Заложники далекой войны на экране и в реальности
То, что случилось дальше, заслуживает отдельного разговора. Он сделал фильм под названием "Ташакор", потом еще один ("Ташакор. Послесловие") - его премьера состоялась недавно в большом зале Дома кино - и собирается делать третий. Следом за поисками сбитого летчика пошли расследования, связанные с другими пленными, новые поездки по всему свету, встречи, открытия и вопросы. В итоге Евгений Барханов сам оказался в плену - у этой трагической и очень непростой темы, где война, кровь, горе, слезы, подвиги и предательства. Об этом наш разговор.
Для начала давайте вернемся к истории со сбитым летчиком. Лет семь или шесть назад мне тоже о нем рассказал один из видных ветеранов той войны, но я тогда даже поспорил с ним, убеждая генерала, что это миф, что невозможно было скрывать информацию о пленнике все эти годы. Что вам удалось выяснить?
Евгений Барханов: Начнем с того, что мы начали свои поиски совместно с "дядей Сашей" - я так называю Александра Лаврентьева, полковника в отставке, который много лет отвечал за разыскную работу в Комитете по делам воинов-интернационалистов. Фамилия летчика действительно была в списках солдат и офицеров, пропавших без вести. Это пилот истребителя-бомбардировщика Су-17, старший лейтенант Сергей П., самолет которого в 1987 году пропал с радаров над хребтами Гиндукуша.
Лаврентьев, как и я, поверил в то, что этот человек жив и можно его найти. Проблема была в том, что по тем скудным данным, которыми мы располагали, летчик находился в одном из лагерей афганских беженцев на территории Пакистана, в т.н. зоне племен, куда иностранцам въезд категорически запрещен. Даже в Пешавар - ближайший большой город - человеку из России и то попасть трудно. Не буду раскрывать всех тайн, но в итоге мы туда приехали. Нашли посредника из числа местных пуштунов, который согласился устроить встречу с Сергеем П., но буквально в день нашего появления там этот человек был арестован за какие-то прегрешения и посажен в тюрьму.
То есть наскоком ничего сделать не получилось. Зато нам удалось раздобыть фото Сергея П., сделанное в зоне племен совсем недавно, - мы показали его судмедэксперту, и он с большой долей вероятности подтвердил, что это тот самый летчик. Мы также выяснили, что он женился на местной женщине, что пытался найти выход на представителей российского посольства. К сожалению, недавно этот человек умер, но мы располагаем видеообращением его супруги, которая обращается с просьбой о помощи ей и их общим детям.
Да, вопросы еще остаются, но я с этой историей настолько сжился, что постоянно думаю о судьбе офицера, прошедшего через войну, через плен, по каким-то причинам не сумевшего вернуться на родину. Согласитесь, есть повод для размышлений.
Да, есть. А для творческого человека - почти готовый сюжет. Причем, увы, этот летчик - далеко не единственный из числа солдат и офицеров 40-й армии, судьба которых все еще неизвестна, они числятся в списке пропавших без вести.
Евгений Барханов: Вы правы, в этом списке все еще значатся более двухсот имен. Несмотря на все усилия, которые предпринимал тот же Комитет по делам воинов-интернационалистов, когда его возглавлял Руслан Аушев, работу по розыску так и не удалось поставить на государственную основу. Она велась и ведется в основном силами энтузиастов и на скудные средства спонсоров. Вот как в нашем случае с попытками прояснить судьбу сбитого пилота.
Но ведь вы, насколько я понял, на этом не остановились? Давайте теперь перейдем к следующему эпизоду - к судьбам тех пленных, которые когда-то были освобождены с помощью Красного Креста и затем оказались в Швейцарии. Насколько мне известно, об этом в наших СМИ не было ни строчки…
Евгений Барханов: Надо отдать должное этой международной организации, она в те далекие теперь годы предпринимала серьезные усилия для того, чтобы спасти солдат, которые по тем или иным причинам оказались у моджахедов. Кстати, в официальной переписке нигде не встречается термин "пленные", по отношению к этим людям употреблялся термин "незаконно захваченные". Ведь войны официально не было, а значит, не было и пленных.
Наши власти сначала предложили представителям Красного Креста вывозить пленных в Индию, с которой у Советского Союза были хорошие отношения. Но это не нашло понимания. Последовало еще одно предложение: передавать пленных непосредственно советской стороне. В итоге же стороны сошлись на том, что "незаконно захваченные", а ныне "интернированные" после их выкупа у моджахедов два года будут содержаться на территории Швейцарии, где находится штаб-квартира этой международной организации, а затем, если захотят, то вернутся на родину, в Советский Союз. И в 1982 году три первых парня после плена оказались в центре Европы.
Сначала их поместили в тюрьму одного из кантонов, но далее встал вопрос: что делать дальше? Власти Швейцарии обязаны отчитываться за свои действия и за каждый потраченный франк перед своими налогоплательщиками. А тут какие-то иностранные граждане без документов и с сомнительным статусом… Затем с деньгами вопрос был решен: все затраты на содержание советских пленных взял на себя СССР. Так было до тех пор, пока спустя два года мы не отказались от услуг Красного Креста.
Всего за это время Швейцария приютила у себя одиннадцать бывших советских солдат. Восемь из них впоследствии вернулись на родину.
Интересно, что с ними было по возвращении? Ведь в плен попадали по-разному: и в ходе боя, и по разгильдяйству, и случались факты прямого дезертирства… А законы тогда были строгие.
Евгений Барханов: Представители наших компетентных органов встречали их в международном аэропорту, затем отправляли в Туркестанский военный округ, там определяли в войсковую часть, дислоцированную в Чирчике и сразу увольняли в запас с формулировкой в военном билете: "уволен по окончанию срока службы". Никакого наказания - даже если речь шла о добровольном переходе к моджахедам - не следовало. Таково было условие договора, заключенного между Москвой и Красным Крестом, и наша сторона его безоговорочно выполняла.
Но вернемся немного назад. Каковы были условия их двухгодичного содержания в Швейцарии?
Евгений Барханов: Через некоторое время солдат из тюрьмы перевели на ферму, причем по какому-то почти мистическому совпадению именно на то место, где сразу после Второй мировой войны содержались советские военнопленные, отказавшиеся возвращаться домой. Их было около тысячи человек. В память о тех временах остался посаженый ими дуб с табличкой - я его видел собственными глазами, когда шел по следам афганских узников в Швейцарии.
Кстати, в 45-м пленных швейцарцы все же выдали Советскому Союзу, и можно только догадываться об их дальнейшей участи. А вот с "афганцами" была другая история, им предоставили выбор: или возвращайтесь, или оставайтесь на Западе. Причем чиновники из Красного Креста, видимо, помня уроки 45-го года, поставили условие, согласно которому они могли в течение нескольких лет отслеживать судьбы тех ребят, которые изъявили желание вернуться.
Один из этих "интернированных" с фермы сбежал, добрался до Германии, где попросил политического убежища. Еще один остался в Швейцарии, а третий невозвращенец в итоге оказался в Австралии.
Михаил Говтва, как и я, служил в провинции Гардез в нашей десантно-штурмовой бригаде. Третий батальон. У него вышел серьезный конфликт со старослужащими или, проще сказать, "деды" на него наехали, и он решил искать защиты в штабе бригады, который располагался в пятидесяти километрах от батальона. На полпути "духи" его и повязали. Это довольно типичная история для тех лет и той войны. Он из тех, кто вернулся.
Еще одна страница этой печальной саги связана с пленными, которых освободила американка Людмила Торн, основавшая вместе с художником Михаилом Шемякиным специальный комитет по освобождению наших солдат. Ей, судя по разным источникам, удалось вывезти в США и Канаду то ли шестнадцать, то ли восемнадцать человек. А их судьбу у вас получилось проследить?
Евгений Барханов: Русская эмиграция в те годы живо интересовалась этой темой, был объявлен по всему миру сбор средств, в журнале "Посев" публиковались подробные отчеты: сколько собрано, сколько потрачено. И вот на эти собранные деньги Людмила Торн выкупала у моджахедов наших мальчишек. За каждого отдавала от двадцати до пятидесяти тысяч долларов - по тем временам это были большие деньги.
Из тех, кого освободили при ее посредничестве, в Союз вернулись только двое, и, насколько я знаю, оба были подвергнуты уголовному преследованию. Уже в новые времена вернулся еще один, он сейчас живет в Бердянске и по телефону рассказал мне много интересного - и про неволю, и про то, как складывалась жизнь за океаном.
В ходе наших поездок и расследований я услышал столько поразительных историй - там есть все: дружба и предательства, мужество и трусость, доблесть и мародерство. Получилось так, что случайный эпизод со сбитым летчиком стал началом целого этапа в моей творческой жизни, и, когда этот этап закончится, я теперь не знаю. Вот, к примеру, все слышали про восстание наших пленных в пакистанском лагере Бадабер, но мы выяснили, что таких восстаний было несколько и все они жестоко подавлялись.
И разве не наш общий долг выяснить имена погибших героев? И разве могу я забыть о том, что матери все еще ждут своих сыновей?
За фильмы вам большое спасибо. Но теперь давайте спросим: разве это правильно, что в нашей огромной и небедной стране нет государственной структуры, которая бы системно занималась розыском погибших и без вести пропавших воинов? Нет нигде централизованного банка данных или архива по этим лицам. Информация поисковиков, подобных вам, разрозненна и частично утеряна. Это несправедливо - и по отношению к самим воинам, и по отношению к их родителям, их близким. И это недальновидно, если учесть, что войны и вооруженные конфликты с участием наших солдат не исключены в будущем.
Евгений Барханов: Вы абсолютно правы - вот и все, что могу сказать на это. И ведь надо спешить, пока живы свидетели и участники тех событий, пока они хранят память об эпизодах войны и о своих пропавших товарищах.