, Савенко, Шульгина). Но сказать слово против «батьки Тараса» они не хотели и не могли. Любовь к Шевченко, не только поэту, но и символу родной Украины, была выше партийной или фракционной дисциплины: «Кто был на могиле Шевченко, тот видел, как крестьяне массами идут на могилу, чтобы поклониться праху любимого поэта, тот видел, как эти посетители на могиле с обнаженными головами поют и читают произведения Шевченко, с каким благоговением они ведут себя в этой светлице, где висит портрет Шевченко. <…> Так ведут себя только в молитвенных домах…» [62] – взволнованно говорил депутат Петр Мерщий, украинский крестьянин с Киевщины. После юбилея Шевченко Мерщий покинул фракцию русских националистов [Тут получился каламбур. "Мерщи́й" переводится на русский как "скорее, поскорее". - DrAlexandra], к которой принадлежал с 1912 года. Событие не столь важное, но символическое. Пройдет всего три с небольшим года – и Правобережная Украина из оплота русских ультраправых превратится в центр украинского национализма.
1. Рiк в переводе с украинского значит «год». Шевченко родился 25 февраля 1814 года, умер 26 февраля 1861 года (соответственно, 9 и 10 марта по новому стилю).
2. Чуковский К.И. Дневник: в 3 т. Т. 3. 1936–1969. М.: ПРОЗАиК, 2011. С. 378.
3. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії: спроба державного регулювання (1847–1914): збірник документів і матеріалів. Київ.: Ін т історії України НАН України, 2013. С. 529–530.
4. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 43. 26 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 1195.
5. Леся Украинка в воспоминаниях современников / пер. с укр. М.: Худож. лит., 1971. С. 206.
6. Паустовский К.Г. Повесть о жизни // Собр. соч.: в 8 т. М.: Худож. лит., 1961–1968. Т. 4. С. 8–9.
7. Не знаю, как верба, а дуб и сейчас стоит, подле него мемориальная табличка: «Дуб Тараса Григоровича Шевченка».
8. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 540.
9. Бунин И.А. Казацким ходом // Полн. собр. соч.: в 13 т. М.: Воскресенье, 2006. Т. 2. С. 490.
10. Могила Шевченко находится на правом берегу, но Валентин с отцом поднимались вверх по реке, поэтому Катаев и написал о левом береге.
11. Катаев В.П. Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона // Собр. соч.: в 10 т. М.: Худож. лит., 1983–1986. Т. 8. С. 381.
...
31. Федевич К.К. Тарас Шевченко и малорусские монархисты в империи Романовых.
32. Старец Архимандрит Антоний, бывший наместник Киево Печерской Лавры. 15 апреля 1911 года. Киев, Лавра. Тип. «Русской печати». Цит. по: Дзюба И. Из истории празднования шевченковских юбилеев. URL: https://day.kyiv.ua/ru/article/panorama dnya/sto let nazad.
33. Федевич К.К. Тарас Шевченко и малорусские монархисты в империи Романовых.
34. До 1906 года ввоз на территорию Российской империи заграничных изданий на малороссийском языке был запрещен.
35. Впрочем, гипотеза Климентия Федевича убедительна, однако на все вопросы не отвечает. Образованные и обеспеченные люди могли и прежде без особого труда достать полное издание «Кобзаря». Чехов, например, просто купил эту книгу во Львове. Можно было достать и контрабандное издание. Кроме того, в России задолго до 1907 года печатали шевченковскую «Катерину», а эта поэма начинается знаменитыми словами «Кохайтеся ж, чорнобриві, та не з москалями, бо москалі – чужі люде…» Николай Гербель даже перевел поэму на русский язык.
36. Еще в XVIII веке Дьяковы породнились с малороссийским дворянством, когда Александра Алексеевна Дьякова вышла замуж за поэта и драматурга, известного патриота Малороссии Василия Васильевича Капниста.
37. Киевлянин. 1914. 4 февраля.
38. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 43. 26 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 1181.
39. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 520.
40. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 40. 19 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 775.
41. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 37. 11 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 717, 718.
42. Там же. Стб. 928.
43. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 526.
44. Искры: иллюстрированный художественно литературный журнал с карикатурами. 1914. № 10. С. 74.
45. События шевченковских дней в Киеве реконструируются преимущественно по донесению начальника Киевского губернского жандармского управления полковника А.Ф.Шределя директору департамента полиции тайному советнику С.П.Белецкому от 28 февраля 1914 года. Документ опубликован в сборнике: Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 526–529.
46. Дiло. 1914. 13 березня. Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, перевод с украинского автора.
47. Евгений Букреев, учившийся на параллельном с Голубевым и Булгаковым отделении Первой киевской гимназии, называет Степана Тимофеевича Голубева «невероятно черносотенным» профессором. См.: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. С. 25.
48. «Союзники» – от организации «Союз русского народа». Термин, употреблявшийся в отношении не только членов этого союза, но и вообще всех черносотенцев.
49. Искры. 1914. № 10. С. 74.
50. Вообще грузины проявили удивительную солидарность со сторонниками Шевченко. Грузинский националист князь Варлаам Геловани одним из первых в Государственной думе выступил с протестом против запрета чествовать Шевченко. (См.: Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 37. 11 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 638–641.) Грузины, задержанные во время беспорядков 25–26 февраля 1914 года, в полиции называли себя украинцами.
«– Да какой же вы украинец, – спрашивал их полицейский пристав. – Вы же грузин, видно по вам.
– Пиши: украинец. Ты “Кавказ” Шевченко читал? Его написал украинец, и я тоже хочу быть украинцем».
См.: Чикаленко Є. Щоденник. Львів: Червона калина, 1931. С. 437.
51. Чикаленко Є. Щоденник. С. 437.
52. Двуглавый орел. 1914. 9 марта.
53. Искры. 1914. № 10. С. 74.
54. Для Владимира Голубева это был «последний бал». Через несколько месяцев он отправится в действующую армию, где, как говорят, зарекомендует себя выдающимся организатором. Ему, прапорщику, доверят командовать ротой, наградят Георгиевским крестом, но уже в октябре 1914 года он получит смертельное ранение.
55. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 37. 11 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 718.
56. См.: Левицький К. Iсторiя полiтичної думки галицьких українцiв 1848–1914: На підставі споминів. Львів: З друкарні оо. василіян у Жовкві, 1926. URL: http://archive.li/WgitD.
57. См. речь Дзюбинского: Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 40. 19 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 893–901.
58. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 38. 12 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 778.
59. Ленин В.И. К вопросу о национальной политике // Полное собрание сочинений (далее ПСС). 5 е изд. Т. 25. М.: Политиздат, 1969. С. 66.
60. Того самого Петровского, в честь которого город Екатеринослав назовут Днепропетровском.
61. Этого сделать не удалось, так как большевики были временно отстранены от участия в заседаниях.
62. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 43. 26 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 1195.
==============================================================================================================
Что это было? :-)
Отрывок из недавно напечатанной книги российского историка Сергея Белякова "Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой".
Опубликован в журнале по многочисленным просьбам комментаторов из РФ, которые пишут нечто в таком духе:
"При царизме украинцы - это десять человек, любителей малороссийской культуры, традиций и кухни.
Людей, говорящих/пишущих на французском - на порядки больше.
Никаких украинцев как народа с таким названием не существовало в природе.
Это большевики уже всех переименовали, причем из русских, требуя при переписи 1926 г. указать к каким именно русским (русским, украинцам или белорусам) кто относится."
:-)
Маленький Коля Корнейчуков (спустя годы – писатель Корней Чуковский) считал, будто всякий бюст называется Шевченко [2]. А ведь детство Корнея Ивановича прошло в Одессе задолго до ее украинизации. Этим портретам и бюстам только что не молились. Однажды на шевченковском празднике в Полтаве чиновник Государственного банка по фамилии Орел вышел на сцену, чтобы прочитать стихи. Перед этим он отвесил бюсту Шевченко глубокий поклон [3].
Простые селяне возжигали лампады перед изображениями Шевченко: «Кто был в украинской деревне, тот видел, что почти в каждой хате красуется портрет Шевченко на самом почетном месте, убранный рушниками и квиткамы (цветами. – С.Б.) [4].
Об украинской интеллигенции нечего и говорить: проводили литературные вечера, ставили любительские спектакли, читали доклады на торжественных собраниях. В гостиной Леси Украинки висел огромный портрет Шевченко, «украшенный венком из дубовых листьев и вышитым полотенцем» [5].
«Библию ей заменял спрятанный в окованном сундуке “Кобзарь” Шевченко, такой же пожелтевший и закапанный воском, как Библия», – вспоминал Константин Паустовский свою тетю Дозю (Феодосию Максимовну). Она жила в дедовской усадьбе Городище на реке Рось, неподалеку от Белой Церкви. Изредка по ночам она открывала свой «Кобзарь», «читала при свече “Катерину” и поминутно вытирала темным платком глаза» [6].
В селе Прохоривка селяне берегли дуб, под которым Шевченко, бывало, сиживал, любовался прекрасным видом на Днепр и даже сочинил поэму «Мария». В Переяславле показывали старую вербу, посаженную Тарасом Григорьевичем [7].
В память о Шевченко сажали деревья и сами крестьяне, как это было в селе Гуливцы Острожского уезда (на Волыни).
Из донесения помощника начальника Волынского губернского жандармского управления по Новоград Волынскому, Острожскому, Изяславскому уездам начальнику управления Мезенцову: «…На площади против усадьбы местного священника были посажены несколько деревьев в форме буквы “Т”, что означает первоначальную букву “Тарас”. После посадки деревьев все собрались в дом Григория Загребельного, где был устроен вечер и было прочитано Загребельным несколько произведений Шевченко. По негласным сведениям, под одним из посаженных деревьев зарыта бутылка со списком крестьян, присутствовавших при посадке этих деревьев» [8].
Почти в каждом селе, где бывал Шевченко, находились старики, которые рассказывали о своих встречах с ним, настоящих или воображаемых. На могилу Шевченко тысячами шли паломники. Для «щирого» (искреннего) украинца гроб поэта был так же священен, как гроб Господень для пилигрима. Но и образованные русские люди посещали могилу Шевченко или хотя бы видели ее издали: «Впоследствии я бывал на могилах многих великих людей, но ни одна из них не произвела на меня такого трогательного впечатления, как могила украинского кобзаря, – писал Иван Бунин в очерке «Казацким ходом». – <…> И в самом деле, чья могила скромнее и в то же время величественнее и поэтичнее? Сама она – на высоких, живописных горах, далеко озирающих и Днепр, и синие долины, и сотни селений – всё, что только дорого было усопшему поэту. И в то же время как проста она! Небольшой холм, а на нем – белый крест с скромной надписью… вот и всё!» [9].
Могила Шевченко на высоком берегу Днепра поразила юного Валентина Катаева больше, чем даже прекрасная Владимирская горка в древнем Киеве. «…Это было одно из самых сильных впечатлений моего детства, уже в то время переходящего в раннюю юность… – вспоминал Катаев. – На палубе, еще сырой от ночной росы, собрались пассажиры и смотрели на левый [10], высокий берег Днепра, где над холмом виднелся высокий деревянный крест. Папа снял свою соломенную шляпу и сказал голосом, в котором дрожала какая то глухая струна:
– Дети, снимите шляпы, поклонитесь и запомните на всю жизнь: это крест над могилой великого народного поэта Тараса Шевченко.
Мы с Женей сняли свои летние картузы и долго смотрели вслед удаляющемуся кресту, верхняя часть которого уже была освещена телесно розовыми лучами восходящего солнца» [11].
...
Неудивительно, что Шевченко был в числе самых издаваемых поэтов дореволюционной России. Общий тираж «Кобзаря» достиг 200 000 [30]. Министерство народного просвещения разрешило переводы из «Кобзаря» «для распространения в библиотеках “низших” учебных заведений и бесплатных народных библиотеках». «Кобзарь» был дозволен для чтения и солдатам Русской императорской армии. Сочинения Шевченко «регулярно исполнялись на концертах православных церковных епархиальных училищ» [31].
Положение дел начало меняться незадолго до мировой войны, как раз накануне столетнего юбилея Шевченко. Архимандрит Антоний из Киево Печерской лавры назвал Шевченко «безбожником, кощунником, наглым отрицателем и порицателем всего того, что дорого для честных русских людей» и призвал начальство запретить сооружение памятника [32]. Категорически против памятника Шевченко выступил и архиепископ Никон (Рождественский), председатель Издательского совета при Святейшем синоде и почетный председатель вологодского отдела Союза русского народа. Он назвал сочинения Шевченко «хитромудрым способом отравления души малорусского народа», «бредом вечно пьяного», «безнравственным», «кощунственным» и переполненным «ругательствами и оскорблениями царской власти, православной веры» [33]. Чем объяснить такую неожиданную перемену? Историк Климентий Федевич, автор монографии «За Веру, Царя и Кобзаря», полагает, что поворотным пунктом стал выход в России в 1907 году практически всех основных сочинений Шевченко, без обычных для российских изданий цензурных изъятий. Прежде за бесцензурным «Кобзарем» надо было ехать в австрийские Черновицы (совр. Черновцы) или во Львов [34]. Теперь же и россиянин мог прочитать про москаля, что раскапывает священные могилы - курганы на украинской земле («Розрита могила»), про Петра I и Екатерину II, что «распяли» и «доконали» несчастную Украину («Сон»), и про еще одного ее «ката» (палача) – царя Николая I («Кавказ»).
Разумеется, бесцензурного «Кобзаря» прочитали в первую очередь украинцы. Он их, по всей видимости, совсем не разочаровал. Русские же были потрясены и возмущены [35]. Хуже того, в стихах Шевченко увидели идеологию для украинского сепаратизма, мазепинства.
А между тем приближался столетний юбилей поэта. Его хотели отметить особо. К празднику готовились в Харькове и Полтаве, в Николаеве и Херсоне, в Елизаветграде и Екатеринославе, и даже в Гродно, Варшаве, Петербурге. В Чернигове собирались издать альбом репродукций, ведь Шевченко был не только поэтом, но и художником. В Москве решили провести научный симпозиум. С докладами должны были выступить академик Федор Корш, приват доцент Московского университета Владимир Пичета и молодой журналист, тогда мало кому известный Симон Петлюра.
Но центром празднования должен был стать древний и прекрасный Киев. В киевских храмах отслужат панихиды по «рабу Божьему Тарасу», в городском театре пройдет юбилейное собрание. В честь Шевченко предложили переименовать Бульварно Кудрявскую улицу и, самое главное, наконец то заложить ему в Киеве памятник. Деньги на памятник собирали уже несколько лет. По три копейки, по пять, десять, пятнадцать, двадцать, пятьдесят. Кто мог – жертвовал больше. За пожертвования давали квитанции. Пусть украинец гордится, что принял участие в замечательном деле. Пусть детям своим покажет квитанцию, пусть дети, когда вырастут, покажут ее внукам.
Руководство комитетом по сооружению памятника взял на себя киевский городской голова, действительный тайный советник Ипполит Николаевич Дьяков. Русский дворянин, он умел ладить и с украинцами [36]. Именно при Дьякове великий украинский актер и режиссер Микола Садовский открыл в Киеве первый стационарный украинский театр.
Закладку памятника запланировали на 25 февраля. Но уже в первых числах февраля в Министерстве внутренних дел Дьякову, который как раз был в Петербурге, заявили, что «никаких торжеств, посвященных памяти Шевченко, допущено не будет» [37]. Стало ясно, что юбилей обернется всероссийским политическим скандалом.
Анатолий Савенко, популярный киевский журналист, депутат Государственной думы, сравнил предстоящий праздник Шевченко с государственным преступлением. Грузный мужчина в пенсне, в дорогом костюме, с часами на толстой золотой цепочке, он не уставал клеймить мазепинцев. А мазепинцем или их пособником считался всякий, кто признавал существование украинского языка и украинского народа. На стороне Савенко был весь респектабельный Киевский клуб русских националистов. Правда, протестовали не против юбилея Шевченко вообще, а лишь против его политизации: «Из шевченковских торжеств будет сделана попытка демонстративного роста украинского сепаратизма с целью показать, что всё население Малороссии уже проникнуто стремлением к осуществлению идеалов Шевченко, т. е. к отторжению от Российской империи всей Малороссии, которая по планам Шевченко должна иметь “самостийное существование”» [38]. Из Киева в Петербург приезжали «союзники» (члены Союза русского народа), убеждали правительство запретить шевченковские торжества.
Власть откликнулась. Министр внутренних дел Н.А.Маклаков направил циркуляр, запрещавший «публичные чествования малороссийского писателя Тараса Шевченко». Попечитель Киевского учебного округа, известный антиковед А.Н.Деревицкий направил свой циркуляр директорам гимназий и народных училищ, рекомендуя не допускать «распространения тенденциозной украинской юбилейной литературы», не прерывать занятий и не разрешать «учащимся принимать участие в юбилейном чествовании памяти названного поэта» [39].
Святейший синод дал духовенству довольно таки лукавую и двусмысленную рекомендацию. Не запрещая поминовение «раба Божия Тараса» (это просто невозможно, ведь Шевченко никогда не отлучали от церкви), Синод замечал, что «…прямое и деятельное участие православного духовенства в чествовании может быть ложно истолковано и поэтому было бы неудобно» [40]. Попытка избежать скандала, как это часто бывает, скандал только спровоцировала. Осторожную формулировку восприняли как запрет служить панихиду по Шевченко, что возмутило множество людей, от кадетов и трудовиков в Думе до украинских селян, мещан, интеллигентов.
События развивались стремительно. В Петербурге как раз шла очередная сессия Государственной думы, вопрос о юбилее Шевченко обсуждали на пяти заседаниях – 11, 12, 19, 26 февраля и 5 марта. Левые – от социал демократов до кадетов – опротестовали циркуляр Маклакова как противозаконный. Среди первых под депутатским запросом свою подпись поставил Александр Федорович Керенский, в то время депутат от фракции трудовиков. Депутат Родичев, лучший оратор кадетов, стыдил власть, переходя от справедливого возмущения к патетическим угрозам: «…малороссам Шевченко дорог не меньше, чем полякам Мицкевич и чем нам Пушкин. Представьте себе, что вам бы запретили праздновать столетие Пушкина <…>. Недостойно существование той страны, где гражданин говорит не на языке родной своей матери, а должен говорить на чужом ему языке; недостойно существование гражданина в той стране, где ему запрещают свободное поклонение той истине, тем людям, к которым лежит, пламенеет его сердце. По благороднейшим чувствам бьет правительство, и с ними оно борется» [41].
Пуришкевич (от крайне правых) и Савенко (от националистов) поясняли: дело не в Шевченко, а в сепаратистах мазепинцах, которые сделали его своим знаменем. Пусть «чествование поэта лирика» не превращается в «политическую манифестацию» [42].
Но всё шло именно к политической манифестации. Накануне юбилея в университете Св. Владимира, в политехническом и коммерческом институтах, на Высших женских курсах появились листовки на русском, украинском и польском. В них некий Коалиционный совет высших учебных заведений призывал начать политическую забастовку: «Пусть Шевченковский день станет днем революционного протеста против политики всеобщего душительства и изгнивающих форм современного бюрократического режима. Долой национальный гнет, и да здравствует автономия каждой национальности! Да здравствует вторая российская революция! Да здравствует социализм!» [43].
Власти тоже готовились встретить юбилей «великого кобзаря». Центр города заняли усиленные наряды полиции, конные стражники, а на площадях и перекрестках стояли казаки [44].
Утром 25 февраля аудитории опустели [45]. В политехническом институте с утра еще читали лекции немногочисленным слушателям, но к 12:00 в институте ни одного студента не осталось. Большую часть лекций на Высших женских курсах пришлось отменить, потому что некому было их слушать. Зато настоящее столпотворение было в коммерческом институте. Аудитории и там пустовали, но студенты, собравшись в коридоре и на лестницах, запели «Вечную память» Тарасу Шевченко.
Вместо занятий студенты и курсистки, в массе своей безбожники, пошли в церковь, от которой прежде шарахались как чёрт от ладана. В Софийском соборе они потребовали отслужить панихиду по Шевченко, однако настоятель им отказал. Тогда молодежь отправилась на Бибиковский бульвар к Владимирскому собору. Служба там давно окончилась, и девицы и молодые люди, не найдя никого из служителей, запели «Вечную память». Заупокойная молитва звучала как «Марсельеза» или «Варшавянка». Собор не вместил всех манифестантов, оставшиеся на площади студенты и курсистки тоже пели «Вечную память» – до тех пор, пока не явилась полиция. Некоторых арестовали, но большинство двинулось к городскому театру, а оттуда по Владимирской улице снова на Софийскую площадь. Манифестанты перемешались с уличной толпой, на время дезориентировав полицию и прибывших ей на помощь донских казаков. Полицейским приходилось ориентироваться по слуху: они бросались туда, где слышалось пение «Вечной памяти». Казаки «галопом пустили коней по тротуарам, избивая людей нагайками», – сообщал корреспондент львовской газеты «Дiло» [46].
С Владимирской студенты переместились на Прорезную, на Пушкинскую, Фундуклеевскую, затем на Крещатик.
Около трех часов пополудни на углу Крещатика и Прорезной появился новый противник шевченковцев – студент Владимир Голубев со своими соратниками из монархического общества «Двуглавый орел».
Владимир Голубев – одна из самых ярких фигур Киева тех лет, сын Степана Тимофеевича Голубева, профессора Киевской духовной академии, известного историка церкви, действительного статского советника и члена-корреспондента Академии наук. Профессор был известен как человек правых взглядов, и это еще мало сказано [47]. Владимир, высокий молодой человек с небольшими усиками, подстриженными на военный манер, был одноклассником Михаила Булгакова, по убеждениям тоже правого. Оба поступили в Киевский университет: Булгаков – на медицинский факультет, Голубев – на юридический. Но общественная жизнь интересовала Голубева явно больше академической. Он издавал черносотенную газету, ходил на митинги, вступал в потасовки с грузинами, «жидами», социалистами и мазепинцами. Человек неуравновешенный, экспансивный, даже экзальтированный, он прославился на всю Россию во времена печально известного «дела Бейлиса». Разумеется, Голубев был убежден, будто Мендель Бейлис убил Андрюшу Ющинского, чтобы использовать его кровь для ритуалов талмудического иудаизма.
Корреспондент «Русского слова» описывал соратников Голубева как «студентов союзников» [48], окруженных «бандой мальчишек оборванцев» [49]. Правые называли их «орлятами». «Орлята» затянули «Спаси, Господи, люди твоя» и дошли до памятника Столыпину на Думской площади, где Голубев развернул трехцветное национальное знамя и произнес речь против «жидов» и «сепаратистов мазепинцев». Совершенно дезориентированные полицейские знамя у Голубева отобрали, а его «орлят» оттеснили за здание городской думы, но арестовывать не стали.
Утром 26 февраля, в годовщину смерти поэта, толпа «шевченковцев», что «собралась совсем стихийно», пришла к Софийскому собору. На дверях храма висело сообщение, что панихиды не будет. Тогда «люди пришли в негодование. Русская революционная молодежь и “кавказцы” [50] (главным образом грузины. – С.Б.) начали подбивать публику к протесту» [51]. В тот же день – очевидно, несколько позднее – демонстранты собрались у костела на Большой Васильковской улице и потребовали, чтобы уже католики отслужили панихиду по Шевченко, но католики отказались – то ли испугались ссориться с властями, то ли ксёндзу довелось прочитать шевченковских «Гайдамаков» или «Тарасову ночь».
На Фундуклеевской у городского театра встретились «шевченковцы» и «орлята». Голубев и его сторонники запели «Спаси, Господи, люди твоя!». Им ответили свистом и пением «Вечной памяти». Если верить самому Голубеву, то «шайка негодяев» (очевидно, всё тех же мазепинцев и «жидов») кричала «Долой Россию, да здравствует Австрия!» [52].
Казаки и полицейские явно не поспевали за происходящим. Толпу разгоняли, но она снова собирались. Несколько раз начиналась драка. Голубев опять поднял национальный флаг, но мазепинцы флаг у него отобрали и порвали. Голубев нанес противникам ответный удар: «орлята» достали большой портрет Шевченко, бросили его на землю и начали топтать. «Затем портрет прикрепили к экипажу и наносили изображению поэта удары по лицу» [53].
Юбилей Шевченко, таким образом, завершился порванным портретом юбиляра и разорванным государственным флагом [54].
Власть не хотела скандала, власть хотела тишины. Но всё случилось иначе. Недаром депутат Родичев назвал происходящее вокруг юбилея Шевченко «национальным бесстыдством» [55].
Лидер украинских национал-демократов (главной украинской партии в Австро Венгрии) Кость Левицкий выступил с протестом против запрета в России публично отмечать юбилей Шевченко, а Русский народный союз, объединявший русинов-украинцев США, направил американскому президенту Вудро Вильсону свой протест против запрещения праздновать юбилей Шевченко «на российской Украине» [56]. О реакции президента, впрочем, ничего не известно.
Зато реакция в России и в среде русских эмигрантов была необычайной. Кадеты, трудовики, социал демократы без устали ругали правительство за неспособность решить украинский вопрос. Громы и молнии метал старый народник Владимир Дзюбинский [57]. Сам этнический украинец, он был готов «при всяком удобном случае защищать украинство» [58].
В.И.Ленин просто ликовал, едва сдерживал свою радость: «Запрещение чествования Шевченко было такой превосходной, великолепной, на редкость счастливой и удачной мерой с точки зрения агитации против правительства, что лучшей агитации и представить себе нельзя. Я думаю, все наши лучшие социал демократические агитаторы против правительства никогда не достигли бы в такое короткое время таких головокружительных успехов» [59]. Эту речь Ленин написал для большевика, депутата Государственной думы Григория Петровского [60], который, как уроженец Украины, должен был произнести ее с трибуны [61].
Но хуже был раскол в рядах русских и украинских правых. Западноукраинские крестьяне - депутаты, правые и националисты, прежде дисциплинированно голосовали, поддерживали своих лидеров (Пуришкевича, Савенко, Шульгина). Но сказать слово против «батьки Тараса» они не хотели и не могли. Любовь к Шевченко, не только поэту, но и символу родной Украины, была выше партийной или фракционной дисциплины: «Кто был на могиле Шевченко, тот видел, как крестьяне массами идут на могилу, чтобы поклониться праху любимого поэта, тот видел, как эти посетители на могиле с обнаженными головами поют и читают произведения Шевченко, с каким благоговением они ведут себя в этой светлице, где висит портрет Шевченко. <…> Так ведут себя только в молитвенных домах…» [62] – взволнованно говорил депутат Петр Мерщий, украинский крестьянин с Киевщины. После юбилея Шевченко Мерщий покинул фракцию русских националистов [Тут получился каламбур. "Мерщи́й" переводится на русский как "скорее, поскорее". - DrAlexandra], к которой принадлежал с 1912 года. Событие не столь важное, но символическое. Пройдет всего три с небольшим года – и Правобережная Украина из оплота русских ультраправых превратится в центр украинского национализма.
1. Рiк в переводе с украинского значит «год». Шевченко родился 25 февраля 1814 года, умер 26 февраля 1861 года (соответственно, 9 и 10 марта по новому стилю).
2. Чуковский К.И. Дневник: в 3 т. Т. 3. 1936–1969. М.: ПРОЗАиК, 2011. С. 378.
3. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії: спроба державного регулювання (1847–1914): збірник документів і матеріалів. Київ.: Ін т історії України НАН України, 2013. С. 529–530.
4. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 43. 26 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 1195.
5. Леся Украинка в воспоминаниях современников / пер. с укр. М.: Худож. лит., 1971. С. 206.
6. Паустовский К.Г. Повесть о жизни // Собр. соч.: в 8 т. М.: Худож. лит., 1961–1968. Т. 4. С. 8–9.
7. Не знаю, как верба, а дуб и сейчас стоит, подле него мемориальная табличка: «Дуб Тараса Григоровича Шевченка».
8. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 540.
9. Бунин И.А. Казацким ходом // Полн. собр. соч.: в 13 т. М.: Воскресенье, 2006. Т. 2. С. 490.
10. Могила Шевченко находится на правом берегу, но Валентин с отцом поднимались вверх по реке, поэтому Катаев и написал о левом береге.
11. Катаев В.П. Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона // Собр. соч.: в 10 т. М.: Худож. лит., 1983–1986. Т. 8. С. 381.
...
31. Федевич К.К. Тарас Шевченко и малорусские монархисты в империи Романовых.
32. Старец Архимандрит Антоний, бывший наместник Киево Печерской Лавры. 15 апреля 1911 года. Киев, Лавра. Тип. «Русской печати». Цит. по: Дзюба И. Из истории празднования шевченковских юбилеев. URL: https://day.kyiv.ua/ru/article/panorama dnya/sto let nazad.
33. Федевич К.К. Тарас Шевченко и малорусские монархисты в империи Романовых.
34. До 1906 года ввоз на территорию Российской империи заграничных изданий на малороссийском языке был запрещен.
35. Впрочем, гипотеза Климентия Федевича убедительна, однако на все вопросы не отвечает. Образованные и обеспеченные люди могли и прежде без особого труда достать полное издание «Кобзаря». Чехов, например, просто купил эту книгу во Львове. Можно было достать и контрабандное издание. Кроме того, в России задолго до 1907 года печатали шевченковскую «Катерину», а эта поэма начинается знаменитыми словами «Кохайтеся ж, чорнобриві, та не з москалями, бо москалі – чужі люде…» Николай Гербель даже перевел поэму на русский язык.
36. Еще в XVIII веке Дьяковы породнились с малороссийским дворянством, когда Александра Алексеевна Дьякова вышла замуж за поэта и драматурга, известного патриота Малороссии Василия Васильевича Капниста.
37. Киевлянин. 1914. 4 февраля.
38. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 43. 26 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 1181.
39. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 520.
40. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 40. 19 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 775.
41. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 37. 11 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 717, 718.
42. Там же. Стб. 928.
43. Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 526.
44. Искры: иллюстрированный художественно литературный журнал с карикатурами. 1914. № 10. С. 74.
45. События шевченковских дней в Киеве реконструируются преимущественно по донесению начальника Киевского губернского жандармского управления полковника А.Ф.Шределя директору департамента полиции тайному советнику С.П.Белецкому от 28 февраля 1914 года. Документ опубликован в сборнике: Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 526–529.
46. Дiло. 1914. 13 березня. Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, перевод с украинского автора.
47. Евгений Букреев, учившийся на параллельном с Голубевым и Булгаковым отделении Первой киевской гимназии, называет Степана Тимофеевича Голубева «невероятно черносотенным» профессором. См.: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. С. 25.
48. «Союзники» – от организации «Союз русского народа». Термин, употреблявшийся в отношении не только членов этого союза, но и вообще всех черносотенцев.
49. Искры. 1914. № 10. С. 74.
50. Вообще грузины проявили удивительную солидарность со сторонниками Шевченко. Грузинский националист князь Варлаам Геловани одним из первых в Государственной думе выступил с протестом против запрета чествовать Шевченко. (См.: Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 37. 11 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 638–641.) Грузины, задержанные во время беспорядков 25–26 февраля 1914 года, в полиции называли себя украинцами.
«– Да какой же вы украинец, – спрашивал их полицейский пристав. – Вы же грузин, видно по вам.
– Пиши: украинец. Ты “Кавказ” Шевченко читал? Его написал украинец, и я тоже хочу быть украинцем».
См.: Чикаленко Є. Щоденник. Львів: Червона калина, 1931. С. 437.
51. Чикаленко Є. Щоденник. С. 437.
52. Двуглавый орел. 1914. 9 марта.
53. Искры. 1914. № 10. С. 74.
54. Для Владимира Голубева это был «последний бал». Через несколько месяцев он отправится в действующую армию, где, как говорят, зарекомендует себя выдающимся организатором. Ему, прапорщику, доверят командовать ротой, наградят Георгиевским крестом, но уже в октябре 1914 года он получит смертельное ранение.
55. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 37. 11 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 718.
56. См.: Левицький К. Iсторiя полiтичної думки галицьких українцiв 1848–1914: На підставі споминів. Львів: З друкарні оо. василіян у Жовкві, 1926. URL: http://archive.li/WgitD.
57. См. речь Дзюбинского: Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 40. 19 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 893–901.
58. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 38. 12 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 778.
59. Ленин В.И. К вопросу о национальной политике // Полное собрание сочинений (далее ПСС). 5 е изд. Т. 25. М.: Политиздат, 1969. С. 66.
60. Того самого Петровского, в честь которого город Екатеринослав назовут Днепропетровском.
61. Этого сделать не удалось, так как большевики были временно отстранены от участия в заседаниях.
62. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия II. Часть II. Заседание 43. 26 февраля 1914 г.: стенографический отчет. Стб. 1195.
==============================================================================================================
Что это было? :-)
Отрывок из недавно напечатанной книги российского историка Сергея Белякова "Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой".
Опубликован в журнале по многочисленным просьбам комментаторов из РФ, которые пишут нечто в таком духе:
"При царизме украинцы - это десять человек, любителей малороссийской культуры, традиций и кухни.
Людей, говорящих/пишущих на французском - на порядки больше.
Никаких украинцев как народа с таким названием не существовало в природе.
Это большевики уже всех переименовали, причем из русских, требуя при переписи 1926 г. указать к каким именно русским (русским, украинцам или белорусам) кто относится."
:-)