Удивительные рядом

Просматривая старые фотографии, невольно задумываешься: вот они – молодые, красивые, чуть старше тебя. Но между нами разница почти 60 лет. Какая жизнь была у того поколения, какие строили планы, чем отличаются от нас, сегодняшних молодых? Моя бабушка Елена Васильевна уверяет, что в ее жизни не было «ничего примечательного». На мой же взгляд, про ее сверстников – детей войны – надо снимать хорошие фильмы.  Родиться в оккупированной деревне Елена Васильевна Федоренко (Костюк) родилась в 1942 году в оккупированном немцами селе Станиловка Винницкой области. Фашисты, по рассказам ее мамы, с первого же дня чувствовали себя вольготно, забирали продукты, скотину, резали поросят, заставляли местных работать на них, молодежь угоняли в Германию. – Мама рассказывала, что даже скотина чувствовала что-то нехорошее, – вспоминает бабушка. – Немец придет, говорит: давай молоко. Начинает корову доить, а она даже не шевельнется, стоит, вся скукожится. А если бы дернулась, он бы, может, и застрелил ее. Только один ушел, другой заходит доить. Яйца искали – лазили на чердак с фонарями керосиновыми. А крыши все соломенные, как еще дома не сгорали. Полицаев развелось тогда, водили людей на работы, а если кто-то опаздывал, нагайкой по спине били. Хотя немцы всякие были, кто-то даже задолго до победы говорил: «Гитлер капут». Партизан вокруг не было, потому что лесов нет поблизости. Мама рассказывала, что однажды утром в апреле 1944-го все немцы как-то засуетились, собираться начали. А уже в обед наши в Станиловку зашли. Уморенные они были. Заносили сено в дом, на пол кидали и прямо одетые валились спать. Не просили ни есть, ничего. Очень были уставшие. Когда солдаты ушли, хозяева это сено, с грязью перемешанное, вилами из хат выносили.  Если о военном времени бабушка знает только со слов матери, то послевоенные годы запомнились ей очень хорошо. Помнит она подбитый танк, который солдаты бросили у них в деревне. И как они детворой его исследовали. Помнит и воронку от бомбы, упавшей у соседа Андрона в огороде. Эту яму со временем залила вода – еще одно место для детских игр.  Вместо хлеба – лебеда  Помнит она и послевоенный голод. Хотя детство свое до сих пор считает счастливым.  – В 47-м году не было ни хлеба, ни картошки. Ели лебеду. Помню, старики ходили с торбами по дворам – попрошайничали. Женщины в колхозе с утра до вечера – мужиков после войны мало осталось. Дети тоже рано к труду приучались. Меня ни свет ни заря будили утят пасти. Они по утренней росе каких-то мошек ловят, а я сонная бегаю за ними, спотыкаюсь.  В 1951-м все дети начали скарлатиной болеть, прививок тогда не было никаких. И нас всех отправили в город Погребище в больницу. Сначала все поодиночке в боксах лежали, а когда температура спадала – всех в одну палату. Вшей была тьма, нас под ноль обстригли. В школу все девчонки в платочках пришли. Потом уже полегче стало: на трудодни больше продуктов стали давать. Денег только не было. Чтобы купить что-то, мама пекла хлеб и несла его на базар. На вырученное можно было что-то из одежды купить. Конечно, она уже ношеная была. И то из школы приходишь – надо быстренько все снять, чтобы не запачкать. Обуви практически не было, мы уже с марта босиком ходили, ноги обморозили.  Радостью были праздники – Рождество и Пасха. В сочельник мама всегда рыбу жарила, коржики пекла, курочку. А мы соберемся детьми – человек по пятнадцать – и идем колядовать, а на Пасху – христовать. Придешь в хату, кричишь: «Христос воскрес!» – тебе яйцо дадут или конфетку. Один сосед всегда давал сливы забродившие.  Еще мы один праздник по два раза отмечали. В Станиловке была целая польская слободка. У них католические Рождество и Пасха. Вот мы сначала к ним ходили колядовать, а потом через две недели к своим. Детство было веселое. Хоть голодное и нищее, – вспоминает бабушка. Вместо тяпки – ключ радиста В 1956 году Елена, окончив 7 классов, пошла работать в колхоз. Полола свеклу, приглядывала за телятами. Но хотелось другой жизни, романтики. А уехать из деревни практически невозможно – у колхозников не было паспортов.  – Один раз увидела цветную открытку, на которой девушки в военной форме. Захотелось так же. В 1963 году пошла в военкомат и отравилась в армию. Девчонок тогда много служило. Я была радиотелеграфисткой, выучила азбуку Морзе, даже сейчас что-то помню. Жили в казарме, все у нас было как у настоящих солдат: инструктажи, построения, автомат учили собирать и разбирать, хотя я его и в руки боялась брать. Два с половиной года отслужила и уволилась гвардии рядовой, – улыбается бабушка.  Она служила бы и дальше – в армии одевали, платили зарплату, если бы не познакомилась с будущим мужем.  – Перед тем как замуж выйти, я сказала Володе: «Напиши своим родителям письмо, что думаешь жениться. И дай мне прочитать, что они тебе ответят. Если родители против, я за тебя не выйду». Не знаю, писал он или нет, но мне ничего не давал читать, сказал только, что не против они. Так что мы свадьбу три раза отмечали. Сначала в части: накрыли праздничный стол в казарме, позвали друзей. Потом у меня на родине, затем у мужа. Но меня там хорошо приняли, отцу его я понравилась.  Молодые супруги приписались учениками на станкостроительный завод в городе Лубны. Владимир стал токарем, Елена – сверловщицей. Маленького сына оставляли дома с бабушкой.  – Работа была не сказать чтобы тяжелая. Берешь чертеж, там намалевано, что и как нужно сверлить. Заготовку взял и сверлишь. Раньше даже в субботу работали, только на час меньше. Ничего, все успевали. Дома стирка, готовка. Постираешь на руках белье, потом его в чан и на печи керогазовой вывариваешь. Затем тянешь воду из колодца – выполаскиваешь все.  На заводе получали ученические – совсем мало. Но ничего, тогда и цены были другие. У нас даже понятия не было, что не хватает чего-то. Я донашивала одежду, которую до замужества еще купила. Все тогда так жили. У нас была фигурка петушка, внизу которой дырочка. Это был наш банк, мы в него свои деньги складывали. Если кому-то надо – берет оттуда. Очень хотелось свой дом иметь. Нас в квартирную очередь поставили, но ждать было долго, и общежитие не давали.  И молодая семья решила переехать.  За тридевять земель в Приморье – Сначала я в Крым хотела, но туда почему-то вербовки не было. Решили ехать на Дальний Восток. Родители мужа на меня обиделись, не хотели отпускать. Отец даже провожать не пришел. Добирались мы сюда на поезде 14 суток. А тут в это время как раз конфликт с китайцами был за остров Даманский. Одна женщина нам в поезде говорит: «Куда же вы едете, там война». А нам до лампочки. Приехали мы в село Поповка (Хорольский район) 8 марта 1969 года. Уже тепло, снега не было, все голое. И дом еще не построили для нас. Я и говорю мужу: «Давай, пока вещи не распаковали, обратно поедем». А он в ответ: «Тебе батька говорил не ехать никуда, а ты не захотела. Сиди теперь здесь». Вот я и сижу до сих пор.  Но дом нам быстро построили, дали землю, овощи, консервацию. Мы взяли себе кабанчика, назвали Цыганом, потому что черный был. Тут климат совершенно другой. Володя на Украине постоянно болел ангиной, а у меня насморк не проходил, потому что идешь на работу – мороз еще, а возвращаешься – уже ручьи текут. Ноги чуть промочил и уже болеешь. А здесь пару раз переболели, и все.  Сережку (сына) в садик пристроили, а сами в колхоз работать пошли. Вот так бежала я от него и все равно вернулась туда же. Дед твой токарем работал, а я в овощеводческом звене, – продолжает свой рассказ бабушка. – Самое страшное было для меня свеклу полоть. Ее сеют густо, и на одного человека большой участок отмеряли. Так мы пару лет в Поповке и прожили. Дочке годик был, когда Володя в милицию устроился.  Купили дом в Хороле, перебрались туда вместе с мамой, которая как-то приехала к детям в гости да так и осталась навсегда. В Хороле Елена Васильевна пошла работать в пошивочный цех. – Когда дед в милицию устроился, он минимальную зарплату получал. Помню, отправляли Сережу в летний лагерь в Кировку, так я, чтобы его собрать, продала отрез ткани. Тогда был в моде кримплен, мне его когда-то Володя по знакомству достал. Но и с голоду не пухли, были огород, хозяйство. Все жили как-то одинаково. Никто никому не завидовал.  Через девять лет деда твоего перевели работать в Ярославку, дали трехкомнатную квартиру, – продолжает вспоминать бабушка. – Как мне здесь нравилось: вода в хате, все удобства рядом. Когда в Хороле жили, за водой на колонку надо было идти. А бывало, что и там воды нет, тогда идешь на соседнюю улицу в колодец и на коромысле несешь ведра. А принести много надо было: и в дом, и скотину напоить. Зато потом снова дачу купили, опять хозяйство завели. Только отдохнули и снова впряглись. Сейчас я и не думаю, хорошо или плохо, что мы переехали. Какая разница, где жить, даже если бы на Украине остались.  Муж умер. Сын женился, дочка замуж вышла, у них свои дела. Так всегда было, так есть и так будет, – считает бабушка. Несбывшееся Моя бабушка до сих пор живет в Ярославке. В этом году ей исполняется 79 лет. Замороженные в молодости ноги, тяжелая работа и голодное детство напоминают о себе разными болячками. Но характер у нее все той же боевой девчонки, готовой хоть завтра на край света. С фотографий на меня смотрит красивая черноволосая девушка, а рядом сидит она же, только на 50 с лишним лет мудрее. И черную косу лишь слегка побила седина.  – Сейчас я бы, конечно, изменила свою жизнь. Если бы мама меня поддерживала, я бы, может, и пошла учиться после школы. Была у меня мечта, но не сбылась, на нее деньги нужны были. А где же их взять? В колхозе работали без выходных, не получали ничего. Но наработаешься весь день полусогнутый, домой пришел, обмылся слегка и на танцы. Мы не чувствовали усталости, по дороге домой еще песни горланили.  Взбалмошная я была, бестолковая. Есть люди умные, кто чего хотел – всего добился. А я и не знаю, чего хотела. Тогда бы мне ум, что сейчас есть, может быть, что-то и получилось бы. Вот так жизнь и прошла, старость наступила. Сейчас главное, чтобы на своих ногах быть, да и все. Марина ЗУБКО Фото из архива семьи Федоренко