Ретроспектива начала АТО: как гражданский конфликт стал гражданской войной
Собкор «Ридуса» вспоминал, как все происходило.
Вторую неделю апреля 2014 года можно, не погрешив против истины, назвать поворотной в судьбе Донбасса: 7 апреля была провозглашена Донецкая Республика, 12 числа началось противостояние в Славянске, 13-го — принято решение Совбеза Украины «О неотложных мерах по преодолению террористической угрозы и сохранению территориальной целостности Украины», на следующий день указ и. о. президента Украины Александра Турчинова за номером 405/2014 о начале АТО был опубликован и вступил в силу.
Гражданский конфликт стал гражданской войной. Собкор «Ридуса» вместе с участниками тех событий вспоминал, как все тогда стремительно происходило.
Когда говоришь с дончанами — как непосредственными участниками, так и теми, кто до поры оставался в стороне, — о событиях шестилетней давности, о событиях той весны, поражает, насколько быстро может быть сломан привычный уклад жизни, насколько стремительно общество может прийти в движение и измениться бесповоротно. Думается, это важный урок и в нынешней тревожной ситуации, когда объявленная пандемия и меры борьбы с нею уже выявили массу до поры дремавших социальных противоречий.
С первой собеседницей мы говорим в саду дома на одной из «опасных» окраин Донецка, где она живет с той самой весны. Дом этот она снимает у хозяйки; ее собственный остался «на той стороне».
Над столом в саду цветет старый абрикос, слышны недалекие «прилеты» 82-х мин и тюканье крупнокалиберного пулемета. У Евы — назовем ее так — на момент Майдана был небольшой бизнес.
— Один хлопец, что со мной работал, сейчас служит танкистом в одном из подразделений ДНР, — говорит она. — Остальные — кто где…
— Зимой 2013—2014 года я, как и все, следила за событиями на Майдане. У меня к тому же есть знакомые в Киеве. В том числе были знакомые из «Беркута». После того как случилась стрельба 20 февраля и затем переворот, они мне писали, как там все происходило. Поэтому я уже понимала, что и у нас хорошо не будет. Один киевский знакомый даже ездил к нам с «миссией дружбы», как это тогда называли, то есть беспорядки устраивать. Он мне уже потом об этом сказал, конечно. Когда я спросила, зачем ездил, он ответил: «Нам неплохо заплатили». После этой вылазки он сразу поехал отдыхать на море, в Бердянск, кутил там с подругой недели две. То есть, действительно, нормально им заплатили, — рассказывает собеседница «Ридуса».
И вот сначала были стычки с этими приезжими ребятами, потом уже наши местные активисты начали захваты, захватили то же здание ОГА. Я в этом не участвовала. Я вообще беспорядок не люблю. Мое личное участие началось тогда, когда знакомый водитель автобуса сказал, что по Славянску стреляет украинская армия и нужно вывезти оттуда женщин с детьми. И мы поехали. На обратном пути автобус дважды прошило пулями, насквозь. А ты представь, сколько там людей набилось! Чудо, что никого не задело. Ну, выехали вроде, мне приспичило в туалет. Водитель остановился, я вышла, сошла на обочину, гляжу — труп. Вот с этого трупа я и поняла, что началась у нас война, — говорит Ева.
— А в Донецке в то время люди еще жили нормально. И по телику тогда у нас этого не показывали особо — что в Славянске уже окопы, стрельба, трупы, — отметила собеседница.
— Зачем люди выходили на митинги в апреле 2014-го, по твоему ощущению?
— Не хотели оставаться в Украине после переворота. Хотели независимости Донбасса. Тем более люди, и я лично, были в курсе, сколько у нас денег уходит на Киев. Мы будем отдавать им заработанные Донбассом деньги, а они нам будут указывать, как жить, на каком языке разговаривать, — странное положение, да?
Со вторым собеседником мы встречаемся в пабе в центре Донецка. Общепит по карантинному делу работает до 18 часов, но все же работает.
Геннадий — крепкий молодой человек, спортсмен, даже в пабе пьет чай, до войны занимался экономической безопасностью и жил в Енакиево.
— Я человек на самом деле не военный, — опережает он мой вопрос. — Но в начальный период имел, конечно, некоторое отношение. У нас все началось даже не весной, а в январе 2014 года. Националисты из Киева и с Западной Украины автобусами приезжали к нам с целью захвата местных администраций, милиции и прочих структур. Сотрудники нашего ГАИ сливали нам информацию об их передвижении, затем мои близкие товарищи их останавливали, разговаривали, в итоге они уезжали. Ожесточения тогда не было еще, поэтому все ограничивалось мужскими разговорами. Если бы мы знали, как все повернется, возможно, вели бы себя жестче… Потом они, как правило, ехали в Донецк и пытались что-то провернуть там.
Вообще в Енакиево при Януковиче действовала и ячейка партии «Свобода», и активисты УПА работали, никто их деятельность не пресекал. При этом движение «Донецкая республика» и пророссийские движения преследовались СБУ даже при Януковиче. Говорят, был такой у Януковича гениальный план — вырастить себе карманного конкурента в лице Тягнибока и с блеском его победить, поэтому националистам и был дан зеленый свет…
И вот в феврале произошел переворот в Киеве, и люди у нас начали более активно собираться, чтобы отстаивать свои права. У нас город небольшой, поэтому это произошло быстро. Про войну тогда никто не думал, — говорит собеседник «Ридуса».
— Но еще до официального начала АТО уже пошла украинская боевая техника, они пытались блокировать города. Мы старались не проявлять агрессию к военным, не уподобляться майданутым. Все было пока на уровне разговоров. То есть мы им говорили: «Ребята, поймите, вас тут никто не ждет». Они кивали и говорили: «Вы тоже поймите, у нас приказ». А милиция в Енакиево и в Горловке сразу приняла сторону народа, в Горловке только начальник горотдела и один из его заместителей пошли против. Первый был не местный, незадолго до этого купил должность и не успел отбить свои деньги, а второй уж не знаю почему. Война же у нас началась, я думаю, когда от гражданских беспорядков и даже стычек украинская армия под Славянском перешла к обстрелам домов мирных жителей. Это всех потрясло и возмутило.
— Что интересно, когда мы начали с ними воевать, одни пошли за Донбасс как часть России, другие — за Новороссию как отдельное государство, третьи вообще воевали за Украину. За нормальную Украину, конечно, федеративную и без национал-радикалов, — отмечает собеседник. — Логика была такая: победим, а потом уже разберемся. Это, думаю, произошло потому, что Донбасс был занят больше работой, а не политикой, и все наши действия были ответами на агрессию киевских националистов. Более того, в начале событий большинство местных активистов согласились бы на автономию по принципу «вы там у себя в Киеве делайте что хотите, а нас эти бесконечные Майданы уже достали».
Нам был нужен свой местный губернатор, которого местные и выберут, у него должны были быть полномочия назначать глав силового блока и возможность вести региональную экономическую политику, потому что многие наши предприятия завязаны на Россию и Евразийский экономический союз, а в Европе нашу продукцию никто не ждет. И язык украинский чтобы нам не навязывали. Всё. Вот эти три пункта. Но они продолжали давить, и тогда возникла сначала идея независимости, причем не только Донбасса, а всей Новороссии. А после Крымского референдума появилась надежда войти в состав Российской Федерации. Вот так все развивалось.
Третий мой собеседник — Геннадий Горелик, активист объединения «Донецкая республика», затем депутат Верховного совета ДНР первого созыва. Горелик коренной дончанин, дом его прадеда в старой Юзовке — одна из городских достопримечательностей. До войны занимался бизнесом и музыкой, блюзмен.
— Насколько известно, ты принимал непосредственное участие в событиях весны 2014-го в Донецке.
— 6 апреля мы вошли в ОГА. Причем это было уже не первое взятие. Первый раз мы вошли в ОГА еще 1 марта 2014 года, тогда был огромный митинг и никто нам особо не препятствовал. Второй раз это случилось 3 марта, и вот тут было уже серьезно, потому что в тот день было заседание депутатов Донецкой области и мы пошли для того, чтобы убедить депутатов принять наши требования, при этом речь тогда не шла ни о каком сепаратизме…
Люди хотели в основном, чтобы деньги, которые зарабатывает Донбасс, оставались в Донбассе, а мы дисциплинированно платили налоги и нам не говорили что мы якобы «дотационный регион». Здание тогда уже охранялось, там стояли какие-то казачки украинские, мяли кулачки. Но обошлось без крови. Хотя депутаты стали выбегать, их ловили и загоняли обратно, чуть ли не пинками. Но они как приняли наши требования (заявление депутатов Донецкого областного совета «Об общественно-политической ситуации в Донецкой области» от 3.03.2014. — Прим. «Ридуса»), так на следующий день их и отменили, а потом ушли в отпуск.
Затем 13 марта был проукраинский митинг на площади и попытка сноса памятника Ленину. Я был в гостях, мне позвонили, и мы с мужиками прибежали на площадь, с голыми руками. То есть из нас никто заранее не готовился к стычкам, как будут писать потом проукраинские СМИ. Тогда же пролилась первая кровь, погиб парень из националистов, кто-то пырнул его ножом в толпе. Милиция тогда еще подчинялась Киеву, и действовали они скорее так: защищали их от нас. Но и нас не били, надо отдать должное, вели себя очень выдержанно.
— То есть они развели противостоящие стороны, так?
— Ну вроде того, хотя потом нацики кинулись бежать вниз к Кальмиусу, мы за ними, и мы их, конечно, били. Пруты, оружие — это все они привезли с собой, а мы отобрали.
— Вернемся к третьему штурму ОГА, 6 апреля.
— Тоже штурма как такового не было. Пэпээсники не противодействовали, мы зашли, в здании было пусто. 7 апреля Володя Макович зачитал акт о независимости Донецкой Народной Республики. Я вышел из зала и пошел строить баррикады, — рассказывает Горелик.
Первую баррикаду, которая потом почему-то называлась „номер 6“, под моим руководством и построили. Потом баррикады начали расти как грибы, и скоро ОГА была окружена ими аж в три кольца. Люди привозили нам сигареты блоками и куриные окорочка, мы их жарили на огне, который разводили в бочках. Приходили мужчины, женщины, оставались, сидели. Мы им говорили: уходите, завтра может быть штурм. Они не уходили. Донецк пришел сказать, что он — не Украина. После Крыма еще и надежда появилась на вхождение в состав РФ, — вспоминает собеседник «Ридуса».
— В принципе, еще до того как 13—14 апреля Турчинов объявил нам войну, уже было такое положение — не война, но и не мир. Мы вот точно знали, что ОГА отдавать нельзя, и готовы были там умереть. Крыша ОГА была завалена ветошью, стояли канистры с бензином на случай высадки с вертолетов. Все было очень серьезно уже, — говорит Геннадий. — Так что, когда Турчинов объявил нам этот свой «джихад», мы — по крайней мере я и люди вокруг меня — были уже психологически готовы им противостоять.
После объявления АТО простые люди, женщины в том числе, приходили и просили оружие. Тогда я понял, что Украине остается только два варианта — или залить Донбасс кровью, или оставить в покое, — замечает Горелик.
Бывший командир донецкой «Альфы» Александр Ходаковский на вопрос, как и почему он принял сторону народа, ответил, что «не переходил на сторону народа — это заблуждение».
— Я начал на Майдане, продолжил в Донецке и повел за собой тех, кто за мной пошел, — пояснил Ходаковский. — Мы несколько по-разному смотрели на перспективы с теми, кто недоосознавал последствий, — им я предоставил митинговать, а сам начал собирать тех, кто готов был пойти дальше митингов. Дело в том, что наши активисты не видели майданных на Майдане, а я их штурмовал, — поэтому у нас разное восприятие. Я уже был в том состоянии, до которого активистам предстояло еще дойти.
Можете формальной датой считать возвращение моего подразделения с Майдана в Донецк — это было 22 февраля. Когда, отмывшись от дорожной грязи, я вышел на площадь Ленина и не увидел никакого «народа» — только одну палатку коммунистов у памятника, — я сразу начал действовать. Я никак не формализовал для себя этот акт — просто отпустил из подразделения желавших уехать, а с остальными начали собирать ополчение. Создал общественную организацию, захватил помещение «Молодых регионов» по Шевченко, 2, и стал создавать батальон, — заключил собеседник «Ридуса».