«Танки горят, на снегу убитые». Воспоминания о войне из дневника танкиста
Есть в Тетюшском районе мордовское село Урюм. Здесь более полувека жил и работал учителем немецкого языка участник Великой Отечественной войны Николай Никитин. Он оставил после себя дневники, которые сегодня бережно хранит младшая дочь.
«Опалённые огненной бурей»
Ветерана в селе любили и уважали. Незадолго до смерти он неспешно выходил к дому, тихо садился на лавочку и грелся в лучах солнца, вспоминал о своей жизни. Он прожил 80 лет, не стало его в 2002 году.
До войны Николай учился в Тетюшском педагогическом училище, окончил его 23 июня 1941 г.
Те, кто прошёл войну, редко о ней рассказывали, Николай Иванович тоже был немногословен – он писал, оставив после себя в наследство потомкам дневники и завещание.
«Первый дневник начинается в октябре 1941-го. Он писал почти каждый день, когда учился в танковом училище, – рассказывает его дочь Наталья Горбунова. – Второй – о войне, его он писал сразу после Победы. В третьем – описание детства и семьи. Дневники он вёл и потом. Описывал в них события, которые происходили в стране».
Наиболее интересен второй дневник, в котором гвардии лейтенант Николай Никитин рассказывает о начале войны, описывает боевые действия, рисует схемы сражений.
Путь к Победе был долгий и трудный: правобережье Днепра до Кировограда, Польша и Берлин, три ранения и контузия.
Николай Никитин награждён двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, нагрудным знаком «Гвардия», медалями «За взятие Берлина» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
Учителем немецкого языка Николай стал по воле случая. Демобилизовался не сразу, какое-то время жил в Германии и о себе писал так: «Научился говорить по-немецки сносно». Это и сыграло роль в выборе профессии: сельской школе остро требовался преподаватель иностранного языка.
Четыре дочери, шесть внуков и пять правнуков по праву могут им гордиться.
Своё завещание Николай Никитин заканчивает словами: «День Победы, уверен, никто не отменит, и потомки наши вспомнят о нас, опалённых огненной бурей». И прав он был, говоря это. Мы помним...
О начале войны
Тетюшский район, 1941
«Была ночь на 22 июня 1941 г. Рано утром подъехала легковая машина. Вышел военный. Война. Полетели сургучные печати с огромного пакета, вынутого из сейфа. Я держал в руках семь повесток. Занёс повестки в Баиковку (родная деревня Н. Никитина. – Прим. ред.) и объявил, что война. Поднялся вой, забегали бабы с решетами в руках, загремели листы, началась сушка сухарей и потащили водку из кооперации. Дома меня уже ждала повестка: 25 июня явиться на комиссию, приготовить ложку, кружку и сухари. После комиссии, 28 июня я отправился в Саратовское танковое училище. Учиться на офицера. На всю жизнь врезалась в память последняя минута: отец укладывает мои вещи в телегу, а мать ловит меня руками и хочет поцеловать. Я говорю, что еду только на испытания, а потом вернусь ещё. Не сразу же будут занятия. Мать не верит: «Нет, сынок, насовсем». Оглянулся – мать, согнувшись и вытирая тыльной стороной руки глаза, машет рукой и идёт к своим вечным делам по хозяйству».
О службе в танковом училище Саратов, 1941 «Я со своим другом Пустоваловым (играл на скрипке, сам из Саратова) копали песок на бруствере окопа (в то время весь городок был изрыт окопами) и в снегу вдруг заметили какую-то белую материю. Разом выхватили из снега неизвестный предмет. Это была наволочка с подушки, а в ней две круглых буханки белого хлеба и килограмма два изюма. Оба побледнели как перед смертью. Дрожащими руками закопали обратно сокровища, и целый день ходили как помешанные, предвкушая объедение. Вечером, сразу после отбоя, отправились к окопу и на плетне тут же съели буханку хлеба и половину изюма.
Остальное решили загнать на базаре и купить табаку. Брали табаку такого, чтобы с одной затяжки дуреть. Я до училища не курил, но чтобы не всё время думать о еде, стал курить. Накуривались до тошноты и головокружения. Немецкие самолёты каждую ночь делали налёты на Саратов, бомбили «Креккинг» (нефтеперерабатывающий завод. – Прим. ред.), подшипниковый и аккумуляторный заводы. Страшно выли сирены, грохотали тяжёлые зенитки, которые стояли у нас в городе и будили нас ото сна. Как сумасшедшие мы прыгали с кроватей, хватали противогазы, лопаты и винтовки и бежали занимать свои места в обороне. Ожидали десанта. Томились по окопам. Наиболее толстокожие тут же засыпали в окопе. В газете писалось, что женщина – лётчик ночного истребителя – сбила за ночь несколько самолётов врага над Саратовом. Через неделю её портрет в чёрной рамке был в той же газете. Погибла в неравном бою».
О своём первом танке
Нижний Тагил, 1942
«Мы в бараке. В столовой варили мёрзлую капусту, т. е. щи, и на второе подавали ту же капусту, только выловленную из щей, или же кусочек омлета 3*3 см. Некоторые пропадали на сутки из расположения, только бы найти «спасительную бабу». Женились. Некоторые заедали свою карточку вперёд дней на 15-20 и как сумасшедшие рвались на фронт. Я продал свой костюм, вернее сменял на какую-то пожарную форму (чёрная пара из фланели), получил в придачу 3600 руб. и защеголял в обновке, оправдываясь тем, что чёрное лучше – не марается. Буханку хлеба съедал враз, а она стоила 250 руб. за 1,300 гр. Молоко, стакан – 15 руб.».
О первой встрече с немцем
Станица Аксай, Ростовская область, 1943
«Я в первый раз видел живого немца. И был очень заинтересован и удивлён, что немцы такие большие и здоровые. Сухое красивое лицо с беспокойно бегающими глазами, длинный белый чуб, свисающий до глаз, такая походка, которой ходят все лётчики, когда они в комбинезонах и унтах. Он удивился, когда увидел под сараем танк и что-то забормотал. Солдат, ведший его, наотмашь ударил его по морде, закричав: «Не туда смотришь, сволочь!», тот покорно, спотыкаясь, зашагал».
О вшах и бане
Ростовская область, 1943
«Наша часть двигалась вслед за немцами, которые поспешно отступали, не принимая боя. Станицы под Ростовом тянутся очень в длину. Есть станицы по 10 км в длину. Так что заезжая в станицу, мы не знали, что творится на другом её конце. Спрашиваем: «Давно был немец?» – «Да часа два назад». Ещё спрашиваем – «Да с полчаса», потом – «Вот недавно», и наконец – «Немцы в последних хатах». Несёмся туда, вырываемся за деревню, речка и подъём в гору... В бане мы не мылись очень долго, ещё в Саратове последний раз сменили бельё, так что пропахли основательно газойлем и обзавелись множеством вшей. Никогда в жизни не видел я на себе столько этой гадости. Вши располагались даже в воротнике шубы и в рукавицах. Бельё наше было смолёное от грязи и масла. В комнату входить нельзя, потому что всё это «подсобное хозяйство» в тепле сразу же оживлялось, и по телу шёл зуд. Дело доходило до того, что шутники, запуская два пальца за ворот, спрашивали: «Сколько тебе достать?». Достав нужное число вшей, под хохот других, лишних отпускали обратно за ворот».
Бой за станицу
Ростовская область, 1943
«Утром мы подошли к станице Генеральской. Когда мы подъехали, то там уже шёл бой. Танки «Тамбовский колхозник» горели, как факелы, кое-где валялись на снегу убитые и раненные пехотинцы и танкисты.
Мы с хода, прямо с возвышенности покатили на станицу, но немцы открыли такой огонь, что стало жарко. Заряжающий снял шинель и не успевал бросать в пушку снаряды. Я бил без разбора: по домам, сараям, по улицам. Но наша атака захлебнулась.
Мы теряли танки. Слишком открытая и ровная местность позволяла немцам бить не торопясь, на выбор. Мы же не имели определённой цели и били только по подозрительным местам. Снаряд попал мне в перископ и сорвал его. Я ослеп, т. е. не мог наблюдать из танка за полем боя. Скрипя зубами, приказываю: «Задний ход». Уползаю за холм на прежнее место. Атака не вышла. Осмотрел машину. Кое-где бронебойные пули воткнулись в броню и остались там. Перископ срезало как ножом. Если бы снаряд ударил чуть ниже, не вертеться бы больше голове на шее, её оторвало бы.
Через полчаса ринулись всеми танками на деревню. Шуму было много. Заряжающий не успевал заряжать. Пока заряжает пушку – трещу из пулемета. Всё горит: деревня горит, танки горят. Прильнул к прицелу. Из-за ограды блеснула молния и страшный удар по голове. Во рту сладко и тысячи разноцветных искр перед глазами. Тело не слушается, ползёт с сиденья. Всё! Уже лежа на боеукладке услышал второй удар и больше ничего. Очнулся – дышать нечем. Жарко. Ухватился за край люка и вылез по грудь. Свежий воздух, захваченный лёгкими, сразу удушил. И опять всё пусто. Очнулся в снегу. Механик заваливает меня снегом. На мне горит одежда. Деревня взята».
О конце войны
Берлин, 1945 г.
«Закончил войну в Берлине. Думаю, что если из моих сверстников из 100 оставались в живых трое, то из танкистов в живых оставалось полтанкиста. Потерял четыре танка – под Таганрогом, под Харьковом, в Польше и на Наревском плацдарме. Был трижды ранен, контужен, горел. Танкистов бьют снарядами, и не приведи бог испытать на себе удар снаряда по танку, в котором сидят четверо или пятеро кровных товарищей... Огненный кошмар, смерть, ужас. Война такая штука».