Дело было на Донбассе. Главный рисунок Марии Волковой

Память о Великой Отечественной. Не парадная, а живая, истинная, передающая, как в крохотной капельке воды, все величие и весь трагизм тех далеких дней и лет. Казалось бы, еще недавно перед нами был почти бездонный ее кладезь – наши собственные семейные истории, рассказы тех близких, кто прошел ее на фронте и в тылу. И вот их нет... Почти никого. Остались мы, дети и внуки поколений победителей, сегодняшние 40-, 50-, 60-летние, слышавшие правду о войне от тех, кто ее знал доподлинно. Что ж, нам остается только успеть передать эту бесценную эстафету дальше – нашим детям и детям наших детей. Мы просто обязаны это сделать.

Бабушка Маруся о войне вспоминать не любила. А что вспоминать? Без малого два года оккупации с унижениями, голодом и вечным страхом смерти или отправки на работы в Германию? О чем тут рассказывать? Уж и не знаю, как вышло, что мне посчастливилось услышать историю, которой хочу поделиться с вами. Разве что на правах любимого внука, не вылезавшего из детской библиотеки, которой она руководила? Да, впрочем, какая разница…

— Маша, ну ты же можешь! Все ж знают, что ты в школе лучшей художницей была! Ну, сделай… Очень надо!

Говоривший это мужчина стоял, пригнувшись в тени яблони, так, что увидеть его можно было только подойдя вплотную. Сказывалась приобретенная привычка красться и прятаться. Пара фигур его спутников в темных пальто, маячивших в отдалении, и вовсе сливались с темнотой. Его собеседница, совсем молоденькая девушка, то и дело оглядывалась через плечо, зябко куталась в большую, явно с чужого плеча фуфайку. Из-за нависших туч ночное небо казалось потолком погреба. Или той самой землянки, в которой она и две ее сестры жили вот уже скоро год, вышвырнутые немцами из собственного, их отцом построенного дома. Приглянулся, вишь, герру офицеру.

Партизанское движение на Донбассе было слабым. И никак не в силу неготовности местных жителей сражаться с врагом. Как организовать сопротивление в местности, где три чахлых дерева уже считаются густым лесом? Ровные, как стол, степи, кое-где перерезанные оврагами, по-местному балками, да «горы» в виде шахтных терриконов. Особо не попартизанишь. И тем не менее, борьба в тылу оккупантов велась – в основном силами небольших групп подпольщиков, пытавшихся навредить ненавистным фашистам чем только можно. Вот только судьба у большинства этих группок сложилась трагически, не только лишь у одной всем известной «Молодой гвардии» из Краснодона.

Всего этого в ту далекую осень 42-го девушка Маша, конечно, не знала. Но вот кто перед ней стоит и о чем просит, понимала прекрасно. Ночному гостю, которого она раньше видела несколько раз в горкоме комсомола, а как-то даже в стенах родной школы, и двум его спутникам до зарезу нужно было попасть на железнодорожную станцию, которую фрицы охраняли как зеницу ока. О том, чтобы подобраться туда вообще незамеченными, не стоило и мечтать. Пристрелят на подходе, даже не спрашивая документов. Вот и родилась у подпольщиков безумная в своей отчаянной смелости идея: изобразить из себя полицаев. Тогда подойти прямо к «железке» можно будет даже держа на виду оружие! Главное, чтобы на рукаве гражданской одежды была приметная белая повязка, указывающая на принадлежность к Hilfspolizei.

Проблема была в том, что придушить по-тихому парочку (а тем более троих) фашистских прислужников они, может, и сумели бы. Вот только их исчезновение, скорее всего, вызвало бы переполох, который испортит все дело. Тут и вспомнили о девушке, которая, как кто-то сказал, «запросто что хошь нарисует»! И вправду, кто там в сумерках или темноте разглядит, что красуется на рукаве пальто – взаправдашний кусок ткани с надписью и печатью, выданный в комендатуре, или тщательно намалеванная подделка? Если, конечно, «копия» в точности будет соответствовать оригиналу.

— Ну, Маш… Тут делов-то! Извести с мелом развести – да и нарисовать! Мы тебе хоть кисточку соорудим, хоть что! – Просивший старался быть убедительным, но особо не напирал, прекрасно понимая, на что подбивает девчонку.

«Ну да, делов… А возьмут их? Ведь все же в петлю угодим!» Вчерашняя школьница давно уже не была той смешливой и наивной девчушкой, которая осталась где-то там, в июне 1941-го. Отец успел вывезти за Урал шахтное оборудование, а за семьей вернуться не смог. Пытались уйти на Восток сами, но где-то там, в мерзлой степи осталась могила умершей прямо в дороге матери. Осиротевшие три сестры, среди которых Маша была средней, вернулись домой, а дома-то и нет больше… Хорошо хоть в землянку пустили. Могли бы и пристрелить. Сколько ведь людей уже убили, гады!

Она и вправду рисовала так, что все диву давались: «У вас талант!» Восхищались, советовали учиться дальше. Сомнений не было: закончить школу — и в художественный институт, может, даже в Москву. Вот только вместо этого пришла война.

Муж старшей сестры на фронте с первых дней – красный командир, минометчик. Да за одно это расстрелять могут, если кто донесет. А за помощь подпольщикам… Маше стало страшно так, что захотелось, как в детстве, зажмуриться, не видеть ничего вокруг, сбежать, как от страшного сна.

От дома раздался гогот и обрывки немецких фраз. Гуляют, черти сытые… Чего б им не гулять?! Все у нас забрали… Ан нет, не все!

— Скидайте пальто! И кисточку делайте, раз обещали. Известка есть с мелом – мы землянку белили недавно. А вы мне показывать будете, как правильно. Да давайте уже, время позднее!

Маша спокойно и сноровисто принялась за любимое дело, отрешившись от всего вокруг.

Не спала она до утра… И слышала, как на станции что-то грохнуло — да так, что звон пошел на полгорода. Дошли? Или, может, просто бомбили наши? Этого уже никто не узнал. Вот только у квартировавших в доме фрицев веселости как-то сразу поубавилось.

Тех людей, пришедших ночной порой и растворившихся во тьме с детально прорисованными ее рукой «повязками», Маша больше никогда не видела. И, конечно, никому и никогда не рассказывала об этом случае. Еще скажут: «Примазывается! Тоже, подпольщица выискалась…»

Немцев выбили с Донбасса в 1943 году. Маша пошла работать в шахтный трест чертежницей. Там ее приняли с распростертыми объятиями: разрушенные шахты нужно было восстанавливать как можно скорее, каждый специалист был на счету. Памятью о тех годах стала медаль «За доблестный труд в тылу».

Мария Волкова так и не поступила в художественный институт. Живопись, холсты, мольберты, выставки – все это осталось в девичьих мечтах, перечеркнутых войною. Трудилась в шахтоуправлении. Потом возглавила в Чистякове (ныне — Торез) городскую детскую библиотеку. Она считала себя очень счастливым человеком: ведь и она, и ее сестры уцелели в аду оккупации. Карандаш или кисть она брала в руки все реже, для души. И все-таки… До конца жизни она верила, что свой главный рисунок все-таки сделала — той далекой осенней ночью 1942 года.

Автор:

Александр Харалужный

Использованы фотографии:

сайт "Летопись Донбасса"