Между люденами и руматами
0
35
Журнал Nature опубликовал традиционный список «людей года». В него вошли такие люди, как Рикардо Гальван — бразильский ученый, потерявший свое место из-за ссоры с президентом своей страны по поводу исчезновения лесов Амазонки. Президент отказывался признавать это, за что получил от ученого титул труса. В список вошла также биолог Сандра Диас — за обзорный доклад по влиянию человека на биоразнообразие, и так далее. Биологи, экологи, физики.
Ну, и еще Грета Тунберг.
Журнал Science опубликовал свою версию «десяти прорывов этого года». В список вошли данные об образовании ударного кратера Чиксулуб 66 миллионов лет назад, новые лекарства от муковисцидоза и лихорадки Эбола, искусственный интеллект, снимки планеты Аррокот.
Ну, и Грета Тунберг — за истерику «How dare you?!», устроенную ею в ООН.
Вот почему я не могу отказать себе в удовольствии поговорить о Дмитрии Львовиче Быкове — о выделяемых им газах и его роли в парниковом эффекте.
Много водки, пива и вкусненькой нямки кануло в унитаз Дмитрия Львовича с тех пор, как я в последний раз говорил о нем. Тогда Быков по синему делу мешал русских с Гитлером, а русскую интеллигенцию — с евреями, утверждая, что в 1941–1945 годы шла «гражданская война» между этими «фракциями». Сам он предпочитал, конечно, вторую. Он обещал еще написать книгу из серии ЖЗЛ про Власова и делал другие интересные заявления.
С кем не бывает.
То есть на самом деле прилюдно не бывает практически ни с кем. Но большой талант на то и большой, чтобы время от времени его невозможно было удержать внутри, по соседству со съеденным и выпитым. А ситуация в стране тяжелая, близятся новогодние праздники, ну вот и…
В ноябре, когда уже можно плавно переходить от отмечания революции к празднованию Нового года, в журнале «Дилетант» Дмитрий Львович изволил выложить на всеобщее обозрение еще немного богатого внутреннего мира:
«Сорокина так приятно читать еще и потому, что его мрачные и смешные фантазии совпадают с нашими давними желаниями: положительного героя советской прозы, которого нам вечно навязывали в качестве примера для подражания или, на крайняк, объекта для сочувствия, всегда очень хотелось расчленить, причем как можно более жестоко; заставить обоср@ться и жрать г@вно; отправить ночью на кладбище совокупляться с трупом…»
Ненависть непонятна без любви. Поэтому понять эти слова Дмитрия Львовича во всей их полноте без других его слов, сказанных в том же ноябре, но в журнале «Собеседник», — столь же невозможно, как и найти его сердце с той стороны, которой он к нам повернулся.
«…Просто у нас будет не один мир, а два: один будет быстро эволюционировать, а другой — медленно деградировать. Жаль только, как и предсказали Стругацкие, что в мире люденов туговато будет с иронией и милосердием. Но что поделать — мир, условно говоря, Донбасса сделал все, чтобы в мире Киева относились к нему без иронии и милосердия».
Я, признаться, обожаю, когда наша интеллигенция начинает наряжаться люденами и руматами. Так контрастнее. Известные субстанции лучше всего рассматривать именно на белых одеждах. Поэтому у врачей белые халаты, и сантехнику тоже делают белого цвета.
А вообще, стоит поблагодарить Дмитрия за возможность поговорить о люденах. Это важно.
«Киевские людены», поднявшие знамена Бандеры, действительно относятся к «миру Донбасса» без особого милосердия. Экономическая блокада, невыплата пенсий, регулярные бомбежки. За время гражданской войны в Донбассе, по статистике на июнь, погибло 240 детей и более 50 пропало без вести. Разрушено более 700 школ.
Какое уж тут милосердие? Могло быть и больше, если бы людены не попали в котлы три раза подряд.
Нет, на три котла ненависть «люденов» к миру Донбасса не списать: уничтожение началось раньше. Бомбежки Луганска, сожжение людей, корсуньский погром и расстрел 9 мая в Мариуполе были задолго до котлов.
Но нельзя сказать, что все это происходило без иронии. Уж чего-чего, а иронии было навалом. Тут и «одесские шашлыки», и «колорадка с оторванными лапками», и «взорвавшийся кондиционер». Целая волна иронии прокатилась по Украине, оставляя за собой следы из смешных меню, названий ресторанов и блюд.
Вопрос: а чем это отличается от тех «мрачных и смешных фантазий… расчленить, причем как можно более жестоко; заставить обоср@ться и жрать г@вно», — которые Быкову своей литературой помогает сублимировать Сорокин?
Почему и киевские сверхлюди, и российские интеллигенты Сорокин и Быков испытывают наслаждение от воображаемых и реальных убийств и унижений, надругательств над «ватниками» и падения «колорадов»? И чем это сладострастие, эта исступленность отличаются от старых добрых бандеровских способов получать удовольствие? От распиливания женщин пилой пополам?
Но есть во всем этом некоторое несоответствие, которое все объясняет. Не только сверхлюди в отношении людей, но и люди, всерьез полагающие других унтерменшами, — равнодушны к ним. Они не наслаждаются их унижением и уничтожением. Они играют ими или занимаются скучной хозяйственной деятельностью: заготавливают волосы для париков, изымают золотые зубы, строят газовые камеры и печи. Занимаются наукой, как Менгеле или «отряд 731». Иногда шьют абажуры. Или, меняя тела, летают меж звезд, забывая о своем бывшем доме, своих бывших близких.
Нет в них этой жажды. Она проявляется позже, когда в столкновении выясняется, что вера в арийское превосходство над унтерменшами не оправдывается ни на поле боя, ни в конструкторских бюро. Лишь тогда просыпается потребность что-то доказать себе и своим жертвам. Доказать свое превосходство, свою сверхчеловечность и недочеловечность жертв. Заставляя их есть помои, например.
Помните, у Эренбурга:
«Некто Отто Эссман пишет лейтенанту Гельмуту Вейганду: «У нас здесь есть пленные русские. Эти типы пожирают дождевых червей на площадке аэродрома, они кидаются на помойное ведро. Я видел, как они ели сорную траву. И подумать, что это — люди…»
Рабовладельцы, они хотят превратить наш народ в рабов. Они вывозят русских к себе, издеваются, доводят их голодом до безумия, до того, что, умирая, люди едят траву и червей, а поганый немец с тухлой сигарой в зубах философствует: «Разве это люди?..»
Эссману было бы что обсудить с Сорокиным и Быковым. Впрочем, скорее, по очевидным причинам, только с Сорокиным.
Так вот, между старыми бандеровцами и нынешними московско-киевскими люденами есть нечто общее. Это попытка к бегству. Вот только это бегства разного уровня.
Киевское люденство — как нынешнее, образца Евромайдана 2014 года, так и прошлого столетия, — это бегство из русских. Бегство от трудной русской истории, от сложной культуры и судьбы. Это попытка обменять свою русскость на пенсию в 500 евро, на работу у польского, австрийского, немецкого или американского пана. Потому что русского в холопы не возьмут. Не поверят ему, носителю русского языка и идей, которые на этом языке могут распространиться.
Бандеровец — это вырусь. Человек, до такой степени захотевший продать свою русскость, что продал человечность. Ведь русскость — это способ быть человеком. Это свой набор инструментов познания Добра и Зла и взаимодействия с ними.
Сбегая от русскости, бандеровец предает сам себя, собственную человечность — за пожрать и выпить, за горилку и сало. Он знает, за кого его держат немецкие и американские господа. Знает и все равно идет к ним. Поэтому ему мало удрать и сладко прижаться к ногам хозяина. Ему надо уничтожить тех, кто за ним не последовал, как свидетелей своего предательства и как образец для сравнения. И это, конечно, устраивает его хозяина.
Бандеровец не может создать танковую армию, построить авиацию или ракеты. Потому что те, кто на это способен, с ним не пошли. А господа своего настоящего оружия ему не дадут. Не холопье это дело — настоящее оружие. И тогда бандеровец вынужден восполнять нехватку могущества личным зверством: пилами, ямами, кольями.
Каждая минута власти бандеровца над русским — это уникальный момент, который ему нужно выдоить досуха. Это момент власти ничтожества и труса над нормальным человеком. Самые сладкие минуты в жизни.
Стругацкие хорошо понимали, что писали. Они знали свои слабости и страхи. «Люден» — это не только «homo ludens», человек играющий, человек безответственный, человек-ребенок. Это еще и анаграмма слова «нелюдь».
Стругацкие понимали, что пока человек остается человеком, ему не сбежать от Истории. Потому что История — это он сам. Именно об этом говорит их повесть 1962 года «Попытка к бегству». Человек обречен на борьбу со Злом. С тем Злом, что внутри каждого из нас. Со Злом в себе и со Злом в другом. Это долг человека. Только эта борьба, со всей ее мучительностью, поражениями и победами, делает человека человеком. Этого требует наша любовь друг к другу.
Людены Стругацких — это существа, которые нашли свой путь к бегству: они тоже утратили человечность и исчезли из Истории. То, что с ними случилось, доказывает: они утратили способность любить — главную способность человека. Они забыли о своих близких. Но человек — это не список плейлистов или счетов в ресторанах. Человек — это его любовь. Нет любви — нет человека.
Быков тоже хочет сбежать. Ему хочется из людей в людены. Это, конечно, решило бы его вопросы и с телом, и с меню. Ему мало горилки и сала. И 500 евро тоже мало. Хамон, пармезан — другое дело, но и это не главное. Дмитрий Львович хочет сбежать от того ужаса, который его охватывает при виде собственного отражения в зеркале. От того, что отражается в глазах других людей. От того, что он о себе уже понял.
Вот почему его особенно раздражают те, кому есть за что и ради кого продолжать хотеть быть человеком, пусть это и мучительно трудно. То есть делать то, что у Дмитрия Львовича не получилось.
Тем и другим: бандеровцам-унтерменшам и люденам-сверхчеловекам из столичных литинститутов, дезертирам из человечества — ненавистны люди. За свое мужество быть людьми. За желание любить, творить, жить. За стремление не подвести ни предков, ни потомков. За умение отвечать за себя здесь и сейчас, на том месте, где нашлась ответственность. Несмотря ни на что.
Все эти интеллигентские люденства, руматства и бандерствования суть одно — рюшечки на женском платье, надетом на дезертире. Их ярость в нашу сторону, все эти мечтания о совокуплении с трупами, об отрезанных руках и поедании дерьма — всего лишь ярость неудачников, мечтающих доказать свое превосходство.
Что делать с киевскими люденами, Россия знает и помнит — по 1945 году. Что делать с московскими?
Пока они расчленяют, унижают и пытают на словах, мы вполне можем на словах их и повесить, и даже вскрыть, показав внутреннее строение московского людена: от хамона до фуа-гра. Не каждому людену удается увидеть свое внутреннее устройство при жизни, Дмитрий Львович.
