А Коля школу охраняет: Луганское пограничье в судьбах простых людей
24 августа Украина отпраздновала День Независимости. Этот праздник был юбилейным — 30. Среди «достижений» молодого государства — война, которая разделила территорию страны. Сегодня мы расскажем истории людей маленького поселка Калинов, стоящего на линии разграничения Луганской Народной Республики (ЛНР) и Украины, для которых границы — это не просто слово, это судьба.
Бывает, что границы проходят прямо по человеку. Они бывают внутри, бывают снаружи. Бывают заметны или совершенно не видны. Они перемалывают судьбу — на «до» и «после», на «было» и «не стало», на прошлое и настоящее. Это тонкие линии. На них тяжело удержаться. А шаг вправо или влево равносилен полному уничтожению.
Самый тихий день
Баба Рыба не знает, что ее так зовут люди. Нет смельчака, способного сказать ей об этом в глаза. А за спиной — шепотки на рынке, пока выбираешь помидоры, приглушенные голоса соседей по участку, разговоры, смолкающие, когда подходишь ближе. Бабе Рыбе все равно. Она научилась не слышать. Потому что иногда нужно, чтобы сердце стало глухим. Тогда выживешь. Если нет — разорвет на тысячи осколков, как тот снаряд, что упал неподалеку от дома в 2015 году. Хорошо, не посек никого. Тогда обошлось. Потом — нет.
Беда подкралась, когда Баба Рыба уже ничего не ждала. Жила себе. Привыкла к гулу снарядов, знала по звуку, куда летят, научилась не оглядываться по сторонам, если бежала за покупками или подвязывала огурцы. Человек привыкает ко всему — так она тогда думала. И тут тоже привыкла: много лет уже идет война, кажется, так было всегда...
Смерть обходила Бабу Рыбу и ее родных стороной. Думалось, так и будет. Но летом 2020 года Толя, муж, поехал порыбачить на ручей. Тут недалеко — не больше километра. Оседлал дышащий на ладан мопед, который собрал еще в 70-е, и поехал. Небо было синим. Стрекотали сверчки, ласточки нарезали круги под облаками, а помидоры поворачивались к солнцу красными боками, набирали сок.
Повезло ей с мужем, так думала Баба Рыба. Толя — человек большой. Не ростом, нет. Сердцем. Раньше, когда в каждом из 200 дворов жили семьи и заборы еще не падали на участки, пошатнувшись без присмотра и заботливой руки, он спасал семьи. Была у него такая слабость — созидать. Бежали к нему обманутые жены, да и мужья, бывало, приходили за советом. А он знал, как сказать — мудро и веско, чтобы услышали молодые головы, сохранили семью. Баба Рыба гордилась мужем. Повезло ей.
Каким тихим был тот летний день… Слышно было, как перекатывается с камня на камень ручей. Как вскрикивают от восторга ласточки там, в синеве, под облаками. Как дышит земля. А Толю? Нет, Толю слышно не было. С той рыбалки он не вернулся никогда. Его так и нашли — у ручья, в километре от дома. По следу мопеда. С обожженными пальцами на руках и ногах, исколотым телом, избитым до неузнаваемости. Лежал на спине, раскинув руки, будто небо обнять хотел, так потом будут говорить соседи. Кто убил? Пришли оттуда, из-за черты, из-за границы — те, другие. Может, пытали, думали, деньги добыть.
Старый мопед увели, удочку и улов. А может, просто так — от внутренней злобы, которая может поглотить человека по самую макушку и никогда не выпустить из тьмы. Никто не узнает. Потому что Толя молчал. Даже когда ему жгли пальцы, он молчал. Дом же рядом... Вдруг прибежит родня, и их тоже убьют? Тихий был день. Самый тихий из всех.
Так Валентина стала Бабой Рыбой. Потому что теперь у нее вместо кожи — чешуя. Экзема. Врач сказал: на нервной почве. Еще сказал, что надо беречь себя и не нервничать. Она и не нервничает. Только молчать больше стала. Будто прислушивается все время. Что там, вдалеке? Ветер шумит или донесся наконец-то крик о помощи, эхо из прошлого? Что там шепчет сердце? Перекатывается ли волнами ковыль? А уезжать — не хочет. Куда ей ехать, если вот, рядом, могила мужа, тот треклятый ручей с немыми карпами и калитка, которая скрипит так знакомо.
Цветочки для Алиньки
Антонина Сергеевна каждое утро выглядывает в окно и здоровается с дочерью, Алиной. Там, через дорогу, — сельское кладбище. Прямо перед ее окнами и могила дочки. Близко. Так близко, что можно поговорить, не повышая голоса. Вот Антонина Сергеевна и говорит: «Доброе утро, Алинькая». Так называла ее, с самого рождения. Девочка была раскрасавицей, увидишь — и дух перехватывает. Горло сжимается от такой красоты. Может, оттого и не сложилось у нее в жизни, не срослось. Как-то по бабьи счастья не досталось. Или, может быть, слишком много было этого счастья? Это тоже плохо — не дает жить.
Алинькая вышла замуж, как положено, родила, а потом он ее бросил и уехал на заработки, на Западную Украину. Там осел с другой, завел себе новую жизнь, да и позабыл о старой. Сын рос, она работала. Сначала тяжело было, потом полегче. Машину купила, вишневую «девятку». Какой-то там бизнес, продажи, кажется, просвет впереди. Тут и мужчина появился, вроде как скоро и замуж. С ним она за рулем на мосту в речку и канула. На полной скорости, как жила.
И так как-то получилось, что мужчина спасся, ни царапины, а Алина — нет. Давно это было, когда еще о войне и думать не могли, не было таких мыслей. Иногда, если лето жаркое, вода в реке убывает, и, кажется, виден сквозь толщу силуэт автомобиля, забравшего жизнь. Но это обман зрения, иллюзия, мираж — машину ведь достали. Где-то и сейчас она ржавеет на свалке. Гниет железо долго. Дольше, чем люди живут.
Сначала Антонина Сергеевна голосила, падала у входа на кладбище и боялась открывать глаза. Потом собралась. Есть же внук! Как-то растила его, тянула огород, подрабатывала уборщицей, что-то продавала — абрикосы, которые родили со смерти Алинькой, как никогда, или крыжовниковое варенье, фирменный рецепт, доставшийся еще от бабки. Подняла на ноги внучка. А потом мальчик уехал жить к отцу. Там учеба, перспективы, город, а тут что — одни шахты, отвалы и руки от угля не отмываются… Молодые ищут, где глубже, так испокон веку повелось. Он звонит, конечно, говорит слова сквозь гул автомобилей, спрашивает, как здоровье…
А как? Слишком крепкая оказалась бабка, отвечает ему Антонина Сергеевна. Про себя добавляет: «Крепче, чем хотелось бы». Нагостилась уже тут, на земле. Пора бы и честь знать. Пойти туда, где Алинькая заваривает чай с чабрецом и смеется заливисто, звонко. Но нет. Опять утро. Еще одно утро нового дня. Она открывает глаза, видит трещину в потолке, которая повторяет изгибами силуэт Днепра, слышит дом — все его скрипы, постанывания и старческие жалобы. Наливает чай в щербатую чашку с нарисованной на боку земляникой — детскую, дочкину. Смотрит в окно и говорит: «Доброе утро, Алинькая».
Когда полетели бомбы в 2014-м, она не боялась за дом или огород. За кого там бояться? Боялась за могилу. Туда и бежала каждый раз при воздушной тревоге. Но миновало. Каждый раз обходилось и обходилось. Каждый раз… С войной жители села разбежались кто куда. Ее тоже звали. А разве уйдешь? Куда? Зачем? Вот и сидит у единственного не заколоченного листами железа окна. Рассказывает новости, хотя какие там новости, все как всегда: «стреляли, в этот раз мимо, ничего Алинькая, все равно скоро встретимся». Упрямая женщина.
Дубовая роща
Отшелестели вековые дубы. Нет их больше. Вырубили. Последний — этой зимой согнулся под топором Васьки Столяра. Это не фамилия, так его в селе зовут, потому что подрабатывает столяркой, когда может. В мирное время на такие деревья никто бы не покусился. Но зимние морозы, даже мягкие украинские, бьют шибко… Обогрев нужен, хоть какой — вот и рубили вековые дубы, чтобы топить печи. Что Васька последний дуб срубил, так про то все село знает.
Ну, как село… Все 15 человек, оставшиеся здесь под обстрелом. Но не винят — дочка у него, трехлетка, дом надо в тепле держать. Он и ополченец ведь, после ранения уже с женой родили. Пусть греются ветками дуба, пусть выживут в эту зиму, пусть девочка застанет мирное время — так говорят.
У Васьки же и огорода своего нет. Вернее, есть, только это теперь не его огород. Это пограничная зона — он же у самого края села живет. Огород под обстрелом, он туда и носа не кажет. Изнутри окна в доме заколотили железом, чтобы ни осколка, ни пули не схватить. Защита, конечно, так себе. Но лучше, чем ничего.
Его жена теперь соседский огород на себе тянет — там люди дом оставили, еще в 2014 году поехали в Россию. Осели, укрепились, пустили корень, а потом сосед ему написал через «Одноклассники», разрешил использовать землю. Ну а что делать? Жить же с чего-то надо. Земля там, конечно, не такая, разница ощутима. Кажется, почти рядом все, но отчего-то овощи не так «прут», как на родном участке, где мамины помидоры «бычье сердце» вырастали размером с голову. Или это так теперь кажется, когда вспоминаешь мирное время? Тогда все было большим, сочным и ярким. А может, как водится, урожаи были, как всегда перед войной, — огромные.
Но Васька не жалуется. Зато дочка у него с такими голубыми глазами, каким бывает только небо в августе. Точно такими, как у Васьки. Порода, улыбается он сам себе в усы, когда слышит, как в селе называют его дочь Столярчук. Ну, стало быть, дочь Столяра. Гордится. Как тут ехать? Прикипело сердце к земле. Разве будут у его дочери такие же голубые глаза где-то там, за тысячу километров от родного дома?
Аккуратистка-сепаратистка
Муся — многодетная. Шестерых родила. Все как на подбор — детки ладные, растут не по дням, а по часам, смешливые. Как и Муся. Если надо огород вскопать, так за пару часов всей семьей и управятся. В их руках все так и кипит.
У них у первых в селе белятся стволы деревьев, забор не успевает сломаться, а за калиткой, там, у дороги, расцветают пионы — бордовые, какой бывает только спелая вишня в летний день. Дом всем соседям на зависть. Ни пылинки, ни былинки — до скрипа все вычищено, а тюль на окнах накрахмален так, что сияет от солнечного луча. Муся такая — аккуратистка.
Как завертелось все в 2014-м, когда на ровные ряды клубники в огороде стали ложиться снаряды, Муся собрала, что могла унести, и побежала с детьми. Кто-то бежал в Россию, а Муся поехала к супругу, на Западную Украину. Он туда на заработки ездил. Как шла с детьми через окопы, свистящие вокруг пули и все остальное, старается не вспоминать. Иногда только просыпается ночью, в самый темный час, и забывает, как дышать. Через долгие три секунды осознает, что уже не бежит через границу, видимую только военным, стараясь обнять своих шестерых детей, прижать всех к сердцу, чтобы выжить, защитить, оградить.
Дорогие эти три секунды, после каждой такой — новая прядь седины.
Но Муся старается. Смеется и оттирает квартиру до скрипа. Живут теперь в городе, огорода не хватает, но для работящей женщины и в квартире найдется чем себя занять, рассиживаться некогда. Осень на носу, пора закручивать помидоры, купленные по скидке на рынке. По секрету Муся расскажет: консервировать помидоры надо с морковной ботвой, самый лучший рецепт. Занавески тоже сами себя не накрахмалят. А у младшего опять трояк по математике, надо позаниматься с ним, хулиганом. Да пока заштопаешь все прорехи на спортивной форме шестерых мальчуганов, осатанеешь. Некогда рассиживаться. И на работу еще устроилась — аккуратистка же. Быстро выросла до директора Дома культуры. Придумывает теперь стенгазеты, читает сценарии праздничных мероприятий и бегает выбивать зарплату сотрудникам, чтоб без задержки.
Один раз только накрыла ее тьма среди бела дня. Когда услышала за спиной сдавленный шепот. Одно слово: «Сепаратистка». И эти вечные три секунды волчьей темноты накатили, сломили все, порушили границы, и она словила себя уже шипящей что-то неразборчивое, с руками на галстуке незнакомого мужчины, который и просвистел это за спиной. Замерла на мгновение.
Отпустила галстук. Заботливо расправила его и посмотрела в глаза оппоненту. Тот сглотнул и пробормотал «звыняйтэ». Как-то торопливо сгорбился и развернулся, ушел. А Муся все стояла и смотрела ему в спину. Думала о шестерых детях и о том, что хочется всех их прижать к сердцу и защитить. Шептать в уши ласковые слова и никогда больше не сталкиваться с темнотой. Ни в своем сердце, ни в чужом.
Будущее, которого нет
А Коля — сторож. Всегда им был. Он обходит свой участок шесть раз в сутки. Когда-то остов этого здания был школой. Здесь бегали дети, звенели последние и первые звонки, шелестели страницы учебников.
Школу строили всем миром. Когда там центр выделил бы деньги на нее? Да никогда, поселения здесь сами выживают, как могут. Собрались селом, все обсудили — дельно, без шума, не как в Верховной раде заседания проходят, без драк и взаимных оскорблений. Решили создать организацию, назвали «Громада». В переводе на русский — «Общество». И обратились в Европу — есть там компании, которые выделяют гранты на развитие гражданских инициатив. А самые достойные гражданские инициативы какие? Образование! Ну все же логично. Грант получили, старое административное здание отремонтировали, достроили спортзал, актовый зал украсили шарами и поставили новые стулья, даже на магнитофон хватило. Сделали, как полагается, чин чинарем. Учебники привезли, провели торжественную линейку. Все село собралось на то 1 сентября. Даже те, кто детей в школу не отправлял. А как же? Ведь все и строили. Васька столярничал, Петр Петрович помог с перекрытием крыши, женщины натирали сахарной водой доски до черноты — чтобы мелом писать на них примеры и цифры были видны даже с последней парты. В здании еще немного пахло свежей штукатуркой. Дети за новыми партами сидели нарядные. Банты, банты, банты…
Случается, что хорошие дела рушат до основания другие люди и их намерения. В некоторых случаях объяснений тому, что происходит, нет. Коля много думает о намерениях и делах человека. Думает и о том, что изначально никто не рождается злым, но по дороге жизни, так бывает, люди сворачивают на какую-то тропку и несут вокруг себя смерть и разрушения. Без объяснений зачем и почему. Так случилось и со школой. В ходе боевых действий, как говорится сухим языком сводок, в школу попала бомба. Перекрытия крыши не выдержали, актовый зал разнесло в труху, по стенам пошли трещины — сквозь них видно, что там на улице, снег или дождь, светит ли солнце. На полу лежат учебники, и теперь заблудившиеся ветра перелистывают страницы. Дети сюда не заходят — да и не осталось их в селе почти. Уехали с семьями, только дочка Васьки Столяра растет среди стариков.
Но Коля свой пост не бросает. Это его граница. Это стены, которые строили его односельчане, которые и он помогал возводить. И он будет проверять целостность этих стен шесть раз в сутки, как и положено. Потому что однажды, когда-нибудь, спустя годы, сюда придет мир.
И снова люди соберутся и поднимут стропила. И женщины натрут доски сахарной водой, чтобы даже подслеповатый сторож видел цифры со своего бессменного поста. Пусть сейчас это все кажется сказкой, невероятным событием, будущим, которого не будет никогда. Но это не значит, что такое будущее не нужно сторожить.
Может быть, это вообще самый важный его пост. Важнее некуда. Дело всей жизни.
Имена изменены по просьбе героев публикации и ради их безопасности
ИСТОРИЯ КОНФЛИКТА
В феврале 2014 года на Украине в результате острого политического кризиса произошел государственный переворот.
В марте этого же года в восточных регионах Украины — Днепропетровске, Донецке, Луганске, Харькове — начались митинги несогласных с политикой новых властей. 7 апреля и.о. президента Украины Александр Турчинов заявил, что против всех, кто взял оружие в руки на востоке, «будут проводиться антитеррористические мероприятия». 15 апреля Турчинов объявил о начале «силовой фазы» операции на востоке Украины. В апреле начались первые вооруженные столкновения между отрядами ополченцев и украинской армии. 27 апреля на митинге в Луганске была провозглашена Луганская Народная Республика и было принято решение провести референдум о самоопределении. 11 мая прошли референдумы.
«За» самоопределение в Луганской области проголосовало 96,2 процента. 12 мая был провозглашен государственный суверенитет ЛНР, 18 мая — принята Конституция ЛНР. Летом интенсивность боевых действий возросла. 15 февраля 2015 года был провозглашен «режим прекращения огня». Однако, несмотря на перемирие, имеются человеческие жертвы с обеих сторон и по сей день.