Про Советский Союз. Цены и зарплаты. Окончание.
Продолжим о зарплатах в Советском Союзе. В культуре были низкие зарплаты. Я имею в виду, например, музейных и библиотечных работников, вероятно, считалось, что работать в культуре так интересно, что работники должны ещё приплачивать за то, что имеют возможность этим заниматься. Низкие зарплаты были у учителей и у врачей. Советская власть не хотела вкладывать капитал в человека, ни в его здоровье, ни в его образование.
Очень низкие зарплаты были у инженеров. Инженеры получали намного меньше, чем рабочие, которыми они руководили. Про зарплаты инженеров рассказывали анекдоты. Приведу два анекдота. Армянское радио спрашивают, может ли инженер, живя на свою зарплату, позволить себе купить автомобиль. Два дня нет ответа. Спрашивают, почему не отвечаете? Ответ – извините, всё время смеёмся. И ещё анекдот. Два уркагана стоят под мостом, где легче всего остановить прохожего. Дело происходит в Одессе. Один уркаган говорит другому: «Жора, нам везёт, какой-то хмырь идёт. Хмырь, ты кто такой, чем занимаешься?». «Я пивом в палатке торгую». «Скидай робу. … Жора, нам опять везёт, ещё хмырь идёт. Хмырь, ты кто такой?» «Я рабочий, передовик производства, стахановец». «Скидай робу. … Жора, нам таки-окончательно везёт, ещё хмырь идёт. Хмырь, ты кто такой?» «Я инженер». «Жора, дай ему шо-нибудь из робы».
Высоко оплачивали учёные степени, кандидатскую и докторскую. Человек, защитивший диссертацию, оставаясь на той же работе, на которой был до защиты, и выполняя те же обязанности, начинал получать вдвое больше, чем до защиты. Я, признаться, никогда не могла понять этой логики. Ну, платили бы надбавку за учёную степень, пусть даже 30%, но почему вдвое больше за ту же работу? Сколько зарабатывали представители так называемой номенклатуры, я не знаю. Но их положение определялось не зарплатой, а другими привилегиями. Они питались в кремлёвской столовой и лечились в кремлёвской больнице, а в регионах – в местных аналогах кремлёвской столовой и кремлёвской больницы. В ЦНТБ по архитектуре и строительству со мной работала Ирина Александровна, муж которой был прикреплён к кремлёвской столовой. Он не ходил обедать в эту столовую, а получал то, что ему причитается, сухим пайком. Тех продуктов, которые он получал, хватало на всю семью, состоявшую из трёх человек, он, жена и взрослый сын. И продукты, которые он получал, были совсем другого качества, чем те, которые были в открытой продаже в магазинах. Ирина Александровна в обеденный перерыв предлагала мне какое-то угощение. Я говорила: «Спасибо, я из дома принесла такие же бутерброды, как у вас». А она говорила: «Не отказывайтесь, ваши бутерброды совсем не такие». И действительно, колбаса в моих бутербродах была совсем не похожа на колбасу в бутербродах Ирины Александровны. Те, кто получал привилегии, как правило, не хвастались ими, а, напротив, скрывали это. Как-то сын Ирины Александровны Андрей на свой день рождения принёс на работу батон варёной колбасы. Сослуживцы стали спрашивать, что это за колбаса, откуда такая колбаса, Андрей растерялся и испугался, даже не знал, что ответить. Но кто-то из сослуживцев его выручил, сказал, что Андрей живёт в центре, ярдом с Елисеевским гастрономом, и, возможно, в Елисеевском гастрономе продают такую колбасу. Андрей очень обрадовался, сказал: «Да-да, мама всегда отоваривается в Елисеевском гастрономе». Однажды Ирина Александровна на день рождения подарила мне небольшую коробку конфет. Я в день рождения поставила её на стол. А среди гостей была подруга и однокурсница Лены Ира, увидев неоткрытую коробку, она спросила: «Откуда у вас такие конфеты?». Я спросила: «Чем эти конфеты отличаются от других? Ты их даже не попробовала». А Ира сказала, что такая штриховка на коробке бывает только у конфет из кремлёвской столовой.
Я написала в прошлом посте, что продукты питания в Советском Союзе были дешёвые. На еду денег всем хватало. Но большинство советских людей проживало всю зарплату. Сбережения были у немногих. То, что теперь называется Сбербанком, называлось тогда сберкассой, и сберкассу очень рекламировали, убеждали людей хранит деньги именно в сберкассе, лозунг был что в сберкассе «трудовая копейка рубль бережёт». Но хранить советским людям было нечего. А вот одалживать одалживали. В каждом учреждении была касса взаимопомощи, все платили взносы в эту кассу. В кассе взаимопомощи можно было взять краткосрочную ссуду, перехватить стольник до ближайшей зарплаты; краткосрочную ссуду нужно было вернуть через месяц. А можно было взять долгосрочную ссуду, её возвращали в течение года, каждую зарплату. У нас в ЦНТБ кассой взаимопомощи занималась Нелли Ибатулина. В день получения зарплаты Нелли сидела рядом с бухгалтером, который зарплату выдавал, и сотрудники, получив зарплату, возвращали Нелли ссуду. Однажды Нелли пришла с обеденного перерыва и сказала мне, что в нашем мебельном магазине «дают», или «выбросили», холодильники «Минск-18». Это очень хорошие холодильники. И Нелли выписала мне чек. В обеденный перерыв я могу пойти в магазин, оплатить холодильник и доставку. Я сказала, что у меня как-то в сумочке не лежит сумма, достаточная для покупки холодильника. Нелли сказала, что она уже оформила мне долгосрочную ссуду. Нам привезли «Минск-18», и свой маленький «Саратов» мы вынесли из дома и поставили ярдом с баками для мусора и прикрепили к нему надпись «Холодильник работает». Через несколько часов мы увидели, что нашего «Саратова» возле мусорных баков уже нет. Каждый год мы брали в кассе взаимопомощи долгосрочную ссуду перед отпуском. Отпуск стоил дорого, дорога на юга, жильё, которое мы снимали в частном секторе, и вообще в отпуске хотелось жить широко. То, что называется шопинг, мы тоже откладывали на отпуск. Не в отпуске у нас времени на шопинг не было. В Каунасе, куда мы ездили в гости к моему дяде Грише, я уже о нём говорила, можно было купить то, чего в Москве не купишь. К дяде Грише мы ездили каждый год на «весенние каникулы». Они состояли из двух дней первомайских праздников, 9 мая, двух выходных между первомайским праздником и 9 мая, и два-три дня мы брали в счёт отпуска, и получалось 10 дней. А весна в Прибалтике казалась нам изумительно красивой.
Вот, собственно, всё, что я хотела сказать о материальном положении советского человека, или, вернее, рядового москвича.