90–летие со дня рождения писателя Владимира Войновича отметили его поклонники
90–летие со дня рождения писателя Владимира Войновича, автора повести «Мы здесь живем», трилогии о солдате Иване Чонкине, романа «Москва 2042», отметили поклонники его литературного дара 26 сентября.
Владимир Войнович, хоть и печатался в шестидесятых годах в легендарном «Новом мире» Твардовского, признания у недоверчивой советской критики не снискал. Чем-то неискренним веяло от названий его повестей: «Мы здесь живем», «Хочу быть честным». Собственно, и проза его была не в стилистике журнала. Но редакторы, должно быть, чувствовали в ней нечто необычное, выходящее за рамки простого повествования о простых людях.
С одной стороны, молодой писатель вроде бы пытался вписаться в официальную советскую литературу, а с другой — пародировал метод социалистического реализма, неотъемлемой частью которого были названия типа «Журбины», «Секретарь обкома» (Всеволод Кочетов), «Жатва», «Битва в пути» (Галина Николаева). А ведь мог. Пропуском в заповедные литературные кущи для Войновича вполне могла стать песня о покорителях космоса: «Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом, у нас еще в запасе четырнадцать минут». Ее знала вся страна. Куплет из нее пропел на людях сам Никита Сергеевич Хрущев. Но старт не состоялся.
Возможность полного и блистательного самовыражения Войнович обрел в ином жанре — «антисоциалистического реализма». Его шедеврами стали романы «Шапка», «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», «Москва 2042». Иван Бунин в «Окаянных днях» сравнивал себя с где-то увиденной им дворовой собачонкой, самоубийственно вцепившейся в полу шинели проходящего мимо красноармейца. Так и я, писал Бунин, буду ненавидеть эту власть, пока жив. Бунин ненавидел (он изменил к ней отношение только в 1943 году после Сталинградской битвы) советскую власть из французского далека.
Владимир Войнович своего сугубо отрицательного отношения к советской власти никогда не менял. В ее непринятии он был более последователен, нежели другие, вернувшиеся из эмиграции писатели, поэты и философы — Солженицын, Мамлеев, Кублановский, Зиновьев, Максимов. Войнович, прежде чем его выслали из СССР, успел испытать на себе изобретательное и изощренное давление всемогущего КГБ. Но не сломался. Сила сатирического таланта в нем каждый раз превозмогала естественное человеческое желание «жить как все». Он в духе римского сенатора Катона: «Карфаген должен быть разрушен!» — выступал против всего, что ограничивало свободный выбор человека, претендовало на обладание истиной в конечной инстанции. И не важно, что это было — секретариат Союза писателей СССР, КГБ, советская власть, позже — Александр Солженицын, взявшийся с пафосом библейского пророка объяснять народу, кто виноват, что делать и как нам обустроить Россию.
С каждым годом отношения писателя с официальными властями становились все прохладнее. А что стоило Войновичу по возвращении из эмиграции в новую, распахнувшую ему навстречу объятия Россию монетизировать прежние гонения и статус пострадавшего за правду диссидента? Он мог бы собирать тысячные залы, иметь собственный театр (Войнович много работал как драматург) и даже небрежно покусывать осыпающую его благодеяниями руку. Однако писатель с прежним пылом, но уже с меньшим пониманием со стороны прогрессивной общественности, принялся высмеивать российские реалии, несмотря на обрушившиеся на него поначалу награды и даже госпремию по литературе в начале двухтысячных годов.
Талантливая сатира всегда переживает своих творцов и свое время. Иногда она как бы затаивается, но в нужный момент «разархивирует» скрытую до поры истину, заставляет ее играть свежими красками. Сама жизнь, повторяя, когда в виде трагедии, когда — фарса, то, что было пережито и, как казалось, навсегда изжито, делает таких писателей, как Гоголь, Салтыков-Щедрин, Джонатан Свифт, вечными спутниками человечества.
Простодушный солдат Иван Чонкин Владимира Войновича — персонаж «длинного» русского смысла. Впрочем, высмеивал он в романе (особенно в первых главах, повествующих о начальном периоде Великой Отечественной войны) то, что со временем трансформировалось в, скажем так, вещи, смеяться над которыми не рекомендуется. Да и роман «Москва 2042» с прообразом «духовного отца нации» Сим Симычем Карнаваловым, с превратившимся в нужный момент из Дзержина Гавриловича в Дружина Гавриловича генералом-чекистом, с космическим, оторвавшимся от реальности гениалиссимусом сегодня тоже интересен как занятная и поучительная утопия.
Утрату чувства юмора Войнович считал бедой как для отдельно взятого человека, так и для общества и власти. У него самого с этим было все в порядке. Описан Сергеем Довлатовым его визит в Нью-Йорк, в подвал, где (почти по Маяковскому) «негр преклонных годов», прежде чем запустить ксерокс, поинтересовался, имея в виду страницы: «One of each? («по одной каждую?»)». «Он меня узнал!» — Войнович расслышал в этой фразе свою фамилию.
Он ушел 27 июля 2018 года, в ночь лунного затмения и великого противостояния с Марсом. Войнович не сошел с этой точки, стоял на ней до конца. Минуты его земной жизни истекли, но его книги живут и рассказывают нам о том, что было, есть и будет. Как тут не вспомнить пророческое название его ранней повести: «Мы здесь живем».