Эруан Кастель: «Теперь я не знаю, кто я больше — бретонец или русский»
Эруан Кастель. Фото: Кристина Мельникова/EADaily.
Французский доброволец, писатель, философ и снайпер интернациональной бригады «Пятнашка» Эруан Кастель (позывной «Алавата»), которого уже можно считать близким другом нашего издания за несколько эксклюзивных интервью прямо с передовой, данных корреспонденту EADaily, в сентябре подорвался на мине во время выполнения боевых задач на юге ДНР. После этого он месяц провел в реанимации, где донецкие микрохирурги всеми силами пытались спасти руку снайпера, приговоренную их более скептически настроенными коллегами к ампутации. Минные осколки перебили две артерии и раздробили кость. Шансы были минимальны, а предварительные прогнозы — пессимистичны. Но чудеса случаются, и назло беснующимся и злорадствующим врагам Кастель уже переведен в обычную палату и сейчас идет на поправку.
— Эруан, как это случилось? Как вы получили это страшное ранение?
— Я прошел ротацию на южном фронте, прибыл на новую позицию. Будучи снайпером, я решил произвести разведку этой позиции, блиндажей, боевых траншей, траншей для наблюдения и стрелковых ячеек. Я находился в траншее, которая находилась еще в процессе конструирования, и наткнулся на мину, установленную накануне украинской ДРГ. Это была прыгающая мина с двойным взведением. Я услышал первый щелчок и попытался уйти, отпрянуть назад. В этом месте траншея формировала локоть, вираж, и я попробовал за ним укрыться. В итоге правая часть моего тела оказалась защищена, но левая находилась в зоне поражения и пострадала. Так я получил осколки в ноги, в живот, в легкие, в спину, но особенно пострадала левая рука. Все произошло стремительно, это был всего лишь момент, но в то же время он навсегда отложился в памяти. Я запомнил свист и грохот взрыва, жар, и вспышку ослепляющего света. Конечно же, я закричал от боли. Мои товарищи были в блиндаже в пяти — шести метрах от меня, они сразу же прибежали и оказали мне первую помощь. Мне поставили кровеостанавливающий жгут и антишок. Я оставался в сознании, я видел и переживал то, что можно назвать подвигом, героизмом.
Когда мы говорим о героизме, мы зачастую представляем себе солдата, который борется с врагом лицом к лицу. Но я видел молодых людей 20 лет, которые почти на пределе своих физических возможностей несли меня на протяжении всей этой длинной траншеи до машины, на которой меня эвакуировали в Новоазовский госпиталь. Я никогда не забуду этих молодых парней. Для меня они больше чем товарищи, они герои и братья (Эруан не смог сдержать слез благодарности, здесь интервью пришлось ненадолго прервать).
Когда я прибыл в Новоазовск, я увидел командира моего подразделения, командира батальона и его заместителя. Они все были у моего изголовья, они все примчались туда, чтобы мне помочь. Впоследствии я узнал, что в Донецке подняли тревогу, что офицеры батальона на уровне министерств и на уровне госпиталей добивались того, чтобы все меры для спасения моей руки были употреблены. Итак, меня отправили в Донецк, где меня сразу же прооперировал микрохирург. Я сейчас хочу произнести слова благодарности, хотя я никогда не смогу отблагодарить всех этих людей сполна за все то, что они для мня сделали. От простого солдата до командира батальона все эти люди доказали, что братство существует. Может быть, на этих принципах и держался Советский Союз. Я увидел своими глазами, что все эти люди сделали больше, чем просто свою работу. Они отдали свое сердце, свою силу, они отдали все то лучшее, что было в них, чтобы спасти одного маленького бретонца, коим я являюсь.
Фото: Кристина Мельникова/EADaily.
— Советский Союз? Я не совсем поняла вас.
— СССР — для меня это синоним братства. Я спрашивал многих людей, родившихся на Донбассе, кем они себя считают, какова их идентичность, кем они являются, и они говорили, что они являются советскими людьми. Это можно объяснить термином «империя» -великое объединение разных людей, у которых может быть разная территориальная, этническая и религиозная принадлежность, которые живут в разной местности, но сохраняют в своих сердцах чувство одной большой великой семьи.
— Насколько я знаю, в Донецке вам сделали очень сложную операцию?
— Первый диагноз — ампутация. Но команда врачей в Донецке настояла, на том, чтобы попытаться спасти руку. У меня были перебиты две артерии, все кости руки были раздроблены. Проведенная операция оказалась очень тонкой, и сейчас можно сказать с уверенностью, что она удалась. Это означает, что в Донецке работают профессионалы. Не знаю, как другие службы и отделения, но микрохирургия здесь имеет по-настоящему высокий класс.
— Чувствуется ли поддержка соотечественников? Тут недавно к вам приезжала целая делегация из Франции.
Да, меня поддерживают во Франции, это ощущается благодаря социальным сетям, которые бурлили после моего ранения. Мне пришли сотни сообщений, все за меня волновались, поддерживали меня. К несчастью, я не мог никому ответить, потому что был в реанимации. Я находился в реанимации месяц, и сейчас, как только я вышел оттуда, я возобновил контакты с людьми, и теперь могу всех поблагодарить от чистого сердца за их поддержку, симпатию и верность.
— Теперь вам предстоит период реабилитации?
— Реабилитация займет некоторое время. Я знаю примеры, когда на восстановление нужно было потратить несколько лет, но я надеюсь, конечно, что мне это удастся быстрее. Это новое испытание, которое меня ждет. Сейчас это вопрос терпения и труда. Самое важное то, что моя правая рука действует, также, как действует мое сердце и моя голова. Я не желаю повторения того, что со мной произошло, даже моим наихудшим врагам. Но я ни о чем не жалею, не жалею о том, что прибыл в Донбасс, и если бы я мог отмотать все назад, я бы снова это сделал, за исключением, конечно, той злополучной траншеи (смеется).
Донбасс принес мне человеческий опыт, который я ни за что не хотел бы забыть и отбросить. Я получил очень много крови от людей, с которыми я не знаком, и теперь я не могу сказать, кто я больше — русский или бретонец. Осталось только выучить язык. Это тоже является моей целью, потому что теперь уж у меня точно будет много времени.
— Что с написанием книги? Посвятите ли вы свое время работе над ней?
— Конечно, у меня есть такие планы. И я, несомненно, продолжу мою информационную работу, у меня также есть проект по организации нового масс медиа, но о нем я расскажу чуть позже.
— Вы тогда в нашем первом интервью не были уверены, что останетесь навсегда в Донбассе. Что теперь думаете?
— Да, теперь я хочу остаться в Донбассе, так же я надеюсь, что у меня будет возможность навестить моих друзей и посмотреть великую Россию. Я мечтаю поехать в Осетию и в Санкт-Петербург. А потом, если будут средства, силы и время, я хотел бы созерцать все прекрасные русские горизонты вплоть до Камчатки.
Кристина Мельникова
благодарим за перевод разговора Александра Сигиду