Все так +: 1836-й, один год из жизни Николая Первого

Виталий Дымарский― Добрый вечер! Программа «Все так плюс» в традиционном своем составе: Максим Кузахметов, петербургский историк, и я, Виталий Дымарский, уже могу себя называть петербургским журналистом практически. Мы продолжаем рассказ о династии Романовых, как, наверное, помнят наши постоянные слушатели. У нас на очереди Николай Павлович, Николай I. И знаете, сегодня такое… У нас обычно… мы идем по темам. Сегодня мы решили взять один год из жизни Николая Павловича. И взяли этот год 1836-й. Там произошло несколько таких знаковых, как принято говорить, событий. Вот их мы сегодня и рассмотрим. Итак, Николай Павлович Романов, 1836 год. «Так что с ним случилось?» – спрашиваю я Максима Кузахметов.

Максим Кузахметов― Добрый вечер! Ну, события прекрасно всем нам хорошо знакомые, точнее, не сами события, а упоминаемые в них… Ну, и события тоже. Ну, давайте перечислим просто. Мы не будем так специально интриговать. Начали строить железную дорогу в России впервые, то, что ставят Николаю I в заслугу, выдающуюся. И, правда, событие уникальное. Железная дорога. Эпоха прогресса казалось бы в стране с рабством. Но одновременно вышел знаменитый «Ревизор», который все мы проходили в школе. Многие помнят, наверное, даже наизусть. И вышла опера, которую тогда называли «Жизнь за царя», а мы, родившиеся в более поздние советские времена…

В. Дымарский― Просто «Иван Сусанин». Да.

М. Кузахметов― Да. Просто «Иван Сусанин». Тоже персонаж яркий, знаменитый, вошедший в фольклор после уже всех этих событий, в анекдоты. Я бы начал, конечно, с Гоголя, потому что как не прекрасна была железная дорога, как не открыла она новую эру, новую эпоху, но на том этапе это касалось очень ограниченного числа лиц, воспринималось в 1-ю очередь как… Что уж там скрывать? Как Диснейленд такой. Да? Это аттракцион. Как это вот здорово прокатиться! Страшно! Ярко! Интересно! Дымит. Искрит. Ну, и всё, больше ни на чём не отразилось. Ну, и «Жизнь за царя» – что уж там? – тоже отдельная история. Там расскажем. Но в первую очередь, конечно, Гоголь. Вот мы завершили в предыдущих программах рассказы о Пушкине. Но еще раз я повторюсь, что речь идет, конечно, в первую очередь о таком социально-политическом подтексте или контексте всех этих событий. Нас в силу того, что мы рассказываем о династии Романовых и о царе соответственно интересует не… в первую очередь не вклад литераторов вот в русский язык, в литературу. Это всё прекрасно. А их взаимоотношения с властью и все соответствующие сопутствующие, предшествующие, параллельные события. И тут, конечно, ну, без Гоголя никак не обойтись. Я уж боюсь там повторять эти штампы, как все мы вышли из гоголевской «Шинели», но есть, есть в этом драматическая правда. И мне кажется, некоторые такие…

В. Дымарский― То есть Вы хотите сказать, что вся Россия вышла из гоголевского «Ревизора»?

М. Кузахметов― Да не вышла. Вот…

В. Дымарский― Или вошла туда.

М. Кузхаметов― Не вышла. А так там и остается.

В. Дымарский― Ну, да.

М. Кузахметов― Ну, давайте там контекст, значит, напомним, потому что Николай I… Да может даже до сих пор ещё даже не на вершине могущества, но как минимум он уверенно смотрит в завтрашний день. Он одолел врагов внутренних сразу – да? – декабристов и внешних – Персию, Турцию, Польшу. У него стабильность. Вот стабильность. Сакральное – да? – теперь же слово. Везде в империи мир, казалось бы. Ну, уж пора заняться делами экономическим, благосостоянием, чтоб рост экономики какой-то был. И тут вот такое удивительное обстоятельство, что роднит страшно Николая I и Путина, по-моему, больше их ничего не роднит, а это роднит. Это уверенность в том, что и так всё хорошо. Зачем что-то улучшать, если народ – богоносец, если духовные скрепы? И как вот… ну, Николай I так буквально не говорил, а нынешняя власть это прямо озвучивает, что бедность – это в принципе естественное состояние русского народа. Ну, в глубине души, наверное, Николай I тоже как-то это внутри себя подразумевал. Поэтому какие там ставить специальные цели, прорыв там? Ну, так, может, на словах где-то. Ну, Николай I просто не до такой степени был лицемер. Тем более что и тогда власть была уверена, и нынешняя власть уверена, что где-то есть там у этого глубинного народа какие-то запасы, какие-то у него скрытые внутренние резервы, где-то у него там припрятана мошна. Поэтому что ему там ещё лишний раз помогать?

В. Дымарский― Ну, да. Только жаловаться умеет.

М. Кузахметов― Так вот жалуется всё. Да. Ему, видите ли, что-то не нравится.

В. Дымарский― Да.

М. Кузахметов― Нет, чтобы гордиться нашими достижениями, величием нашего прошлого и нашим ярким светлым будущим. А ему вот всё этому народу-богоносцу, ну, некоторым его жалким представителям каким-то – да? – всё, видите ли, не угодишь. Ну, так вот про Гоголя, потому что всё, что он рассказал и написал, мало того, что касалось жизни каждого жителя Российской империи, так и до сих пор эта яркая картина никуда от нас не ушла. Ну, напомним слушателям, несмотря на то, что все мы в школе его проходили и учились, что родился он в 1809 году и… Ну, тогда это называли Малороссия. Да? Украина, в общем-то, нынешняя. Правда, такая двойственная у него роль, потому что в отличие от своего, ну, не соратника, наверное, но еще одного знаменитого малороссиянина Шевченко который писал на малороссийском или украинском языке, у Гоголя не осталось ни одного письма, которое можно было бы даже за уши притянуть за украинскую мову. Но…

В. Дымарский― Максим, аккуратнее. Украинцы, наши украинские друзья обижаются. Они считают Гоголя…

М. Кузахметов― Я с глубочайшим…

В. Дымарский― … украинским писателем.

М. Кузахметов― … расставляем акценты.

В. Дымарский― Да, да, да.

М. Кузахметов― Полтава, Малороссия, но тем не менее вот все только, видите ли…

В. Дымарский― Ну, как еще? «Вечера на хуторе близ Диканьки». Это всё Украина.

М. Кузахметов― … про Малороссию. Но на русском языке.

В. Дымарский― Ну…

М. Кузахметов― Хотя вот с мельчайшими деталями. Быт воспроизведен действительно уникально. Некоторые там названия требуют сносок и разъяснений, особенно…

В. Дымарский― Один «Тарас Бульба» чего стоит! Конечно. Да.

М. Кузахметов― «Тарас Бульба» - безусловный манифест просто украинских свобод, но на русском языке, видите ли. Ну, так вот как-то счастливо, наверное, обошлось всё, что Гоголя отправили учиться по гуманитарной части. Обошлось без офицерства. Там исследователи некоторые сомневаются в благовидности его дворянского происхождения. Ну, можем даже сразу оговориться, так как мы до этого рассказывали о Пушкине. Пушкины – старинный род, разветвленный. А с Гоголем не так. Все вот эти вот дворяне, которые получили подтверждение своих привилегий уже во времена Екатерины II, вот великоросы-то сомневались, откуда у них там, что взялось, из каких там они гетманов, тем более фамилия такая, ну, насквозь украинская вообще-то – Гоголь, его ж там… Ну, неважно. В общем, мальчика отдали учиться. Учиться он любил, ну, как минимум, читать. И учился, и вот тоже повезло, появились не только военные, а ещё и гуманитарные… Мы это уже один раз упоминали. Это так называемая гимназия высших наук в Нежине. И вот там вот Гоголь, наверное, и впервые начал писать, еще так только экспериментировать, тренироваться. Учился он там до 1800, между прочим, 28-го года. То есть уже Пушкин был знаменит, уже написал несколько произведений, которые мы проходим в школе. А вот любопытна реакция современников, потому что там, где учился Гоголь превозносили каких литераторов? Хераскова, например. Да? С его «Россиадой». Потому, что вот это серьёзно! Вот это эпос! Это что-то такое настоящее, великое! А что у Пушкина, да всё это… Даже и Жуковский. Это такое несерьезное, легкомысленное. Опять-таки вот дворяне, казалось бы, да? А чуть что – розги. Тем более что Гоголь, видите ли, языки вот плохо учил. И вообще вот гуманитарий – это одно дело, а с учётом того, как ещё преподавали, то есть надо было наизусть вызубрить. И у него в принципе там память была хорошая, но на события. А если в числах ошибся, как вот нерадивого ученика? Розгами. И для эпохи Николая I это идеальный вариант. Самого Николая I когда-то не то, что розгами, шпицрутенами приучали к дисциплине и порядку. Ну, и как вот без этого обойтись? И к 1828 году наконец-таки вот Гоголь приехал в Петербург поступать на службу, зарабатывать соответственно деньги и дальше пробовать себя в литературе. Ну, еще раз нестыдно напомнить, что наш рассказ ведется из Петербурга, повезло в некотором роде. И у Гоголя в произведениях Петербург, несмотря на то, что, ну, как Вы справедливо напоминаете, вся классика «Миргород», «Вечера на хуторе близ Диканьки», множество других произведений, но не обошлось и без Петербурга. Один только «Нос» чего стоит. И тут вот… Вот быт дворянина, не какого-то простолюдина. Бедность. Самый нищенский по сути у него статус коллежского асессора. Это крошечная зарплата. А дворянин, он же не может жить, где-то там, условно говоря там, в хостеле в каком-то. Какая-никакая нужна хоть квартирка. Мундир надо справить. Всё за свой счет. Всё это мы у Гоголя читали. Ну, вот опять-таки «Шинель». Вот она яркая, прекрасная история. Жизнь мелкого чиновника, вершина мечтаний которого справить новую шинель. Потом ее у него отбирают и рушится всё, рушится весь его мир. Ну, это мы в школе проходили. А Гоголь в какой-то степени, возможно, всё это писал из себя. Ну, вот такой малоизвестный, может быть, факт, что Гоголь же бредил вообще с юности театром. Вот мы… Я это заранее анонсировал, что будем говорить о «Ревизоре». Да? У него много произведений. А вот «Ревизор» как яркая картинка той жизни николаевской эпохи. Так вот Николай Гоголь же пытался себя попробовать и в театре. Причем серьезно пытался. Видел себя в какой-то степени актёром. Хоть актёр там со времен еще античных с одной стороны презренное ремесло, но вот император Нерон не брезговал. Так вот Гоголя никуда не взяли. Тоже невероятно. Трудно представить, как тогда проходили эти кинопробы. Но, в общем, ничего у него не получилось и с актерами. Поэтому вот пришлось хоть как-то зарабатывать, в том числе и литераторством. И действительно вот вскоре к нему пришло признание. То, что он писал, это было… Это очень серьезно отличалось от прочих произведений. Даже ранние его рассказы, там в основном у него были, как вот это вот иногда называют, не… не крупный формат. Так вот опять-таки боюсь там погружаться во всё. Он действительно быстро получил признание и очень серьезную роль в его признании сыграл в том числе и, отдадим должное соответственно, Александр Сергеевич Пушкин, который вот Гоголя быстро заприметил. Гоголь восхищался и… Ну, это кумир его явно был Александр Сергеевич. Ну, слава богу, они там нашли друг друга. И вот тоже перешагнем там сразу. 1836 год. Еще раз напомним, это николаевская эпоха. Европа благоговеет. Все нас боятся, а значит, уважают. Да? Ну, как это считалось во времена Николая I, и сейчас мы недалеко от этого ушли. И тут вот, ну, напомним кратко. Ну, ладно, я на всякий случай расскажу про сюжет немножко по-другому, потому что тут… Мы-то привыкли – да? – всю эту историю воспринимать как оригинальную. А как не удивительно, сам по себе, даже не то, чтобы это комедия положений, когда одного человека принимают за другого. Тоже классика жанра. А сюжет даже с таким же названием уже в пьесах был. Когда приезжает человек якобы ревизор, его там с кем-то путают. И Гоголь об этом знал. Но не будем считать всё это плагиатом. Но тем не менее, может быть, вот для современников здесь оригинальности особенно даже не было. Не было чего-то революционного. Более того мы в предыдущей программе даже рассказывали, что, возможно, инициатором этой истории был Пушкин, который где-то Гоголю сказал, а вот представляешь, Коля, ну, Николай Васильевич, тут вот я как-то по делам вот, когда изучал историю Емельяна Пугачева, приехал в Нижний Новгород, а тамошний губернатор Бутурлин не признал меня, перепугался, не ревизор ли это из Москвы, и было забавно. Ну, и вот это в том числе полу такая легенда якобы Гоголя и вдохновила на НРЗБ рассказ. И он написал, ну, он потом это редактировал произведение.

Тоже вот любопытный эпизод. Вот есть у меня знакомые писатели петербургские. Я их периодически допытываю, ну, где вот вы читаете вот свои вновь написанные произведения, где ваш такой секретный кружок, как вот в те времена, – да? – когда собирается Пушкин, Жуковский, Гоголь, Вяземский, и один другому по очереди там читают свои собственные новые произведения. Кто-то одобрительно кивает головой. Кто-то мотает головой. Кто-то нарочито зевает. Где вот эти вот знаменитые читки? У гоголя оно так и было. Вот он читает это в кругу близких соратников по литературному ремеслу. И вот Пушкин да, там в восторге ухахатывается. Действительно весело и смешно. Как вот всё здорово придумано! И тут же небольшое отвлечение. Среди… Ну, большинство литераторов вообще очень уважительно относились к Гоголю, ценили его талант. А был необычный человек – барон Розен. Тоже удивительно. Это остзейский немец, а… ну, шел по офицерской службе, но тем не менее любил литературу, писал. Необычно всё. Вот про кого, кстати, надо было бы снимать, наверное, сериалы, потому что он же из остзейских немцев и по-русски впервые заговорил только в 19 лет. Но так вот мечтал оставить след в литературе, как бы над ним не насмехались соратники, но очень ответственно учил русский язык, писал. Может быть, не всё ему удавалось. Но и его творчество нам знакомо, просто, может быть, не так очевидно. А это же автор либретто к уже упоминавшемуся… уже упоминавшейся опере «Жизнь за царя». То есть к «Ивану Сусанину». Причем, может быть, ему в какой-то степени повезло, тогда это даже казалось в новинку. Мне-то кажется очевидным, что сначала пишут музыку. Как вот Моцарт? Он же придумал сначала. Да? А потом надо подобрать как-то половчее слова. Тем более он же не задумывается о том, что его «Севильского цирюльника» будут когда-нибудь переводить на английский, на русский язык. Как написал там на немецком изначально, так вот и должны вроде бы петь. Кто там будет переживать? Ну, так вот. А здесь вот Глинка-то придумал несколько выдающихся мелодий. А потом вот попробуй в размер там подбери. И фон Розен согласился и написал это либретто. И многие… Ну, там позднее было еще одно либретто написано. Кстати, во времена Сталина вообще всё было переписано либретто.

В. Дымарский― Ну, да.

М. Кузахметов― Там же вот… Да уж простите, что отвлекусь, но это невероятно, как можно было Ивана Сусанина представить уже в образе колхозника справедливого, борющегося с врагами. Но вот если кому-то интересно, можете почитать. Яркая была такая история. Просто потом Сталину понравилось. У нас же всё в руках одного человека получается. Понравилось. Не понравилось. Вот Сталину понравилась опера «Иван Сусанин», когда он ее увидел, наверное, впервые в жизни в 39-м году, даже частично переделанную, и всё, опера была вновь возрождена, просто забыли название «Жизнь за царя». Глинку там вспомнили. А это всё мы сейчас рассказываем про 1836 год. И тоже вот совершенно неочевидно, у нас-то как раз всё в классике, что до революции «Жизнь за царя, а потом уже «Иван Сусанин». Так как ни удивительно, Глинка-то этот сюжет, ну, тоже на всякий случай напомним, что про Романовых рассказываем, это якобы поляки пытаются прорваться в Кострому, схватить там молодого, самого 1-го, самого младшего Романова, злодейски погубить, а крестьянин по фамилии Сусанин заводит их в глухую лесную чащу. Поляки все гибнут. Погублен Сусанин. Царь спасен. Прекрасный сюжет. Любому монарху понравится. Вот за что еще свою жизнь можно отдать? Конечно же, за вот этого непонятного, которого никто в глаза еще не видел 18-летнего юного Романова. За кого ж еще? И тоже не будем погружаться, откуда весь этот сюжет взялся. Но неважно. Оказался очень востребованным в ХIХ веке, в эпоху не только романтизма, а такого пробуждающегося национального самосознания, патриотизма, к корням когда всем хотелось возвращаться. А здесь патриотизм, ну, просто зашкаливающий. И вот фон Розен удивительным образом вот это либретто написал для оперы. А вот Пушкин его разочаровал. Ой! Простите. Пушкин. Гоголь его разочаровал. Почему? Вот мы переходим к главному про «Ревизора». Да потому, что там ноль патриотизма. Там же как всё выглядит? Там же даже нет ни одного положительного героя! Там же все либо воры, либо туповатые бездельники, либо авантюристы, которые выпивают и врут.

В. Дымарский― Ну, да, есть такая знаменитая история, по-моему, что Розен единственный на этих чтениях, на этой читке, который вообще никак не… вообще не понимал, почему люди смеются вокруг, почему они вообще как-то реагируют. Это он с непроницаемым лицом это прослушал.

М. Кузахметов― … Вяземский, Пушкиных…

В. Дымарский― … Тургенев там были. Жуковский.

М. Кузахметов― … патриотов оказался только остзейский немец фон Розен, только он переживал за отечество, за родину и за гордость, за великую империю, в которой ему повезло родиться, а не эти все…

В. Дымарский― Я Вам хочу сказать,

М. Кузахметов― … счастье.

В. Дымарский― … Максим, у нас сейчас есть возможность тоже погордиться. Мы сейчас послушаем выпуск новостей. Там, я думаю, всегда есть основания для гордости. Ну, а после чего мы продолжим программу «Всё так плюс».

**********

В. Дымарский― Ещё раз добрый вечер! Мы продолжаем программу «Всё так плюс». Сегодня у нас на очереди… Ну, он давно у нас уже на очереди Николай Павлович, Николай I. И сегодня мы взяли один год из его жизни – 1836, год когда был поставлен, по-моему, – да? – написан, по-моему, годом раньше, если я не ошибаюсь, а в 1836-м поставлен «Ревизор» гоголевский. Написан… Написано либретто «Жизнь за царя». Вот такая вот… такое у нас было начало. Начало нашего рассказа, конечно, о 1836 годе. Такие события действительно знаковые, как принято говорить. И мы остановились, собственно говоря, на бароне Розене, – да? – который никак не реагировал на читку «Ревизора». Это барона Розен наоборот…

М. Кузахметов― … гордился своим поведением.

В. Дымарский― Да. Барон Розен это как раз… что его связывает…

М. Кузахметов― Русский патриот…

В. Дымарский― Русский патриот и автор как раз либретто про Ивана Сусанина.

М. Кузахметов― Ну, «Жизнь за царя». Да. Как она…

В. Дымарский― «Жизнь за царя». Она же. Да.

М. Кузахметов― … десятилетиями и ставилась.

В. Дымарский― Да.

М. Кузахметов― Вот. Тут пришло время процитировать Александра Бенкендорфа, ещё одного истинного патриота, человека, который превозносил Российскую империю и гордился тем, что ему повезло родиться. И тут вот прелюбопытнейшая цитата, как он… он наставлял своих подчинённых. А мы напомним, да? Это жандармское ведомство, 3-е отделение. Это вот такая разновидность КГБ, ФСБ, НКВД. Борьба с внутренней смутой. И тогда всё это было ещё и в одних руках. Это сейчас как-то они размножились. ФСБ отдельно, «Росгвардия» отдельно. А тогда вот всё один милейший человек…

В. Дымарский― Один Бенкендорф. Да.

М. Кузахметов― Бенкендорф. Александр Бенкендорф контролировал, который вот рассказывал своим подчинённым: прошлое России удивительно, настоящее более, чем великолепно, а будущее выше всего, что может нарисовать самое… самое смелое воображение. Это он о чем говорил? О том, как надо воспринимать и уж тем более писать отечественную российскую историю. Ну, и действительность соответственно. И тут вдруг, понимаете, «Ревизор». Да чернуха какая-то просто получается. Грязный пасквиль…

В. Дымарский― Но тем не менее…

М. Кузахметов― … нравственная…

В. Дымарский― Ну, смотрите, тем не менее «Ревизор» никогда, так сказать, не был подцензурен, в том смысле цензура его никогда не запрещала.

М. Кузахметов― Ну, был… Ну, сейчас… а мы объясним, почему так произошло. Тут удивительное дело. Ну, вообще сатира жесткая, конечно, была и раньше. Мы все там тоже это в школе еще проходили. И вот Чацкий, например. Да? Там есть вот серости и бездари. Но есть Чацкий, яркий, образованный человек. Ну, или, может быть, там как у Пушкина есть Дубровский там протестный, несогласный – да? – такой по-своему. Ну, не говоря уже про Евгения Онегина, умного, тонкого, искрометного. Но тут-то кто все эти люди, которых мы видим в «Ревизоре»? Там же всё вот бездарности, серости. При этом они все еще и трусливые, чуть что хвастливые, вруны. Там с одной стороны это тоже вот удивительно, современники даже негодовали. ну, как это так? По образу городничий – это такой опытный, ушлый, настоящий прожженный чиновник, – да? – опора царя, решительный там, не лебезит там перед своими там… Ну, это у него не подчиненные, да? Там жестко чуть что там. Он у унтер-офицерскую вдову высечет, если надо, а потом объяснит, как она сама себя высекала. А тут вдруг легко попадается какому-то… Это даже не авантюрист приехал. Это же еще к ним не Чичиков приехал, а просто Хлестаков, там случайный, проигравшийся в карты дворянишка. Ну, как такое может быть? Ну, вот что это такое, мы читаем в «Ревизоре»? Ну, как негодовали патриоты. И я в этой связи, тоже уж простите заранее все, на всякий случай вот про эти сравнения. Вот во времена Пушкина… Вот чуть что на дуэль… Вот какие были времена, нравы! Писали дерзкие эпиграммы. Писали дамам такие потрясающие стихи. Была дворянская честь. Ну, мало того, что это всего 1% от населения страны. Это не мы. Мы потомки как раз тех забитых крестьян, которые не умели читать и писать. Ну, так вот, ну, если уж нравится себя ассоциировать с этим русским дворянством, то надо определиться, кто ближе Бобчинский или Добчинский. Вот они все кумиры прошлого, уж простите за этот сарказм. Так вот почему вдруг всё это без цензуры? Ну, с цензурой соответственно. Но цензура пропустила. И действительно пьеса была поставлена. На премьере там был в том числе и в Петербурге Николай I. Тут сыграл свою выдающуюся роль Жуковский. Он каким-то удивительным образом убедил царя Николая I, что всё это можно разрешить, что всё это неопасно, это смешно, искрометно, остроумно, обличает. Тем более что речь вообще идет про такую малобезвестную провинцию, а там же в провинции всё совершенно по-другому. Образования не хватает. Им бы нормального туда прислать управляющего. Это история про то, что просто губернаторов надо нормальных назначить. Это всё будет хорошо…

В. Дымарский― А у нас в столицах… а у нас в столицах всё хорошо. Да?

М. Кузахметов― А мы от этого никуда не ушли. И тут вот случилось чудо. Николаю I действительно понравилось. В чем-то вот где-то было забавно, где-то было смешно, где-то, наверное, было жизненно из тех донесений, которые ему попадались. Он там смеялся даже, как современники рассказывали. А если царь засмеялся, так и свита тоже вся ухахатываться, там со стульев падать на пол. И действительно пьесе дали жизнь, несмотря на вот ее вот такую удивительную… Это не просто протест какой-то был. Это вообще страшное, жуткое обличение. Что мы видим? Что мы живем на дне в той России 1836 года, где безударные, безнадёжные взяточники, беспомощные купцы. Про крестьян там вообще не о чём говорить. Единственный здравомыслящий – это вообще слуга Хлестакова, у которого хоть какой-то там остаётся остаток сознания. Ну, так вот что невероятно во всей этой истории? Кстати, вот тоже… Простите, наверное, не смогу не привести эту аналогию. Мне кажется, вот ещё один из персонажей, который был упомянут подробно в предыдущих рассказах, этот зловещий Дантес, этот убийца Пушкина, великосветский вельможа, которого, как при советской власти рассказывали, Николай I чуть ли не лично натравил на свободолюбца Пушкина, и Вы об этом упоминали. Он же, вернувшись во Францию, и потом радовался, слава богу, повезло, стал мэром в своем родном городе. Он в принципе не мог попасть в такую ситуацию. Он не боятся ревизоров. Он человек, которого избрали горожане, а могли потом не избрать. И соответственно ему не о чем было беспокоиться. Все ветви власти разделены. Ну, и человек там оказался сравнительно честным, порядочным. И напомним, женился на сестре Натальи Гончаровой. И когда умерла эта сестра, то снова больше ни на ком не женился. Ну, так вот это…

В. Дымарский― Екатерина Гончарова. Да.

М. Кузахметов― Да, Екатерина Гончарова. Если бы у Николая I было бы, ну, хоть чуть-чуть больше ума, больше сознания увидеть глубину всего этого ужаса и искать пути выхода из этого глубокого, как бы сейчас сказали, системного кризиса, что эта система, она не реформируема. И Вы тоже не раз это упоминали. Невозможно улучшить как-то. Как-то вот привнести в нее какую-то благость там, и вот тогда заживем хорошо. С этим советская власть тоже боролась там десятилетиями, а в магазинах все равно почему-то дефицит. А всё вот хотели порядок в торговле навести. Ну, так вот здесь потрясающая история с личным вмешательством Николая I с главным героем вот – да? – всех последних программ. Он смеялся на премьере. Он увидел там много забавного и интересного. Он разрешил, будучи… Ну, он себя назвал главным цензором Пушкина, а тут вот все упиралось в одного человека…

В. Дымарский― Гоголя тоже.

М. Кузахметов― … и Гоголя вот именно эту… Не всё он разрешал, а вот именно «Ревизора» он разрешил, только проявил потрясающую инициативу. В принципе человек он был далек от литературы, всё это ему было чуждо. А тут вдруг неожиданным образом он поручил написать более правильную версию…

В. Дымарский― С другим концом. С другим финалом. Да?

М. Кузахметов― Да. Это невероятный сюжет, потому что появилась еще одна пьеса под названием «Настоящий ревизор», потому что там всё должно быть, как Николай I представлял, закономерно, потому что приехал после этого выскочки и авантюриста, случайного человека истинный ревизор, вывел всех на чистую воду…

В. Дымарский― Ну, да. Там все должны быть наказаны.

М. Кузахметов― Да. Казнокрадов всего опять…

В. Дымарский― Все коррупционеры должны быть наказаны.

М. Кузахметов― Навели порядок. Вот опять-таки сакральное слово «порядок навести». Такой вот в механистическом представлении. И что тоже удивительно, я, простите, тоже не могу от этих аналогий уйти с современностью, потому что надо ж было кого-то найти. Ну, у Николая I все приближенные, все, кому он доверял, это могли быть только люди военные. И он нашел такого человека, полковника Цицианова, представителя очень известного рода, который потом тоже сделал неплохую карьеру. И тот составил, вот написал… Тоже когда-то баловался литературой, написал вот более правильную версию этого сюжета, только почему-то очень стеснялся указывать свое имя. И это все выяснилось гораздо позднее, кто все-таки был автором. И тоже можем сразу сказать, что не пользовалась популярностью эта истинная версия, инициированная Николаем I. А вот сразу просится аналогия. Вот представим, сейчас недоволен, допустим, Путин фильмом «Дурак». Потрясающий фильм, яркий. Опять-таки всё провинция. Вокруг власти воры и жулики, хоть там и не упомянуто, что все они из «Единой России». Ну, не приходится сомневаться. Вот находится… Ну, там, правда, есть положительный персонаж, но которого потом забивает народ-богоносец, которому не надо ничего менять. Так вот вдруг бы Путин посмотрел фильм «Дурак», ему всё это не понравилось, он поручил бы написать произведение… снять фильм «Настоящий дурак». Да?

В. Дымарский― В котором… В котором он умный. Да.

М. Кузахметов― Да. В котором бы всех вывели на чистую воду. И поручил бы это какому-нибудь полковнику, вот позвал бы кого-нибудь там из «Росгвардии», и тот бы тоже стеснялся указывать своё имя. А тут бы и бюджет выделили бы и сняли бы там, в общем…

В. Дымарский― Знаете, Максим, может быть, и не стеснялся бы.

М. Кузахметов― … гордился бы. Да. И получил…

В. Дымарский― Да.

М. Кузахметов― … орден за…

В. Дымарский― Какой-нибудь степени.

М. Кузахметов― Ну, в общем, не представляю, кому только всё это дело поручить, глядя на всех этих…

В. Дымарский― То есть этот Цицианов знаменитый, насколько я помню, он, по-моему, как раз больше ничего и не написал кроме этой… «Настоящего ревизора».

М. Кузахметов― Ну, чего там напишешь? Не, он там писал, что-то публиковал под своим именем. Но там было… Ну, было очень модно писать стихи. Мы напомним, там у Пушкина в лицее, конечно, были все поэты. Тут уж простите, тоже сразу вспоминается персонаж Басова из фильма «Я иду, шагаю по Москве», когда он говорит…

В. Дымарский― Ну, да.

М. Кузахметов― … вот сейчас все писатели. А тогда вот все были поэты. В 60-е годы опять все были поэты. Ну, так вот. И тем не менее, казалось бы, вообще в Петербурге был громкий успех. Опять-таки признание. Но тут необычная личность самого Гоголя. Он… Пропасть его разделяла, конечно, с Пушкиным. Пушкин же такой сибарит. Это человек, который любит выпить, покутить, к женщинам неравнодушный. А Гоголь – это абсолютная противоположность, вечно вот мнительный. Если вот Пушкин решительно мог где-нибудь себя назвать, я ведь, между прочим, гений. Ну, и был прав. А Гоголь сомневался, всё переживал, что-то я не то написал, все-таки все не так. Нет, я все-таки не раскрылся. А потом в письмах пишет: что происходит? Меня теперь вообще все ненавидят. Ну, чиновники – понятно, потому что замахнулся на святое, на государевых людей, на тех, кто вот денно и нощно переживает о том, как бы улучшить жизнь простого народа, а он, видите ли, этих чиновников за людей не считает. Потом полицейские. Это же опять-таки… Это же все нарицательные… Держиморда. До сих пор где-нибудь скажешь, все понимают, о чем идет речь. Это ж Гоголь всё придумал. Как вот полицейские могут потом к нему уважительно относиться? Купцы, представители бизнеса беспомощные, ничтожные тоже… Там же тоже по сюжету они на всякий случай принесли взятку Хлестакову незачем, ну, также как и Бобчинский и Добчинским, а вдруг мало ли там чего. Ну, и почему-то еще литераторы им не довольны. Но это, по-моему, уже Гоголь так от себя прибавил. В общем, он в том же 1836 году, о котором мы рассказываем, ну, чтоб по Гоголю эту его драматическую жизнь кратко напомнить нашим радиослушателям, он уехал за границу. Имел вот такую счастливую возможность. Провел там 10 лет с перерывами, НРЗБ возвращался в Россию, но в основном в принципе там и проживал. И опять-таки, как я уже сказал, он же к языкам был не склонен. Но оказалось, что за границей проживает невероятное количество русских людей: во Франции, в Германии, в Италии. Некоторые, вот им нравилось там жить. Патриоты причем. Ну, кто-то был там несогласный с нынешней властью. И тем не менее вот общество небедное, а в Италии всегда быт повеселее. В общем, именно за границей, как ни удивительно, он и написал свой 2-й выдающийся труд. Выдающий опять-таки в каком ключе? В обличительном таком. Да? Мне это все не очень нравится, потому что это советские власти с удовольствием цитировали без конца как будто вот… вот оно истинное лицо царизма. А как посмотришь, далеко мы не ушли. Ну, «Мертвые души» – это же опять… Вот на кого себя надо примерять. Вот оно, русское дворянство, туповатое там НРЗБ или слеповатое как Ноздрев, или вот немножечко такое медвежеподобное как Собакевич. Ну, и, конечно же, жулик Чичиков, которые придумывает такую забавную, любопытную авантюру с чем? С продажей рабов. Причем выдуманные. Реально никто никого не продаёт, хочет на этом заработать. Такой вот НРЗБ необычный способ поправить пошатнувшееся материальное положение. И там прекрасно всё. Картины быта, они идеальны. Хоть сейчас вот читай. Вот и примерять себя надо, сравнивать себя там с Коробочкой, с ноздревым, кто, кому НРЗБ. Ну, так вот Гоголь еще раз…

В. Дымарский― Ну, знаете, что… Максим, извините, я просто хочу напомнить еще одну историю. Вы очень любите параллели с сегодняшним днем. Вот готовясь к сегодняшней нашей программе, я обнаружил такой факт недавний, 18-го года. Знаете, что в Сызрани… в городе Сызрань была постановка «Ревизора». И там…

М. Кузахметов― Должна была быть. Да?

В. Дымарский― Да, да, да. И там, значит, была такая приписка: «Ревизор»… Это как подзаголовок: «Кошмар госчиновников в 2-х частях». Что произошло после этого? Значит, театр заставили снять этот подзаголовок. Ну, а заодно на всякий случай, хотя спектакль вышел, но заодно, значит, по-моему, директора или там главного режиссера…

М. Кузахметов― Карьера завершилась.

В. Дымарский― Его с ра… с работы сняли. То есть понимаете, это… это надо было уметь в 2018 году просто такую сделать иллюстрацию к этому… к этой… к этой пьесе…

М. Кузахметов― К нашей современности.

В. Дымарский― Это потрясающе совершенно. Да.

М. Кузахметов― Даже во времена 1-го не пришлось увольнять директоров театров…

В. Дымарский― Ну, да.

М. Кузахметов― … за постановку «Ревизора», а вот в 2018 году за историю про вороватых госчиновников… Вот! Вот она правда жизни провинциальная причём. Да. Это ужасная история в Сызрани. И ничего. Мир не перевернулся. Опять вернулись к своим скрепам.

В. Дымарский― Нет, конечно.

М. Кузахметов― Ну, так вот к эволюции Гоголя возвращаясь, там же своеобразная… Ну, трудно назвать это вершиной творчества, но вот его мнительности, склонности к мистицизму НРЗБ человек там, чем дальше, тем был более глубоко верующий. Это то, что отшатнуло от него многих литераторов, просто испугало. Это уже, правда, 1847 год. Мы забежали далеко вперед. Но всё ещё правит Николай I.

В. Дымарский― Ну, это когда была его знаменитую переписка с Белинским ещё, да?

М. Кузахметов― Ну, не переписка там. Да, это произведение… Это как будто письма. Да, опубликованные…

В. Дымарский― Ну, да.

М. Кузахметов― … его письма, избранные места из переписки с друзьями. Это скорее…

В. Дымарский― Ну, Белинский… Белинский-то ответил еще. Там есть ведь действительно…

М. Кузахметов― Белинский написал такое письмо, такую гневную отповедь…

В. Дымарский― Ну, такой разгром был просто. Да.

М. Кузахметов― … что хватит исповедоваться. Мы вот все тут без конца все эти молитвы, все эти проповеди слышим…

В. Дымарский― Антиклерикальное письмо Белинского.

М. Кузахметов― Да.

В. Дымарский― Да.

М. Кузахметов― Белинский был страшно разочарован, разозлен, что все эти проповеди, они нас и держат в этом рабстве. Надо вернуть людям то, чего… Как вернуть? У них, может, этого даже никогда и не было, какие-то хотя бы права там, голос им какой-то внутренний, а вы всё их возвращаете, чтобы они этим рабством вновь и вновь гордились. Ну, недолго после этого в том числе и Гоголь прожил. Но развитие-то какое всей этой истории! Мы потом будем рассказывать. Ведь Достоевский был приговорен к смертной казни за что? За то, что вот это письмо Белинского пытался… Ну, тогда это еще самиздат такой. Да? Переписывать и кому-то еще показывать. И вот…

В. Дымарский― Его… его же… Достоевского там приписали к петрашевцам, да?

М. Кузахметов― Да, да. Мы потом расскажем. Но это вот…

В. Дымарский― Ну, да, это дело «Сети» такое тогдашнее.

М. Кузахметов― Да! Вот когда есть ФСБ, ну, тогда 3-е отделение, и ему надо оправдывать свое существование. Реальных заговоров нет? Так мы найдем, к чему придраться, и где найти государственную измену, приговорить к смертной казни, а потом милостиво заменить смертную казнь каторгой. Вот, мол, какая цивилизация и какое благородное у нас теперь государство. НРЗБ также потом и Николай I, ну, кидает, а потом говорил, нет, ну, смертная казнь – это не наше. Вот через шпицрутены пропустить, вот 8 тысяч ударов палкой для дисциплины – это пожалуйста. Ну, умрет, так умрет. Так это уже воля божья.

И еще одного человека, конечно, не могу не упомянуть, просто ярко характеризует революцию, и как бы остаться с возрастом здравомыслящим, не представляю. Это Лев Толстой, потому что когда он прочитал в 30 лет эту избранную… избранные места из переписки с друзьями, он сразу написал: «Дрянь». Просто, ну, все это бездарно, никчемно. А потом прошло еще 30 лет, Толстому 60, и он пишет, какая сила в этом во всем. Вот это