Крайние
Война становится тише, особенно в периоды перемирий — вот как сейчас. Она почти ушла из мировой повестки новостей. Управление верховного комиссара ООН по правам человека оценивает общее число жертв с начала боевых действий (а жертвами ООН считает и погибших, и раненых) примерно в 42000–44000 человек с обеих сторон конфликта. Смертей гражданского населения тут около 25–26 процентов. Столько же и раненых. Но гражданских считать гораздо труднее. Данные получают разными способами: интервьюируют жертв, их родственников и свидетелей, анализируют подтверждающую информацию, предоставленную мониторинговым группам на конфиденциальной основе, из официальных документов, документов из открытых источников, фото- и видеоматериалов, судебно-медицинских документов и справок, материалов уголовных дел, судебных документов, публичных докладов международных и национальных неправительственных организаций, публичных сообщений правоохранительных и военных органов, из сообщений медицинских учреждений, местных властей и так далее и тому подобное. Я знала семью, которая, вроде все пережив и приняв как данность, уехала из прифронтовой зоны вглубь страны. Супругов не стало спустя год с небольшим… Никакая статистика не подтвердит эту связь. Так было с Чернобылем, что-то похожее происходит с ковидом. Потому мне кажется важным рассказать о людях, которые продолжают находиться на краю войны.
Эпизод первый. Широкинская диаспора
…Свои, то есть широкинские, называют село Бердянское хутором. Это вроде условного стука.
— Куда? — бросает военный на блокпосту, листая паспорт и задерживаясь на странице с пропиской.
— На хутор.
Бердянское — «прихожая» Широкино. Последняя точка, куда разрешается впускать только местных. Дальше — заросшая травой улица, тропа налево и вверх. Пионерлагерь: ошметки маскировочной сетки прикрывают останки стен. Проволока вместо забора. Полкилометра еще максимум! Но — шлагбаум и пост.
— Поворачивайте назад. (Сочувственно.) Какое там «на дом глянуть…»
Полями нельзя. В них растут таблички «Осторожно, мины!» — обычные, противопехотные, и морские. Поворачиваем.
Дядя Коля по прозвищу Боцман — человек влиятельный, зажиточный, хозяин и труженик, каких мало, живет на самом краю Бердянского, над обрывом, за которым море. Мой провожатый уходит на переговоры. На дороге возле дяди Колиного двухэтажного коттеджа разложены на просушку сети, по краям, вроде поплавков, привязаны пластиковые бутылки из-под воды. Сети тянутся вдаль до бесконечности: все равно здесь некому ездить. В акватории замерли, как черные тире, то ли пара лодок, то ли баркасов.
Гуляю в ожидании. Ни людских голосов, ни собак. Иногда на крыше свежий шифер, а рядом с провалом окна — неровная дыра: по второму разу попало, бросили, уехали.
Дядя Коля появляется из-за забора в красной футболке с лого UNICEF и красных спортивных шерстяных брюках. Лицо тоже красное, обветренное, глаза внимательные, хитрые. Навскидку Боцману немногим больше шестидесяти, но он называет меня «доцей»:
— Знаєш, доця, коли тут був настоящій комунізм і прекрасне життя? При Брєжнєві! На пляжу курортніки стояли!
— Стояли?.. — туплю.
— Лягти не було де! — смеется.
Перемирие, говорит, сначала исполнялось хорошо. Но недолго.
— А тепер, як сонце сяде, снайпер — ф’ють, ф’ють… Чи з автомата. Скучно ж! Понапиваються, та й таке. По сорок тисяч получали на руки, як разрішали стрілять. Недовольні, значить.
— Откуда стреляют?
Вместо ответа дядя Коля, не оборачиваясь, указывает назад, себе за спину, на Широкино. Впрочем, тут же добавляет, тыча пальцем вперед, что Пушилин запретил поднимать «своим шахтерам» заработки, иначе уйдут с позиций и воевать будет некому. Слово «освободітєлі» он произносит ровно с той же интонацией, с какой львовяне в 1939-м встречали Красную Армию…
«Систематически нарушали нормы гуманитарного права»
Напомню читателям: сейчас в Широкино, крайней точке войны на юге Донецкой области, бывшем большом и богатом селе на Азове, гражданского населения нет совсем — эвакуировано. Весь 2015 год этот населенный пункт делили пополам украинские военные, которые контролировали западную часть, включая холмы-высоты, и пророссийские вооруженные формирования, что оборудовали позиции в покинутых домах восточной части. Взаимные массированные артобстрелы не прекращались до 2016-го, после чего Широкино полностью перешло под контроль украинской армии, продолжая оставаться под огнем как форпост ВСУ вплоть до нынешнего перемирия. Потому придуманный журналистами образ «села-призрака» справедлив, но лишь отчасти.
По данным «Восточноукраинского Центра общественных инициатив», чье беспрецедентное исследование на основе проведенных интервью, добытых документов, фотографий, теле- и ютюб сюжетов, записей в соцсетях и так далее, под названием «Крайняя точка. Соблюдение прав человека и норм международного гуманитарного права в селе Широкино Донецкой области во время вооруженного конфликта на Донбассе: мониторинговый отчет» было представлено в Киеве и в Мариуполе в феврале 2020 года.
«За время боевых действий, — говорится в отчете, — в Широкино погибло по меньшей мере 58 украинских военных.
По данным представителей НВФ (незаконных вооруженных формирований. — Ред.), в боях за село погибло свыше 80 участников незаконных вооруженных формирований.
Во время исследований нам удалось установить имена 40 из них. 12 из 40 поименно идентифицированных погибших участников НВФ с высокой вероятностью имели гражданство Российской Федерации.
Путем проведения интервью Центру удалось относительно достоверно установить имена 12 погибших и 24 раненных гражданских лиц…
Во время вооруженного противостояния за село обе стороны конфликта систематически нарушали нормы международного гуманитарного права. Жители села в той или иной степени пострадали от умышленных убийств и телесных повреждений различной степени тяжести, неизбирательных обстрелов, жестокого обращения, насильственных исчезновений, уничтожения и разграбления имущества. Имели место случаи вовлечения детей в незаконные вооруженные формирования, а также сексуальное насилие...
Исследование было ограничено факторами: (следует их перечисление под номерами. — О. М.)… 4. Нежелание респондентов говорить на некоторые темы, связанные с периодом военных действий в селе. Руководствуясь собственными политическими взглядами, в частности относительно оценки причин российско-украинского конфликта и роли каждого из государств в нем, некоторые респонденты умалчивали определенные факты или освещали их предвзято.
Для большинства жителей села острой остается проблема восстановления утраченного во время военных действий недвижимого имущества (получения от государства материальной компенсации за разрушенное жилье.) Ожидая будущих судебных или административных процедур… часть жителей предпочитает не рассказывать о фактах, которые, по их мнению, могут отрицательно повлиять на важные для них решения… Многие опрошенные жители села отказывались рассказывать о деталях боев 10–15 февраля 2015 года (в 2016-м полк «Азов» издал книгу «Широкинская операция. Воспоминания участников наступления». — О. М.). Часть опрошенных Центром местных жителей также не хотели детально рассказывать о фактах пребывания участников НВФ в селе в период с сентября 2014 по 10 февраля 2015 года, о проведении в селе псевдореферендума, участии отдельных жителей села в составе НВФ. Значительная часть пострадавших и свидетелей продолжают жить в зоне, приближенной к линии разграничения, где вероятность применения насилия остается высокой…
События вокруг села широко освещались в медиа обеих сторон конфликта. Публикации и сюжеты часто содержали манипуляции и становились частью «информационной войны».
Конец цитирования.
Широкино. Точка. Нет
За несколько лет широкинская «диаспора» разлетелась кто куда: на «ту» сторону — в Новоазовск, в Россию, в Беларусь, в Польшу, на Кипр, в Израиль. Но большинство, человек 600, преимущественно средне-старшего возраста, осели в Мариуполе. Никто из них прежде надолго Широкино не покидал, по Украине почти не ездили, в Россию — в гости к родне, «заграниц» не видели и видеть не желали. Из автобусов высадились перед мариупольским драмтеатром. Без вещей, иные вообще только паспорта успели захватить. Когда митинг, посвященный встрече, закончился, телекамеры выключили, а пресса уже не просила повторить на «бис», как и откуда именно били по селу минометы и САУ, стало снова страшно: дальше каждый сам за себя. Хорошо, если дети-внуки могут забрать. А если нет? Если не на два-три дня эвакуировали, как обещают? Если на улице оказались всей семьей?
ПРОДОЛЖЕНИЕ