«Виват, мой внутренний туризм и внутренняя эмиграция!»
Сергей ГЛАВАЦКИЙ
Родился в Одессе в 1983 году. С 2002 г. – председатель Южнорусского Союза Писателей, с 2006 г. – председатель Одесской областной организации Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины», с 2011 г. – выпускающий редактор литературного журнала «Южное сияние», с 2013 г. – председатель оргкомитета международного арт-фестиваля «Провинция у моря».
Автор публикаций в изданиях России, Украины, ближнего и дальнего зарубежья, книг «Неоновые пожары» (2006), «Апокалипсис Улыбки Джоконды» (2008), «Падение в небесах» (2016). Живет в Одессе.
Право на тишину
1.
страна гражданского абьюза,
народ твой весь инакомыслит,
и кто-то должен их поюзать,
людей, которые прокисли.
но ты же можешь приструнить их,
как струны, их мозги настроить.
заводы шьют больницам нити,
в больницах рты зашьют героям.
ты в тренде, ты тюрьма, концлагерь,
голодоморы, этноциды,
конвульсии твоей клоаки
слышны до самой Антарктиды.
решетки глушат разговоры,
для воспитанья все готово,
и нам неведомо, как скоро
в последний раз ты дашь нам слово.
2.
Нам зачитали все права:
На тишину имеем право,
На безъязыкие слова,
На кляп для собственного нрава,
Законсервированный рот,
Забетонированный разум,
На от ворот нам поворот,
И прямо до тюрьмы, и сразу.
По одному ходить в кабак,
Читать себе стихи при встрече,
Но: изъясняясь хоть бы как
На вымирающих наречьях.
На ложь имеем право мы,
Которую сказать не сможем,
А если нет, то до тюрьмы
Нас отвезет в такси прохожий.
Еще имеем право на:
Глухой отчизне не перечить,
А если нет, то и она
Нас урной тихой обеспечит.
Гасящим лампы – шаг до тьмы,
Лучам – полшага до расправы.
Одна есть радость – то, что мы
На тишину имеем право.
3.
Здесь не замечен был последний взрыв,
В темницах сгнили новые миры,
И мы не знаем правил той «игры»,
В которую нас всех живьем продали.
Долги свои мы спутали с мечтой,
Реторты душ заполнили тщетой,
И бедность победили нищетой…
Чего уж нам заглядываться в дали?
Зеленый свет не видели в упор,
И с истиной вели бессвязный спор,
Перековав орало на топор…
И мёртвые лежим в трухе ристалищ.
Храни меня, холодная земля,
Впитайте нас, озимые поля…
Мы лишь сырьё для газа и угля,
И топливо для будущих баталий.
***
Воспоминаний больше нет.
Я знаю, истина в огне.
Мое лицо – идущий снег,
У всех вокруг такие рожи.
У каждого есть свой кессон,
Наверно, просто не сезон,
У века гробовой фасон,
Квадратных выводок матрешек.
Вся твердь – бесцветная зола,
А человек – он белый флаг,
Тех гуманоидов – аншлаг,
Земля для них – флагшток и ложе.
Клон-альбинос, манкурт в чадре,
Антропоморф, анахорет –
Вот мой доподлинный портрет.
Забрали жизнь – снимайте кожу.
Скажи, что это не со мной,
И не с моей больной страной,
Что это лишь кошмар ночной,
И паралич мы превозможем.
Письмо
Был рукой небесного,
Стал рабом земного,
Выродок телесного,
Кляп слепил из Слова.
Судороги совести
Сделали двухмерным.
Втридорога Зов везти
Стал я через скверну.
Мне б не видеть месяцы
Никого живого.
Пусть мне счастья грезится
Оголенный провод.
Наше одиночество –
Лучшая награда.
Внутреннему зодчеству
Никого не надо.
Сделай одолжение,
Выпусти Свободу.
Наше возвращение
В недра небосвода,
Где впитает правда сны,
Станет белой вестью.
Целостным и радостным
Станет поднебесье.
Я сам себе
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Мое единое отечество –
Моя пустынная душа.
К. Бальмонт
Моя душа – бескрайний мир,
Моя питомка и наставница!
Я сам себе – ее кумир!
Я сам себе – курорт и здравница!
Я по своей душе брожу,
Скитаюсь в ней и путешествую!
В ней отдыхаю, с ней дружу
И, изучая ее, пестую!
Я каждый раз впадаю в транс
От внутреннего продолжения,
От этих таинств и пространств –
Им нет конца и завершения!
Я сам себе – на все ответ,
И сам – оплот отца небесного!
Моя душа растет, как свет
Простора огненного, звездного.
Глядят в нее сто тысяч призм,
Чтоб к сердцу мог ее добраться я!
Виват, мой внутренний туризм
И внутренняя эмиграция!
Полуостров Шамань
коктебельского ветра послушать хочу,
его зуммер прерывистый и многослойный,
многословие спутников мне по плечу –
я учу наизусть иллюзорные войны,
я кидаю кольцо в коктебельский очаг,
запрягаю пальто и глушу небылицы…
перевод этой бухты на русский начав,
не могу перестать, то бишь – остановиться.
коктебельского моря наполню кувшин
своей памятью рваной, что сетью рыбацкой,
опечатаю воздухом душной души
и пойду сквозь пространство с улыбкой дурацкой:
пусть в нем варится все, чего быть не могло,
что упрятал от глаз календарный шлагбаум…
через ветра сигналы, твои в нем алло
каждый день прорастают мои дацзыбао.
то ли это свой в матрице, то ли судьба –
опрокинутый нерв в кочевом инфразвуке…
коктебельского ветра во мне ворожба
все трубит в горизонта разболтанный флюгер.
***
Это просто пейзаж, из которого прочь
Уползать по-пластунски мне каждую ночь,
Из которого пятиться, словно отлив,
Наготу твою стряхивать – крайне брезглив:
Прививать черенки обездушенных тел
Мне совсем не к лицу, я давно не у дел.
Не ищу я путей, уж изволь, хоть убей,
Осквернять себя памятью вновь о тебе.
Прирученье тобой девиаций чужих
Мою рваную душу уже не страшит,
Одомашниванье нечистот головой
Для меня и не значит совсем ничего.
Это просто извилины: взять-постирать,
Чтобы за полночь вновь положить их в кровать
И не помнить последние десять веков
Или, может, столетий… Рецепт мой таков.
Ты была божеством, я проник в божества
Потаенный язык, где как ясли – слова,
Но теперь – я не знаю тебя, существо,
В тебе нет ничего, ничего из того.
Так что мне не пиши теперь, разве что из
Наших прошлых ландшафтов, цветущих, как бриз,
Или лишь из грядущего, там, где вполне
И меня уже нет, ведь тебя уже не.
***
широколиственная церковь
металлургических религий
в себе скрывает хороводы
доисторических офелий
а смысл жизни исковеркан,
мечты недетские безлики,
и жизнь – не больше, чем работа,
и смерть проходит свой афелий.
так welcome, maybe, baby, welcome
туда, где конвергентный скрежет,
где мнемонически опасны
зеркальные сквозные глуби,
где абразивной дрелью белка
грызёт извечный свой орешек,
и тридцать витязей прекрасных
ветвь под русалкой дружно рубят.
неважно, что в душе ты птица
и что тебе всегда семнадцать, –
как дерево, темнеют сказки,
мечты ссыхаются, как глина,
жизнь превращает в небылицы
всех тех, кто мог к тебе примчаться,
и после всяческой утряски
поймешь, что ты и сам – былина.
In vita veritas
Невесомые конфабуляции,
Как вода облаков, пропитали нас,
Проросли, словно грома трансляции,
Расцвели, словно молний окалины.
Ливнековый период над шахтами,
Облаков дождевых флёрография…
Мы друг друга считали терактами,
Оказалось, всего – эпитафии.
Отчего эти тучи asperitas
Так похожи на саваны белые?
Мы узнали, что in vita veritas,
В жизни той, где мы вновь – одно целое.
В небе чокаться любят Граалями,
Вместо здравиц шепча нашу лирику.
Носферату нирваны проспали мы,
Голоса наши слышно в эфире как
Номерное фальшивое радио,
У которого – клаустрофобия.
Мы друг друга считали проклятием,
Но сподобились стать лишь надгробием.
***
я так хотел, чтоб океан
в окольных розовых пещерах
пел атональным василиском
тому, кто зерна разбросал,
а мы курили фимиам
и принимали то на веру,
что можжевельник с тамариском
способны нас вернуть назад.
прости, я был неправ, прости,
во мне всегда идут сраженья,
и ослепительные рощи
с нечеловеческим лицом,
заискивая у жар-птиц,
обыскивают отраженья
и продвигаются на ощупь
к осаде огненных лесов,
как будто еры на-гора,
чтоб можно было возвратиться
в эпоху броских слов на ветер,
в бассейн нежности ночной,
в любое вечное вчера,
в любую паузу сторицей,
когда лишь оттого я светел,
что ночь стоит передо мной,
как будто это в первый раз,
и все слова в далекий космос
сутулой радиоволною
не замурованы уже,
в любой шалаш, в любой гараж,
боготворя обратный осмос,
чтоб разбудить в нас неземное
и улыбнуться дать душе.
и в этом смысл. этот зов
назад мы источаем сами,
не обнаружены глазами
судьбы и выброшены за
объем дыханья парусов,
распотрошенных полюсами,
над осажденными лесами,
в литраж дыхания Творца.