"Когда б вы знали, из какого сора"
Нет, речь не про Анну Ахматову, а совсем про другого человека, который оказался немного поэтом. Хотя что значит "немного"? В общем, можно его считать тоже поэтом. Зовут его Александр Анатьольевич Старосельский.
Никогда не слышали? Ничего, я расскажу.
Итак, по порядку.
⁸ покупки, а меня использовали как рабочую силу. При этом мои спутники почти каждый раз...
Впрочем, проще процитировать фрагмент из этой главы с подзаголовком Снабженческий алкотерцет
Еще немного анекдотического. Когда я служил в команде актеров-военнослужащих, я не сразу был передан в распоряжение секретарше начальника, а был сначала прикомандирован к отделу снабжения. Сей отдел состоял из трех глубоких алкоголиков.
Самым молодым был начальник - сильно пьющий еврей, он же русский интеллигент Александр Старосельский. Он хорошо знал поэзию, успевал между рюмками читать книги, сам сочинял стихи, однажды, будучи в подпитии, прочитал одно стихотворение с антисоветским душком, в котором были строчки "Пьют Косыгин с Ильичом". Имелся в виду Леонид Ильич Брежнев, а стих был посвящен актуальной для автора теме: мол, все пьют.
Кроме него, в отделе имел место экспедитор (или нечто в этом роде) Сергей Георгиевич, с сизым носом, предпенсионного возраста, типичный колдырь-алкач-пьянчуга, я так и не успел понять, как и когда он исполняет свои служебные обязанности, он принципиально никогда не бывал трезвым.
Ну а третий - самый колоритный. Василий Иванович. Лет семидесяти, и все эти семьдесят лет или, как минимум, пятьдесят из них, он, похоже, не просыхал. Сизым у него был не только нос, но вся физиономия (возможно, не только физиономия, но я остального не видел). У него была удивительная привычка пить водку из стакана маленькими глоточками, как горячий чай.
Однако именно этот, самый старший член коллектива - был НАИМЕНЕЕ спившимся! Не по внешнему облику, а в смысле работы головы. Такой удивительный парадокс.
И вот недавно я решил поискать в интернете, нет ли следов того самого Александра Старосельского, бывшего начальника отдела снабжения.
И вот что я нашел
Александр Анатольевич Старосельский
Стихи для чтения на ночь
© Старосельский А.А., 2016
© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2016
Вот ссылка - https://libcat.ru/knigi/poeziya/379656-aleksandr-staroselskij-stihi-dlya-chteniya-na-noch.html
Тот или не тот? Ни фотографии, ни биографии. Хотя имя-отчество фамилия совпадают, да и с трудом мною обнаруженный год рождения - 1948 - вполне подходит. Похоже, Старосельскому было тогда 36-37 лет, хотя выглядел он старше.
Вот только найденные на этом сайте стихи не совпадают с моими ощущениями и воспоминаниями об этом человеке. Впрочем, это дело зыбкое, неточное, субъективное, да и столько лет прошло. Не знаю, как сегодня, но Старосельский был жив в 2016 году, и было ему всего лишь 68 лет.
Ну а теперь - сами стихи, не все, но некоторые.
1
Кто эту книгу открывает,
И слышит шелест за собой?
Ах! Это речка остывает,
Мерцая медной чешуей…
Смотри: на синем туча тает,
Зубчатых елей синий ряд,
Студеная звезда сверкает,
И брызги славою слепят!..
Зашторен луч лесного лета:
Армада туч несет грозу.
Высвечивает сигарета
Пчелы пузатую красу.
2
Костер угас. И вижу снова
Лесного лета острова.
Искрой листа блеснуло слово.
Как листья, ссорятся слова,
Еще горючие – сперва, —
И туч летучая молва,
И тучный город за горою!..
Под ливень шпарит вор пера!..
И, с первым прочерком утра,
Редеет сумрак. Сам собою…
Костер угас. И вновь приснится
Листвы несметная молва,
Речной тростник, ночная птица,
Как угли жаркие слова:
«Кто эту книгу открывает,
Рукой от жара заслонясь?
Ах! Это речка остывает,
Медлительным огнем струясь…»
3
Кто эту книгу открывает,
Рукой от жара заслонясь?
Ах! Это речка остывает,
Медлительным огнем струясь…
Закат за горой загорает —
Горячих елей рдяный ряд…
Нарядная гора сияет,
И брызги севером слепят!..
Все реже речь лесного лета.
Смирен у берега паром.
Посвечивает сигарета
Сиреневым поводырем…
4
Костер угас. И вижу снова
Лесного лета острова.
В листве берез блеснуло слово.
Как листья, искрятся слова,
Остроконечные – сперва, —
И ветра шквальная молва,
И пламя звезд в плаще прибоя!..
Стихает ливня детвора!..
И, с первой негою утра,
На даче спят. Само собою…
Костер угас. И вновь приснится
Листвы несметная молва,
Лесной тростник, ночная птица,
Как память прочные слова:
«Кто эту книгу открывает,
Во все глаза во тьму глазя?
Ах! Это речка остывает,
Лавиной света просквозя…»
5
Кто эту книгу открывает,
Во все глаза во тьму глазя?
Ах! Это речка остывает,
Лавиной света просквозя…
Ты скажешь: «Небо, солнце, стая,
Зубчатых елей синий ряд.
Огневая река блистает
И брызги смутою слепят!..»
Строкою воздуха и света
Закрыто маковое лето.
6
Закрыто маковое лето.
Но лед рулад и лад ключей
В лучах фагота и кларнета,
От рыжей ночи до рассвета,
С годами строже, и звончей…
7
Это воды – облака.
Это годы. А пока
Пароходик на реке,
Словно перстень на руке.
Этюд
Струи Лены вдалеке,
Словно вены на руке.
Пароходик на реке,
Словно «ходик» на руке!
I
И вновь стихам зачин означен.
И разорвется жизни кокон,
Когда воробышек, как мячик,
Проскачет мимо наших окон.
Он занавес открыл. И все же.
Не понимаю я нимало:
С такою неумытой рожей
Какого черта солнце встало?!..
Вперед, вперед к заветной цели!..
И, отрезвить зарю рискуя,
Я размечаю акварели,
Стервозным воздухом рисуя!
II
И вновь стихам зачин означен.
И разорвется жизни кокон,
Когда воробышек, как мячик,
Проскачет мимо наших окон.
Он занавес открыл. И все же.
Не понимаю я нимало:
С такою неумытой рожей
Какого черта солнце встало?!..
Вперед, вперед к заветной цели!..
И, синий свет затмить рискуя,
Я размечаю акварели,
Кленовым пламенем рисуя!
III
И вновь стихам зачин означен.
И разорвется жизни кокон,
Когда воробышек, как мячик,
Проскачет мимо наших окон.
Он занавес открыл. И все же.
Не понимаю я нимало:
С такою неумытой рожей
Какого черта солнце встало?!..
И вдруг, в захламленном чулане,
Я замечаю, изумленный,
Листы раскрашенных желаний —
Луной и воздухом зеленым!
I
Так у нас заведено:
Мы играем в домино,
Пьем горячее вино.
За окном темным-темнo.
Только вьюга улеглась,
Только зоря занялась…
Так у нас заведено:
Мы играем в домино.
II
Так у нас заведено.
Кружит дней веретено.
В каждом драгоценном дне
Место есть тебе, и мне.
2004 г.
Баллада о скором поезде
То вершины ветвей поглажу,
То стремительно вниз лети!..
Поезд тычется, как портняжий,
В ушко ниточкою пути…
Жми, мой скорый, без остановок,
Только прошлое догони, —
Напевающий босанову,
Осыпающий в ночь огни…
Налипает на стекла охра.
В летаргический сон клоня,
Кинокадрами скачут окна,
Возвращающие меня…
Поезд – всадник кочевьей плоти.
И нагрянет из-под земли:
Только топот и топ… в полете,
Только пыль заклубит вдали…
Тянет тамбур в предгрозье сада,
Где сирень и пчела-швея,
Где светало «Второй балладой», —
Здесь осталась любовь моя!..
Голубая игра на пляже:
Веер брызг и смешок: «Плати!..»
Поезд тычется, как портняжий,
В ушко ниточкою пути…
Стрекозиные занавески.
Красный дом и зеленый сад.
Это яблоки, как подвески,
На осенних ветвях висят!..
Это птиц перелетных повесть!..
Ускоряя, смиряя бег,
Исчезает из вида поезд,
Затихает твой плач, твой смех…
То вершины ветвей поглажу,
То стремительно вниз лети!..
Поезд тычется, как портняжий,
В ушко ниточкою пути…
«Желтоглазая луна…»
Желтоглазая луна.
Свет натянут, как струна.
Смотрит Лениным она.
«Клены и тополи…»
Клены и тополи
Под окнами топали.
Дождь в Мелитополе.
Время
У нас такое время с пирогами,
Такая голубая нищета…
И в этом шуме, шорохе и гаме
Народа непутевая тщета.
Мы так живём – тревожно и недужно.
В почете марш и звонкое «Ура!»
Мы пьем вино и праху служим службы,
И выдаем ракеты на-гора.
И наших слов – неведомо откуда.
Неведомо: откуда и куда
Несет волну темнее изумруда
Зелёная балтийская вода.
В общем, вполне себе поэзия, хотя бы местами. Если это тот самый Александр Старосельский, то жаль, что он тогда НЕ читал такого рода свои стихи, он бы запомнился мне иначе.
Никогда не слышали? Ничего, я расскажу.
Итак, по порядку.
⁸ покупки, а меня использовали как рабочую силу. При этом мои спутники почти каждый раз...
Впрочем, проще процитировать фрагмент из этой главы с подзаголовком Снабженческий алкотерцет
Еще немного анекдотического. Когда я служил в команде актеров-военнослужащих, я не сразу был передан в распоряжение секретарше начальника, а был сначала прикомандирован к отделу снабжения. Сей отдел состоял из трех глубоких алкоголиков.
Самым молодым был начальник - сильно пьющий еврей, он же русский интеллигент Александр Старосельский. Он хорошо знал поэзию, успевал между рюмками читать книги, сам сочинял стихи, однажды, будучи в подпитии, прочитал одно стихотворение с антисоветским душком, в котором были строчки "Пьют Косыгин с Ильичом". Имелся в виду Леонид Ильич Брежнев, а стих был посвящен актуальной для автора теме: мол, все пьют.
Кроме него, в отделе имел место экспедитор (или нечто в этом роде) Сергей Георгиевич, с сизым носом, предпенсионного возраста, типичный колдырь-алкач-пьянчуга, я так и не успел понять, как и когда он исполняет свои служебные обязанности, он принципиально никогда не бывал трезвым.
Ну а третий - самый колоритный. Василий Иванович. Лет семидесяти, и все эти семьдесят лет или, как минимум, пятьдесят из них, он, похоже, не просыхал. Сизым у него был не только нос, но вся физиономия (возможно, не только физиономия, но я остального не видел). У него была удивительная привычка пить водку из стакана маленькими глоточками, как горячий чай.
Однако именно этот, самый старший член коллектива - был НАИМЕНЕЕ спившимся! Не по внешнему облику, а в смысле работы головы. Такой удивительный парадокс.
И вот недавно я решил поискать в интернете, нет ли следов того самого Александра Старосельского, бывшего начальника отдела снабжения.
И вот что я нашел
Александр Анатольевич Старосельский
Стихи для чтения на ночь
© Старосельский А.А., 2016
© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2016
Вот ссылка - https://libcat.ru/knigi/poeziya/379656-aleksandr-staroselskij-stihi-dlya-chteniya-na-noch.html
Тот или не тот? Ни фотографии, ни биографии. Хотя имя-отчество фамилия совпадают, да и с трудом мною обнаруженный год рождения - 1948 - вполне подходит. Похоже, Старосельскому было тогда 36-37 лет, хотя выглядел он старше.
Вот только найденные на этом сайте стихи не совпадают с моими ощущениями и воспоминаниями об этом человеке. Впрочем, это дело зыбкое, неточное, субъективное, да и столько лет прошло. Не знаю, как сегодня, но Старосельский был жив в 2016 году, и было ему всего лишь 68 лет.
Ну а теперь - сами стихи, не все, но некоторые.
1
Кто эту книгу открывает,
И слышит шелест за собой?
Ах! Это речка остывает,
Мерцая медной чешуей…
Смотри: на синем туча тает,
Зубчатых елей синий ряд,
Студеная звезда сверкает,
И брызги славою слепят!..
Зашторен луч лесного лета:
Армада туч несет грозу.
Высвечивает сигарета
Пчелы пузатую красу.
2
Костер угас. И вижу снова
Лесного лета острова.
Искрой листа блеснуло слово.
Как листья, ссорятся слова,
Еще горючие – сперва, —
И туч летучая молва,
И тучный город за горою!..
Под ливень шпарит вор пера!..
И, с первым прочерком утра,
Редеет сумрак. Сам собою…
Костер угас. И вновь приснится
Листвы несметная молва,
Речной тростник, ночная птица,
Как угли жаркие слова:
«Кто эту книгу открывает,
Рукой от жара заслонясь?
Ах! Это речка остывает,
Медлительным огнем струясь…»
3
Кто эту книгу открывает,
Рукой от жара заслонясь?
Ах! Это речка остывает,
Медлительным огнем струясь…
Закат за горой загорает —
Горячих елей рдяный ряд…
Нарядная гора сияет,
И брызги севером слепят!..
Все реже речь лесного лета.
Смирен у берега паром.
Посвечивает сигарета
Сиреневым поводырем…
4
Костер угас. И вижу снова
Лесного лета острова.
В листве берез блеснуло слово.
Как листья, искрятся слова,
Остроконечные – сперва, —
И ветра шквальная молва,
И пламя звезд в плаще прибоя!..
Стихает ливня детвора!..
И, с первой негою утра,
На даче спят. Само собою…
Костер угас. И вновь приснится
Листвы несметная молва,
Лесной тростник, ночная птица,
Как память прочные слова:
«Кто эту книгу открывает,
Во все глаза во тьму глазя?
Ах! Это речка остывает,
Лавиной света просквозя…»
5
Кто эту книгу открывает,
Во все глаза во тьму глазя?
Ах! Это речка остывает,
Лавиной света просквозя…
Ты скажешь: «Небо, солнце, стая,
Зубчатых елей синий ряд.
Огневая река блистает
И брызги смутою слепят!..»
Строкою воздуха и света
Закрыто маковое лето.
6
Закрыто маковое лето.
Но лед рулад и лад ключей
В лучах фагота и кларнета,
От рыжей ночи до рассвета,
С годами строже, и звончей…
7
Это воды – облака.
Это годы. А пока
Пароходик на реке,
Словно перстень на руке.
Этюд
Струи Лены вдалеке,
Словно вены на руке.
Пароходик на реке,
Словно «ходик» на руке!
I
И вновь стихам зачин означен.
И разорвется жизни кокон,
Когда воробышек, как мячик,
Проскачет мимо наших окон.
Он занавес открыл. И все же.
Не понимаю я нимало:
С такою неумытой рожей
Какого черта солнце встало?!..
Вперед, вперед к заветной цели!..
И, отрезвить зарю рискуя,
Я размечаю акварели,
Стервозным воздухом рисуя!
II
И вновь стихам зачин означен.
И разорвется жизни кокон,
Когда воробышек, как мячик,
Проскачет мимо наших окон.
Он занавес открыл. И все же.
Не понимаю я нимало:
С такою неумытой рожей
Какого черта солнце встало?!..
Вперед, вперед к заветной цели!..
И, синий свет затмить рискуя,
Я размечаю акварели,
Кленовым пламенем рисуя!
III
И вновь стихам зачин означен.
И разорвется жизни кокон,
Когда воробышек, как мячик,
Проскачет мимо наших окон.
Он занавес открыл. И все же.
Не понимаю я нимало:
С такою неумытой рожей
Какого черта солнце встало?!..
И вдруг, в захламленном чулане,
Я замечаю, изумленный,
Листы раскрашенных желаний —
Луной и воздухом зеленым!
I
Так у нас заведено:
Мы играем в домино,
Пьем горячее вино.
За окном темным-темнo.
Только вьюга улеглась,
Только зоря занялась…
Так у нас заведено:
Мы играем в домино.
II
Так у нас заведено.
Кружит дней веретено.
В каждом драгоценном дне
Место есть тебе, и мне.
2004 г.
Баллада о скором поезде
То вершины ветвей поглажу,
То стремительно вниз лети!..
Поезд тычется, как портняжий,
В ушко ниточкою пути…
Жми, мой скорый, без остановок,
Только прошлое догони, —
Напевающий босанову,
Осыпающий в ночь огни…
Налипает на стекла охра.
В летаргический сон клоня,
Кинокадрами скачут окна,
Возвращающие меня…
Поезд – всадник кочевьей плоти.
И нагрянет из-под земли:
Только топот и топ… в полете,
Только пыль заклубит вдали…
Тянет тамбур в предгрозье сада,
Где сирень и пчела-швея,
Где светало «Второй балладой», —
Здесь осталась любовь моя!..
Голубая игра на пляже:
Веер брызг и смешок: «Плати!..»
Поезд тычется, как портняжий,
В ушко ниточкою пути…
Стрекозиные занавески.
Красный дом и зеленый сад.
Это яблоки, как подвески,
На осенних ветвях висят!..
Это птиц перелетных повесть!..
Ускоряя, смиряя бег,
Исчезает из вида поезд,
Затихает твой плач, твой смех…
То вершины ветвей поглажу,
То стремительно вниз лети!..
Поезд тычется, как портняжий,
В ушко ниточкою пути…
«Желтоглазая луна…»
Желтоглазая луна.
Свет натянут, как струна.
Смотрит Лениным она.
«Клены и тополи…»
Клены и тополи
Под окнами топали.
Дождь в Мелитополе.
Время
У нас такое время с пирогами,
Такая голубая нищета…
И в этом шуме, шорохе и гаме
Народа непутевая тщета.
Мы так живём – тревожно и недужно.
В почете марш и звонкое «Ура!»
Мы пьем вино и праху служим службы,
И выдаем ракеты на-гора.
И наших слов – неведомо откуда.
Неведомо: откуда и куда
Несет волну темнее изумруда
Зелёная балтийская вода.
В общем, вполне себе поэзия, хотя бы местами. Если это тот самый Александр Старосельский, то жаль, что он тогда НЕ читал такого рода свои стихи, он бы запомнился мне иначе.