Для чего красивым девушка нужны мужественные парни ? Всё просто...

Мама моя — удивительно красивая женщина. Такая нежная, обаятельная, женственная, обворожительная, воздушная, стройная, пленительная, чарующая, прелестная. У нее идеальная фигура, густые блестящие волосы, огромные глаза, восхитительная кожа, звонкий чистый голос и легкий смех.

Я — в папу.

Нет, я, конечно, ничего. Особенно когда наряжаюсь в кружева-оборки-каблучки и шляпку. Такой создаю образ мечтательный, нежно-романтический. А потом этот образ — ляп! — и как всегда. В меня же поэтому абсолютно невозможно влюбиться. Потому что мой внешний облик абсолютно не соответствует намерениям и планам судьбы, меня по жизни ведущей.

Рядом с моим домом находится военное училище. Как я любила военных — не передать, у меня прямо температура поднималась, когда я военных видела! И вот каждое утро я бегу в университет в сапожках на каблучке, в легкой каракулевой шубке (с муфтой!) и в шапочке-боярочке. Бегу мимо военного училища. А курсанты на улице снег убирают. Я, конечно, и внимания не обращаю. Подумаешь, курсанты! Там с ними лейтенант всегда стоит юный. Понятия не имею, кто такой. Даней зовут. Даня Кривченко. Двадцать три года ему. Живет на улице Федьковича с мамой, папой и сестрой. Сестра в пятнадцатой школе учится, ее Ирочкой зовут. Понятия не имею, кто он такой, этот Даня. И мне даже и неинтересно. Ну, теннисом большим он занимается, там еще баскетбол… — ага! — еще на гитаре играет, поет хорошо. Словом, не знаю я его.

И вот каждое утро я бегу в университет. А город наш на холмах расположен. И бежать на каблучках мне трудно — гололед. Но я ведь… ну… про образ романтический я же говорила… Офицер этот уже здороваться начал, мол, доброе утро, девушка… Подумаешь! Но если начать бежать на десять минут позже — курсанты уже снег убрали, лед скололи, все подмели и ушли на завтрак. Поэтому приходится очень рано вставать.

Ну и вот-вот этот Даня-лейтенант должен у меня номер телефона моего попросить. Курсанты, конечно, будут хихикать, будут переглядываться, но вот-вот. Мол, девушка, телефончик не дадите? Ну я, конечно, скажу, что не работаю на фабрике телефонных аппаратов, что я телефоны незнакомым людям не раздаю. Даня этот сконфузится очень. И где-то через неделю, если снег, конечно, будет, он опять что-нибудь придумает. Он, конечно, очень застенчивый, но изобретательный.

Правда, в этой истории я не учла свою способность обязательно попадать в неловкие ситуации. Ну, сами додумайте… Снег… гололед… каблучки… Бегу деловито, с задранным носом, дура…

Шмякнулась я просто неприлично, прямо в толпе курсантов. С их лопатами и ледорубами. Шмякнулась со всего размаху на пятую точку и сижу, как кукла в магазине. Глазами — хлоп-хлоп! Ну, курсанты меня поднимать, а у меня ноги разъезжаются в разные стороны, я опять шлепаюсь. Наконец поставили меня ровненько, стали снег с меня отряхивать. Отовсюду. Даже оттуда, куда он вообще не мог бы попасть практически, этот снег. Я кудахтнула пару раз и убежала в смущении.

Больше я мимо училища не бегала. Ходила вокруг, садилась на троллейбус… А Даня Кривченко потом в Москву уехал, в академию поступил…

Не думайте, что это со мной случилось потому, что была зима. Нет, вы меня не знаете!

Вот однажды я ехала к дедушке в Одессу. Из Очакова. На ракете с подводными крыльями. Если бы вы знали, какое чудное на мне в тот раз было платье! И босоножки ручной работы. Любая нога в них выглядит безупречно. А моя-то! Вот, кстати: ноги у меня ничего, мамины ноги. Особенно правая.

Стояла я на палубе, в море смотрела, любовалась. Потом молодые люди подошли — приятные, тоже студенты. Мы разговорились.

Ну откуда же я могла знать, что там, за спиной у меня, дверь? И открывается она внутрь? И что тот выступ, по которому я ерзала спиной, потому что он мне давил, — это ручка той самой двери? Короче, когда я в том самом платье с кружевами и мережками, со вставками из тонкой атласной тесьмы на подоле, рассуждала с важным видом о роли стационарного обучения, особенно на факультете иностранных языков, то вдруг, потеряв опору, просто опрокинулась спиной в небольшую каюту. И ноги мои, стройные довольно ноги, особенно правая, в тех самых босоножках ручной работы, ноги, согнутые в коленях, остались на палубе, а я сама уже валялась на спине в чужой каюте и снизу рассматривала троих изумленных матросов за столом, играющих в карты…

Опускаю просто неприличный хохот и на палубе, где остались мои ноги в босоножках ручной работы, и гомерический смех внутри, где, обреченно сложив руки на животе, валялась остальная я. Подняли меня, конечно… Я сбежала в салон для пассажиров и там до самой Одессы сидела тихо, как мышка, смахивая слезы и сокрушаясь, что я такая неудачница… И что в меня из-за моих способностей абсолютно невозможно влюбиться.

Так и хожу по планете. Нелюбимая. Нет, наверное, влюбиться в меня все-таки можно. Но любить меня всю жизнь уже потом — это надо быть очень мужественным и закаленным человеком. Потому что жить со мной — одно беспокойство и море усилий. Но зато такого таланта, как у меня, нет почти ни у кого: любое событие превращать в происшествие. Вот…