Александр Гутин. Москвич-инфекция
Когда мне говорят: «Я коренной москвич» или «Я коренной петербуржец», я чувствую себя гипсовым пионером в старом парке.
Стою и дую в такой же, как и я сам, гипсовый горн, сжимая его единственной рукой. Потому что вторая рука у меня отломана, и ржавая арматура торчит из ее безобразной культи.
А тот мой собеседник, который коренной, рожденный в одном из московских родильных домов, где на розовые попки младенцев пожилой акушер в белом халате ставит фиолетовую печать "Sdelano in Moskva" – стоит передо мной и прекрасен, как микельанджеловский Давид. Его изгибы идеальны. У него кубический пресс и великолепный греческий профиль, несмотря на иудейское имя. Он царь.
Ну а как может быть иначе? Он ведь коренной, как зуб. Это дает ему дополнительный уровень здоровья и лазерный меч.
А я – нелепый гипсовый пионер, безродный и не коренной, жизнерадостно дующий в ненастоящий горн. Дую, чтобы хоть как-то доказать, что я, хоть и не коренной, но на что-то могу сгодиться. Вот в горн дудеть могу громко и весело, смотрите же, ну!
Именно так все и происходит. Только так.
Я, рожденный в маленьком городе, где родиться не то чтобы не престижно, а как бы и неудобно в этом признаваться в высшем обществе. Это принято скрывать. Такие, как я, изучают карту Москвы, чтобы в каком-нибудь светском разговоре как бы невзначай ввернуть: "Ах, да, да, Плющиха? Как же-с, у меня там двоюродная тетушка жила. Прямо возле трех тополей".
Дорогие мои мама и папа! Дорогие мои, такие же, как и я, гипсовые рабочий и колхозница! Ну что вам мешало взять картонный билетик на поезд Новгород-Северский – Москва и приехать на Киевский вокзал столицы? И уже там, где-нибудь между Арбатом и Сокольниками, родить меня, голенького и пищащего от радости?
Вы лишили меня музейной ценности. Лишили меня карьеры экспоната. Быть может, случись такое, и я бы, подобно Самсону, разрывал пасть льву. Потому что я был бы коренной. Ну или не коренной, но все-таки с фиолетовой печатью на попке.
Но на моей заднице сейчас нет печати. А в том городке, где я родился, никому и в голову не приходило ее ставить. Спасибо, что не ставили тавро раскаленным прутом. Это было бы вполне в духе этого городка.
И вот я – гипсовый пионер. Никакой ценности я не имею. Меня можно снести, можно демонтировать, можно снять с полуразвалившегося кирпичного пьедестала и перенести к себе на дачу, установив между сараем и туалетом с вырезанным сердечком на двери.
Но, знаете ли, я ни о чем не жалею. Зачем мне быть скульптурным Давидом с маленьким, сморщенным членом, вы вспомните, вспомните эту скульптуру...
Я гипсовый пионер в гипсовых шортах. И кто знает, что у меня под ними? Никто не знает. Завидуй мне, Давид. А я пока сыграю вам "Взвейтесь кострами!"