Пытки в мариупольском СБУ не сломили духовного отца ополченцев
Оккупационные флаги
- После того что случилось в Одессе 2 мая 2014 года, я не мог придерживаться принципа "моя хата с краю". Жил на территории, контролируемой украинской властью, и своими глазами видел, что творится вокруг. Видел, например, как разъезжали пикапы с крупнокалиберными пулеметами, знаменами вермахта и оккупационными нацистскими флагами. В свое время я занимался реконструкцией и знаю, о чем говорю. Я видел, как расстреливали Докучаевск из украинских "Ураганов". Причем старались стрелять с дальнего расстояния, чтобы не было слышно звука выстрела. Люди в городе слышали только легкий свист, и с пятиэтажки просто сносило сразу несколько квартир. А откуда бьют - непонятно. Видел, как обстреливали Донецк фосфорными боеприпасами. Одно время такие обстрелы шли как по расписанию в полдевятого вечера. Я помогал ополченцам выявлять позиции, с которых били по мирным кварталам, сообщал о передвижении украинской военной техники, "Ураганов" и "Градов". Искал диверсантов. Однажды ехал на мотоцикле и наткнулся на одного такого, он открыл огонь из автомата, и я едва успел уехать, петлял по грунтовке на полной скорости, чуть не разбился.
Преступный приказ
- Однажды под Благодатным наткнулся на место боя вэсэушников с националистами. Вижу, сидят два солдатика. Спрашиваю, что случилось? Отвечают: да постреляли хлопцев. Кто? Да красно-черные. И рассказывают, как было дело. Люди вышли из села и остановили военных. Говорят, нам не нужна война, не езжайте в Донецк, поворачивайте. И в этот момент командиру звонят из "Правого сектора" (запрещенная в России организация. - "РГ"). Приказывают расстрелять всех гражданских и продолжить движение на Донецк. Тот в ответ: "Вы чего, очумели? Как можно в мирных людей стрелять?" Ему начали угрожать, но командир лишь отмахнулся. А утром приехали микроавтобусы. Из них вышли люди в черной форме и балаклавах. Спрашивают, где командир? Командир был в БМП. Они подошли, постучали по броне, позвали. Командир только высунулся - и ему сразу выстрел из пистолета в голову. А потом эти черные в балаклавах начали расстреливать остальных. Такого из солдат просто никто не ожидал. Лишь немногие успели схватиться за оружие и, отстреливаясь, смогли отступить в поле. Нападавшие сложили своих убитых в поврежденный пулями микроавтобус. Потом прилетела "вертушка" и спалила его так, чтобы никого потом нельзя было опознать.
Я считаю, что украинские солдаты, отказавшиеся исполнять преступный приказ о расстреле мирных жителей и поплатившиеся за это собственными жизнями, настоящие герои. Они совершили подвиг. И вот таким героям действительно слава! Тем более что эти ребята не успели поучаствовать во всем, что произошло позже. Надеюсь, после войны с поисковиками найти их останки и достойно перезахоронить.
Вода и шокер
- По нашему селу ездил "хамви" с антеннами: специальная аппаратура позволяла пеленговать и прослушивать телефонные разговоры. Думаю, меня именно так и вычислили, когда я звонил ополченцам. А задерживали в монастыре. Оказавшихся рядом людей поставили возле стенки под дулом автомата, на меня надели наручники, выбили калитку, устроили маски-шоу в святом месте.
Сначала я попал в мариупольское СБУ. Три дня меня пытали так, что думал, не выживу. Руки застегивали за спиной конвойными наручниками, клали на спину так, что наручники туго защелкивались под тяжестью тела, кидали на лицо тряпку и поливали водой. При этой пытке человек начинает "дышать" водой. Она попадает в легкие... Я потом долго выкашливал в камере эту воду. Еще пытали шокером, пока не разрядится. Уже стоит запах паленого мяса, а никак не вырвешься. У меня ожог от шокера так и остался.
А вообще в СБУ людей запытывали насмерть. Кому-то, как рассказывали, ногу пилой отпилили. Однажды при мне человеку делали "неваляшку". Привязывали к деревянному брусу за руки и ноги, приматывали скотчем. Потом поднимали и бросали, поднимали и бросали. И так много-много раз. Я находился с мешком на голове, но сквозь маленькую дырочку видел лицо человека, с которым все это проделывали. Это была такая бесформенная сине-коричневая масса. Несчастный уже не кричал даже, а лишь тяжело вздыхал. Такие предсмертные вздохи.
И подростков там пытали, и стариков. С нами сидел один уголовник. Он говорил: "Я сойду с ума. Вас привозят и увозят. А я слушаю все это каждый день". Не знаю, почему его там держали. Возможно, специально так обрабатывали, готовили для диверсионной работы.
В камере на полу у нас постоянно была большая лужа запекшейся крови. Спали на оружейных стеллажах. Видимо, раньше это была оружейка. Туалет заменяли, пардон, обычные бутылки. Их стояло штук 40, и мы жили в этих миазмах, даже не имея представления о времени. Людей лишь изредка увозили на так называемые следственные мероприятия. Вот только вменить им было нечего. Еще у нас была верная примета: если, выводя из камеры, наручники застегивают на руках впереди, значит, не страшно - будут или следственные действия, или беседа. А если сзади - значит, ведут пытать.
Я там познакомился с парнем, который пытался сбежать. Он как в кино разобрал вентиляцию и выбрался из здания. Его задержали, когда он уже перелезал через забор. Потом увезли на обмен в Крым. Но националисты на границе не пропустили. Даже эсбэушники ничего не смогли сделать. А вообще, это очень страшная вещь, когда человека везут на обмен, дают надежду на освобождение, а потом возвращают обратно. Некоторых так возили по два-три раза. А некоторых отправляли на инсценировочные расстрелы, чтобы сломить и запугать.
Опущенные глаза
- Позже меня перевели в мариупольское СИЗО. После мариупольского СБУ там, конечно, было легче. Хотя тоже всякое случалось. Меня, например, трижды за месяц зачем-то возили на флюорографию. Как вы понимаете, это небезопасно для здоровья. Привозили в обычную больницу. Когда меня вели по коридорам, люди опускали глаза. Видно было, что сочувствовали, но ничего сделать не могли. Кстати, возили нас обычно стоя в тесной будке по 10 человек. Водитель специально резко газовал и тормозил, и мы бились друг о друга как бутыли в ящике. А в самом СИЗО процветали наркомания и стукачество на СБУ. Нас держали вместе с уголовниками. Однажды вспыхнула поножовщина, чуть не убили одного парня. Среди нас, кстати, был народный мэр Мариуполя Александр Фоменко. Он сидел только потому, что его избрали. Он не был ни за нас, ни против и не успел даже подписать ни одной бумажки.
Потом было харьковское СБУ. Там охрана часто напивалась, направляла пулемет на камеры, пугала. Однажды мы пришли из душа мокрые, а нам специально открыли окно и сделали сквозняк. Было начало апреля, довольно прохладно.
На обмен меня везли через Краматорск. Я переночевал в воинской части. Помню, там висел портрет Карла Маркса, которому кто-то дорисовал вышиванку. В пустом помещении поставили железную кровать. Меня пугали: мол, будут пытать. Такие пытки тоже практиковали: привязывали человека к кровати и разжигали под сеткой огонь. Или водили снизу горелкой. Но к счастью, в тот раз обошлось без пыток: меня благополучно обменяли.
Песня Ани
- Когда везли в Мариуполь, я мысленно сказал: "Господи, не знаю, что будет дальше, доверяюсь тебе во всем, только помоги никого не предать". И Господь мне помог. Я никого не выдал. На допросах называл лишь имена и фамилии покойников, которых помнил. Пусть ищут моих сообщников на кладбище. Я молился ежедневно. Несмотря ни на что, работает ли телевизор, разговаривают ли в камере, курят ли, матерятся, я все равно молился. Когда меня увозили на обмен, я оставил ребятам молитвослов. Попросил их тоже молиться ежедневно, чтобы были хотя бы два-три святых момента в день.
А еще нас знаете, что поддерживало? В одной из камер сидела девушка - невеста ополченца. Ее забрали в качестве заложницы. Знаю, что зовут Аня. Ей разрешали выходить и делать уборку в коридоре. И она в эти моменты пела. Какие-нибудь простенькие песни вроде "Бухгалтер, милый мой бухгалтер". Пела сбивчиво, совершенно мимо нот. Но для нас это было как голос ангела из другого мира. Все камеры в такие моменты замолкали и слушали Аню.
Икономия
- Когда началась мобилизация, и я пришел в военкомат, меня спросили: "Звание?" Я ответил как есть: "Священник". Сотрудники военкомата долго совещались, звонили военкому. В конце концов сказали: вас призовем только в крайнем случае. И сейчас я сам езжу к ребятам на позиции. Освящаю военную технику, благословляю их самих.
Недавно попал под обстрел. Когда ехали на Ясиноватую, едва разминулись с тремя минами. Видим, дымок поднимается над дорогой перед нами, небольшой такой сгусток. Водитель говорит: что-то упало. Проезжаем - так и есть: свежие царапины на асфальте, земля разбросана, ветки скошенные. Это была 82-миллиметровая мина. Потом возвращаемся - и еще два прилета на том же месте. Но теперь уже половина дороги вывернуто и дымятся две воронки. Это уже 120-миллиметровый боеприпас. Видимо, над нами висел беспилотник и давал целеуказание.
Да, я ношу с собой оружие. Однажды заметил за собой слежку, возможно, меня хотели похитить или убить. Поэтому и обзавелся пистолетом. Как это соотносится с тем, что я священник? Есть так называемые церковные икономии - исключения из правил, позволяющие священнослужителям в некоторых ситуациях брать оружие. Патриарх Пимен, будучи иеромонахом, был призван в Красную Армию и служил там во время Великой Отечественной войны. То есть он воевал. Схимников Пересвета и Ослябю благословил на битву Сергий. Можно вспомнить пример защитников острова Крит, где монахи воевали с фашистами. Или Троице-Сергиеву лавру, которую тоже защищали от поляков монахи.
Просветление
- Испытываю ли я ненависть? Знаете, нет. Однажды я услышал звуки сильного боя и некоторое время не мог понять, как мне поступить. Ведь мой духовник учил меня не быть равнодушным. Что делать? - мучил меня вопрос. А когда в голове появился ответ, все стало простым и понятным. Я схватил санитарную сумку на плечо, сел на мотоцикл и поехал на выстрелы. Еду и понимаю, что меня могут убить. Ради чего? Ответ на этот вопрос я тоже знал. Чтобы хоть кому-то помочь. Нашему - хорошо. Украинскому солдату - это тоже неплохо. Если он выживет, у него будет время понять, кто его спас, покаяться и, возможно, начать новую жизнь. В тот раз я, к сожалению, опоздал. На поле боя остались только мертвые. Но этот момент просветления я запомню на всю жизнь.