Репин - тоже наше все!
К юбилею Ильи Репина (1844-1930) Третьяковка открыла проект года – гигантскую ретроспективу мастера, чье имя громче всех звучало в русской живописи второй половины XIX века. Музейный блокбастер грозит побить рекорды посещаемости.
Беспрецедентный масштаб – 300 произведений из 28 музеев четырех стран и семи частных коллекций – под стать маэстро. Долгая жизнь и трудолюбие, помноженное на талант, живой интерес к людям и неравнодушие к «проклятым вопросам» не прошли даром: Репин – такое же «наше все», как Пушкин. Кстати, вот и отражение социального перелома, выпавшего на их век: как поэт-аристократ воплощает дворянскую культуру, так сын военного поселенца из заштатного Чугуева – разночинно-демократическую. А что портретировал императора – так ведь эпоха выдвигала личности! За шесть десятилетий интенсивной работы он успел отразить так много явлений и написать столько лиц, что теперь его наследие – в ранге «энциклопедии русской жизни», как роман в стихах об Онегине. Неудивительно, что на выставке есть картина с Пушкиным: лицеистом он читает стихи, а Державин привстает в изумлении. Впрочем, есть и Гоголь, сжигающий рукопись, и Лев Толстой – на пашне, и вместе с женой, совсем старый, и мощный, в полный рост, босиком – хитрец Репин знал, как увлечь зрителя!
Довольно ли, чтобы публика ринулась смотреть картины, до боли знакомые по учебникам? Или, напротив, приманка – радость узнавания? Как бы то ни было, народ уже штурмует галерею. Ведь нам обещали показать актуальность художника, в чьих работах, как считает куратор проекта Татьяна Юденкова, мы найдем отражение истории страны, сравнивая себя с его моделями: «Теперь мы иначе видим искусство XIX века, но наша Россия – продолжение той, что писал Репин. Многие вещи, злободневные в его время, мы воспринимаем как остросовременные».
Репин оставил нам портреты едва ли не всех властителей дум своего времени
Избрав новую оптику, музей соединил известнейшие работы и нам не знакомые. Выставка вобрала все творческие периоды Репина от учебы в Академии художеств с ее библейскими темами, сквозь народнические сюжеты – до поздних лет. Хотя, кажется, герой так и не состарился: после 80-ти он не прекратил живописных исканий, даром что их плоды спорны. Зато он протягивает нам руку через весь ХХ век поверх споров о современном искусстве: смотрите, какой я был разный – продвигал критический реализм, мог писать как фотореалист, и к новейшим течениям припадал, будь то импрессионизм, модерн или экспрессионизм. Сочувствовал народу, делал портреты царей и сановников, получал огромные деньги и терял их, покупал имения и готов был работать бесплатно – а вы все еще спорите, прав ли поэт: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать?»
Три года назад в этих же залах на Крымском валу поразил небывалой востребованностью Валентин Серов. Казалось, русская классика давно неспособна «завести» публику, ан нет. В Третьяковку рвались стар и млад, стояли в очередях на морозе, азартно делали селфи на фоне портретов. Теперь ГТГ обещает положить конец ажиотажу: билеты «на Репина» –именные, по 600 рублей продают в интернете либо в кассе, но только заранее. Все должно быть чинно-мирно, но многолюдно. Впрочем, рекорды в 600 тысяч зрителей – ничтожно мало для мегаполиса с 25-миллионным «дневным» населением.
За год пережив две атаки (один вандал повредил полотно Репина «Иван Грозный и сын его Иван», другой украл эскиз Куинджи), ГТГ не стала делать вид, будто «в Багдаде все спокойно». Об участи картины с Грозным, еще в 1913 году порезанной сумасшедшим, говорит пустой прямоугольник на стене напротив входа. Рядом «Автопортрет за работой», созданный в 1915 году по заказу Игоря Грабаря, главы Третьяковской галереи, но так и не купленный. А ведь хорош: Илья Ефимович из-за болей в правой руке научился писать левой, потому палитру крепил к поясу, но взгляд у старикана цепкий и живой, и он еще всем покажет!
В этом позднем автопортрете проявилось даже что-то рембрандтовское
И впрямь не уставал показывать. Вплоть до последних лет, когда создал мажорное полотно «Гопак» – эта финальная работа доказывает, что и на склоне дней Репин не утратил интереса к цвету и новейшим веяниям. Контрастом жизнеутверждающей философии служит другой автопортрет, из дома-музея «Пенаты», провожающий зрителя к выходу. Зимой 1920-го художник написал себя в ушанке и зимнем пальто – в доме было холодно, нечем топить, вместо холста – клеенка: все сбережения «сгорели» после национализации. Эта пронзительная картина доносит чувства мастера, с революцией потерявшего родину, заказчиков, половину семьи…
Эмигрантом Репин стал поневоле: он доживал свой век в местечке Куоккала, где в 1899 году за крупную сумму – 10 000 рублей купил два гектара леса и летнюю дачу. В 1917-м «Пенаты» оказались в Финляндии, отпавшей от империи бывшей колонии. Сталин через своих посланцев звал мастера на родину. Репин же условием возвращения выдвинул требование вернуть ему конфискованные банковские вклады, хотя хитрил и давал «авансы», дабы вытащить из лап большевиков семью младшей дочери.
Мастер не переехал в СССР, несмотря на все увещевания. Тосковал, но боялся новой власти, которую заклеймил в холсте а-ля Босх «Большевик»: хам в гогочущей толпе отнимает хлеб у ребенка. Позже дела наладились – с выставки в Чехословакии купили много картин, состоялось чествование в Хельсинки. В благодарность маэстро передал часть своих работ приютившей его стране, и теперь в музее «Атенеум» финской столицы – солидная репинская коллекция; некоторые экспонаты, как и холсты из музеев Чехии, привезли в Москву.
Сильный ход кураторов – решимость предъявить зрителю не только хрестоматийные полотна и портреты знаменитостей, например, образы хирурга Пирогова, купцов Третьякова и Мамонтова, композитора Мусоргского или Петра Столыпина: их хватило бы на большую выставку. ГТГ сочла важными и поздние работы, схожие с Репиным-классиком разве что в неистовстве. На пользу автору строгий, лаконичный дизайн экспозиции: на светло-серых стенах красочные, композиционно сложные картины выиграли. Зрителя ведут «по хронологии», подобно страницам альбома, раскрывая один за другим пласты творчества. От сразу прославившейся картины «Бурлаки на Волге», созданной еще в студенческие годы с баснословным гонораром, мы движемся к грандиозному полотну «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года» – оно прибыло среди 80 экспонатов Русского музея.
Идя в Третьяковку, хорошо бы знать биографию художника, в которой успехи перемежались горестями. Кто теперь помнит, что внук его Дий (Дмитрий Юрьевич) был расстрелян в 1935 году за попытку побега из СССР, а отец Дия Юрий Ильич, сам одаренный живописец, покончил с собой в 1953-м. Что половину братьев и сестер Илья Репин потерял в детстве; что умерла в одиночестве его гражданская жена Наталья Нордман, столь яркая и жизнелюбивая на портретах.
Ах, эти репинские женщины, сколько их, и каких разных! От раннего портрета матери из Национальной галереи Праги до множества изображений дочерей, от строгой матушки Павла Третьякова до светских дам (в их числе баронесса Икскуль и дочь Льва Толстого Татьяна). От невзрачной первой жены, дочери академика архитектуры Веры Шевцовой, с которой не сложилось, до феминистки-вегетарианки Нордман, дочери адмирала и крестницы Александра II, кормившей гостей усадьбы «Пенаты» супом из сена. От ее неукротимой энергии и причуд пожилой мэтр за 15 лет устанет, а она, больная чахоткой, уедет и ни копейки от него не возьмет… И еще прекрасные дамы – певицы, меценатки, ученицы, одна другой краше и опаснее: Марию Тенишеву он изобразил как царицу, неожиданно выявив ее гордыню.
А вот начало этой вереницы: ступающие по дну моря мимо Садко красавицы подводного мира, в них молодой Репин зашифровал идеалы любимых им Рафаэля, Веронезе, Рубенса... Теперь и не верится, что именно эта картина на грани китча, созданная в Париже под впечатлением Салона, принесла звание академика! Но рядом – девочка-нищенка из французской глубинки, написанная правдиво и пронзительно. И так по всей выставке: полотна вроде «Крестного хода в Курской губернии» дополнены эскизами, вариантами, показывающими беспрерывные искания, как незнакомый нам «Крестный ход в дубовом лесу» из Чехии: начат раньше курского, дважды переписан, завершен спустя полвека в совсем иной манере…
Малоизвестное у нас полотно из Чехии «Крестный ход в дубовом лесу. Явленная икона» показывает совсем другое решение темы, чем хрестоматийный шедевр из Третьяковки
Мощь проекта, да и самого Репина – в дерзком многообразии. Спустя век заметна литературность его творчества, будто не живопись это, а летопись. Великий ли он художник? Каждый найдет свой ответ, увидев эту незабываемую выставку.